соответствующее тому смешанному с влечением ужасу, который она пробуждает в нас. Это верование лежит в основе представления, которые мы составили себе о природе, – о природе дурной,
постыдной, гниение воплощало собой мир, откуда мы произошли и куда возвращаемся; в этом представлении ужас и стыд связывались одновременно и с нашим рождением, и с нашей смертью.
Эти подвижные, зловонно-тепловатые, ужасные на вид вещества, где бурлит жизнь, где кишат яйца, зародыши и черви, вызывают у нас резкие реакции, которые мы называем тошнотой, отвращением, омерзением. Помимо грядущего уничтожения, которое полностью раздавит мое существо – меня, надеющегося пребыть еще, чей смысл не в бытии. Но в ожидании бытия (как будто я есмь не присутствие, которым являюсь, но будущее, которого ожидаю, но не являюсь им), смерть возвестит по моем возвращении в загнивание жизни, Поэтому я могу жить в предчувствии – и ожидании – этой гнилостной множественности, которая в моей тошноте заранее торжествует свою победу».
Проще всего воскликнуть с негодованием об извращенной научности, о заблуждении данного, конкретного философа, но ведь это общее место для всей западной философии второй половины XX века и переползшее в наш век – видеть в человеке не подобие божие (хорошо, не будем приставать с нашими, пока еще живыми христианскими представлениями), но из него вымыто спокойное и разумное восприятие человеческого тела и человека в целом. Обратимся еще раз для сравнения к нашим любимым древним грекам. Они, что, не испытывали физиологических потребностей, не отправляли большую и малую нужду? Но что-то позволяло им видеть за умиранием человека, за разложением человеческого тела нечто большее, чем набор могильных червей и скверный запах от человеческих фекалий.
В такого рода высказываниях (у Батая и ему подобных), в общей концептуальной картине по «разложению» человека на его «основные элементы», видно только одно – неприятие существования самого человека, отвращение к нему, неприятие той культуры, которую этот дурно пахнущий человек, совершающий естественные отправления, создал за несколько тысячелетий. Мысль о том, что культура человека, какой мы наслаждаемся до сих пор и какая не могла быть случайной игрой природных сил, и результат таков, что он явно превышает всякого рода ущербные в интеллектуальном отношении филиппики о ничтожестве и «гнилости» человека, вероятно, вызывают реакцию отторжения у идеологов, подобных Батаю. У них мы наблюдаем почти ненависть к любому позитивному восприятию и объяснению человека от его «физичности» до создания идеалов.
Заметим, что в русской традиции была попытка подобного подхода к человеку. Этим отличался В. Розанов, но это было всего лишь частью его сложнейшей картины мира. Обращенность его к проблеме «пола», «физичности» человека, по его убеждению, снимала излишнюю «застенчивость» русской литературы по отношению к изображению человека. Но в целом Розанов в своем христианском чувстве и помыслить не мог о такого рода отрицании человека и восприятии его как куска дурно пахнущего мяса.
Батай ссылается на известное высказывание Блаженного Августина, который писал, что «мы рождаемся среди кала и мочи», что неслучайно половые органы именно что в христианской традиции стали называться «срамными». Но Августин, помня о физической природе человека, понимал ее по-христиански, в отличие от Батая и его сподвижников. Он не забывал, что – Да, из этих срамных мест и происходит чудо рождения, но это обстоятельство ничуть не отменяет святости акта деторождения вообще, включая и появление на свет младенца Христа из чрева Богородицы. Физиологическое, земное ничуть не отрицает возвышенного, в некоторые моменты жизни – святого в природе человека: его духовную составляющую, его нравственные правила жизни, его любовь к детям, к этим ангелам в облике человека, которые напоминают нам о том идеале жизни, которого мы, взрослые люди, должны стремиться достичь.
Но западная культура решила добить человека окончательно, увидев и проанализировав в нем только и исключительно его «гниение», тяжкое и «смрадное» умирание. Она совершила «повторное» убийство человеческого начала, не обращая внимания на то, что в краткий промежуток жизни от своего рождения («среди кала и мочи») до гнилостного разложения в могиле, каждый человек создает больший или меньший свой индивидуальный, настоящий духовный мир, насыщает его своими мечтаниями, идеалами, поисками и откровениями, созданием великих орудий труда, делая научные открытия, творя чудесные произведения искусства, от которых «пахнет» вечностью и красотой, человеческим достоинством и победой над смертью.
Таким образом, антропность как таковая сегодня почти исчезла из повестки дня западной культуры, она понемногу превратилась в элементы узаконенного и оправданного теоретически насилия над человеческой природной сутью. Эта культура экспериментирует над тем, что и как человек может сделать со своим телом, не вкладывая в понятие о нем, о теле, никакого феноменологического смысла, только отрицая всяческую его связь с категориями духовного и физического идеала.
Совершенно понятно, что современные течения всех этих по сути анти-антропологических движений активно отрицают произведения искусства, в которых проявлена гендерная определенность, показана обнаженная натура человека, изображены, воплощены поиски, мечтания, любовное томление людей – все то, что составляет эмоциональную индивидуальность человека и является его чувственной матрицей. Вот это и должно быть подвергнуто, с точки зрения «новых идеологов», уничтожению или исправлению подобных «недостатков» культуры, все равно, как в эпоху раннего христианства у античных скульптур отбивались все выраженные признаки маскулинности или женственности.
Но то было в «темные» века неразвитого христианства, стало быть, мы и сейчас вступили (в рамках западной цивилизации) в новые темные века. И неизвестно, какие из них принесли или принесут больший вред человечеству. Сегодня западный человек воспринимает себя как «биологическую грязь», с которой можно как угодно экспериментировать. Нет никакой речи о «божественной природе» человека, о его связи с большими духовными проекциями.
С другой стороны, они же (эти «идеологи») не воспринимают человека как «homo sapiens», как разумное существо, хотя бы в рамках атеистического сознания, но в духе идеологии Просвещения, Нового времени: что человек способен на все в плане покорения окружающего мира. Да, он – безбожен, освобожден от этих химер, но силой интеллекта и своего разума он достигает почти божественных высот в проникновения в тайны жизни и космоса. И эта линия культурной эволюции человека отвергнута сегодняшним западным сознанием.
Конечно, мы берем крайние точки подобного отношения к человеку, но это тенденция, все более усиливающаяся сегодня, тоталитарно внутри структурированная и уничтожающая на своем пути иные точки зрения. Человек – есть отходы жизнедеятельности некоего организма, играющегося с химико-физическими реакциями в пределах данной планеты, все остальное чепуха и тлен. Такого рода теория, если позволительно употребить это благородное слово по отношению к нарративам сегодняшнего западного умонастроения, все же оставляет за человеком право