Читать интересную книгу Сказания и легенды Средневековой Европы - М. Орлов

Одно из самых громких чудес, оказавших огромное действие на население, случилось во время войны Марка Аврелия против маркоманов. Одно время обе армии очутились в совершенно безводной местности и страшно страдали от жажды. Марк Аврелий вовсе не был другом христиан, но в этой крайности ему кто-то посоветовал обратиться к содействию христианских жрецов. И вот по молитвам, которые они совершили в присутствии императора, вдруг поднялась страшная гроза, которая доставила армии императора обильное количество воды, а армию его врагов начала разить громами и молниями и привела в такое замешательство, что Марк Аврелий без труда одержал над врагом победу. Затем не менее блестящее торжество христианству доставила известная победа Константина над Лицинием. Константин в то время держал при своей армии как святыню крестообразный символ, так называемый Labarum. Лициний в свою очередь совершал усердное жертвоприношение языческим божествам, а египетские маги, сопровождавшие его в походе, усердно колдовали, хлопоча изо всех сил о привлечении победы воинству Лициния. Но крест победил. Во время решительного боя Константин приказал носить его по полю битвы, и всюду, где он являлся, язычники бежали перед ним. Тогда вера в могущество христианского Бога быстро утвердилась в народе, и, как известно, уже при Константине христианство сделалось почти государственной религией.

Как и следовало ожидать, торжествующая новая вера в лице своих представителей немедленно принялась за искоренение всяких следов старой языческой веры, на смену которой она приходила. Но, как мы уже выше заметили, преследование касалось не только главных основ языческого культа, но и всех его повседневных мелочей, крепко внедрившихся в жизнь народа. Таким образом, предметом особенно упорного преследования со стороны последователей христианской веры явились сотни мелких обрядностей и суеверий, применявшихся язычниками. Можно думать, что проповедники христианства и главари новой веры сами были убеждены в том, что все эти мелкие языческие обрядности вовсе не лишены всякого значения, что народ за них держится потому, что веками убедился в их действительности. Но это-то и казалось особенно ужасным христианским священникам. Если какие-нибудь ворожбы, амулеты, ладанки, заговоры от болезней и несчастий оказываются в самом деле действенными, приносят ту пользу, на которую люди рассчитывают, то тем с большей энергией и надлежит против них бороться. Ибо что такое, например, заговаривание болезней, и на чем может быть основан его успех? Очевидно, на содействии дьявола, который придает этим волшебным действиям внешний вид успеха для того, чтобы завлечь людей в свои сети. Таким образом, борьба против этих суеверий, в сущности, сводилась к борьбе против лукавого врага Божьего и козней его. Раз такая задача, и в таком именно виде была поставлена перед усердными слугами Божьими, они очень легко пришли к заключению, что в этой борьбе дозволены всякие средства. Так было в те времена и так же повторилось и впоследствии в Средние века, когда католическая церковь ополчилась на еретиков. Много помог укреплению этого убеждения и тот дух, которым были пропитаны авторитетные книги еврейских духовных писателей. Еврейские законоучители распространили этот дух преследования колдовства, придали ему широкое толкование, и в этом толковании уже прямо предписывалось не щадить колдунов и колдуний, истреблять их. По учению талмудистов, колдуны и ведьмы приговаривались к избиению камнями. В Талмуде, по свидетельству Чарльза Лие, говорится даже, что каждый, кто заимствует от колдуна хоть какой-нибудь один заговор или заклинание, достоин смерти. Таким образом, первобытное христианство, возникшее из иудейства и невольно находившееся под его влиянием, несомненно позаимствовалось и убеждением, что борьба с колдовством, как делом дьявольским, является угодным Богу, а потому и допускающим весьма широкий выбор средств и способов.

С водворением христианства не только его высшие представители, т. е. духовенство, но и все обращенные в новую веру принялись за священную борьбу против остатков язычества. На советах епископов вырабатывались меры и приемы этой борьбы. Само собой разумеется, что, как только христианство завладело некоторой силой, т. е. заручилось влиянием на правящие классы, оно немедленно добилось издания особых указов и законов, направленных против колдунов и всяких вообще адептов тайных наук. При этом нельзя не заметить, что эти законы отличались чрезвычайной жестокостью. Так, например, при Константине издан был закон, угрожавший костром каждому колдуну, если будет доказано, что он входил в дом к какому бы то ни было частному лицу, хотя бы этот визит совершался в силу родственных отношений или доброго знакомства. Кто призывал к себе колдуна, тех лишали имущества и ссылали, доносчики же во всех этих случаях щедро вознаграждались. Языческим жрецам было строго воспрещено совершать богослужения публично. В судах были введены пытки, которые щедро применялись к лицам, подозреваемым в колдовстве. А надо заметить, что к таковым относили тогда людей, в сущности, более жалких, чем вредных. Так, например, к колдунам причисляли простых ворожей и снотолкователей. Можно себе представить, какой террор царствовал тогда среди населения, которое знало, что простой разговор о виденном сне мог повлечь за собой обвинение в колдовстве, от которого было рукой подать до пыток и даже до костра.

