В тот день он выложил Саю (на голоса пришли коллеги из соседних комнат, получился импровизированный семинар) свое решение, записал, наконец, мысли в виде формул, освободил мозг от непосильной нагрузки и будто прозрел – увидел, как красиво лежат в аллеях все еще не убранные желтые и бурые листья, и какая, наверно, теплая была осень.
Ожил? Освободившись от формул, он испугался, что перестанет слышать голос Дины, она больше не будет с ним спорить и доказывать…
«Ты здесь?» – спросил он себя.
«Конечно», – ответила она.
И он успокоился. Приехал в больницу на полчаса, посидел у изголовья жены, подержал ее за руку, услышал «Поезжай домой, отоспись, наконец», и уехал, встретив в коридоре доктора Пензиаса и поблагодарив за все, что тот делал, делает и будет делать. Доктор проводил Виталия внимательным взглядом, покачал головой и вздохнул – он-то знал, что женщина может прийти в себя сегодня, может – через неделю, через год, десять… Но, скорее всего, никогда. Травматическая кома – сказано в диагнозе, но, по большому счету, мозг пациентки не был поврежден. Магнитно-резонансная и позитронно-эмиссионная томографии показали… То есть, ничего не показали: норма. Никаких тромбов, опухолей, органических изменений. Мозг будто погрузился в себя. Сам выйдет из ступора… или не выйдет.
А мужу надо жить.
В ту ночь у Виталия действительно началась новая жизнь. Он вернулся из больницы в давно пустую квартиру, где все было покрыто пылью, а в холодильнике пропахло плесенью. Кое-как навел относительный порядок, купил в супермаркете продуктов – не думая, бросал в коляску первое, на что падал взгляд. Поужинал омлетом, выпил неизвестно какое количество черного кофе и думал, что не уснет, но провалился в сон, как только голова коснулась подушки.
Тогда это и началось.
* * *
В аэропорту Берна его ждала машина. Не только его – прилетели еще трое коллег, один из Норвегии и двое из Англии, все они были знакомы Виталию по именам, а Хесмонда он знал лично, профессор приезжал пару лет назад в Лансинг читать курс по М-бранам. Ехать предстояло полтора часа, и в дороге, конечно, начали обсуждать – каждый свое, а вместе получалось что-то несусветно непонятное для непосвященного, водитель то и дело оборачивался, делал умное лицо и, похоже, порывался спросить: «А что такое