При следующих императорах, например, при Констанции, строгости по отношению к колдунам еще более усилились. Преследования велись массами, и бесчисленное множество несчастных погибло в тюрьмах и на кострах под самым пустым предлогом. Случалось, например, что какой-нибудь бездомный нищий за неимением другого убежища проводит ночь на кладбище. Его хватали и обвиняли в том, что он некромант, т. е. специалист по части гадания с помощью мертвецов; за этим он, дескать, и шатается по кладбищам. Какая-нибудь ладанка на шее, которую человек носил в качестве защиты от лихорадки, могла повлечь человека на костер. Просматривая записи о таких процессах, невольно сравниваешь их с самыми свирепыми годами средневековых преследований, когда люди искупали на кострах разные прегрешения, по своей важности недалеко ушедшие от упомянутых выше. Юлиан Отступник, а за ним Валентиниан несколько смягчили эти свирепости законодательства, предоставили некоторую свободу совести. Разные сравнительно невинные снотолкователи и ворожеи были оставлены в покое, и суровые наказания угрожали только настоящим колдунам. Но это смягчение законодательства держалось недолго, и около 374 года свирепости еще более усилились. В это время людям ученым, державшим у себя книги, просто, как говорится, не стало житья. Иные из них, в заботах о собственной безопасности, решались махнуть рукой на свою науку и гуртом сжигали свои иногда драгоценные библиотеки. Дошло до того, что тюрьмы не в состоянии были вмещать арестованных по обвинению в колдовстве. Остались даже свидетельства о том, что в некоторых городах больше половины населения попадало в тюрьмы. Ввиду такого страшного обилия преступников, само собою разумеется, расправа с ними была короткая и жестокая. Огромное большинство лишалось имущества и подвергалось изгнанию. Казнили людей без счета.

Западная часть империи, т. е. Римская, не так свирепствовала, как восточная, но, однако же, и в Риме приналегли на колдунов с таким усердием, что о них, наконец, стало что-то не слыхать. Очевидно, большую часть их истребили, а остальные припрятались. Гонорий усердно призывал христианское духовенство к борьбе с колдовством. Но, судя по дошедшим до нас трудам тогдашнего духовенства, можно заключить, что и среди самой их паствы попадалось немало лиц, которые, приняв христианство, все же никак не могли отделаться от глубоко вкоренившихся языческих суеверий. Да, несомненно, так оно и должно было быть, потому что никогда старая вера не исчезает из сознания людей без всякого следа и остатка, о чем самым ярким образом свидетельствуют наши простонародные праздники и обычаи, от которых народ и до сих пор не отстал за все тысячелетие своего христианства (см., например, обряд опахивания, описанный нами ранее).

Нашествие на Римскую империю варваров мало повлияло на положение дел. Так, например, остготы, занимавшие Италию при Теодорике, так быстро прониклись духом римской гражданственности, что оставили у себя все римские законы, а в том числе и законы против колдовства. Около 500 года в Риме переловили всех колдунов, настоящих и подозреваемых, и выгнали их из города, а когда один из них туда вернулся, то его сожгли.

Вестготы, овладевшие Испанией и Аквитанией, были хоть и не так податливы к европейской культуре, как их братья-остготы, однако все же пропитались духом римского закона. Их цари издали немало указов против тайных наук. И все же, однако, у «варваров», какими эти дикие завоеватели представлялись римлянам, оказалось больше уважения к человеческой жизни, и это видно уже по наказаниям, какие они устанавливали за колдовство. Они чаще всего ограничивались тем, что людей, изобличенных в колдовстве, подвергали только ограничению гражданских прав, например, права свидетельства на суде, что, конечно, по сравнению с римскими кострами было уж сущим пустяком. Более серьезные кары полагались лишь за колдовство, бывшее или, по тогдашнему невежеству, представлявшееся настоящим преступлением. Например, изобличенные в том, что посредством чар напустили град на сады или нивы или иными колдовскими средствами нанесли или намеревались нанести вред людям либо домашнему скоту, наказывались телесно, а потом заточались в тюрьму; значит, все же не казнились. И замечательно, что на Пиренейском полуострове эти вестготские законы держались почти до половины Средних веков.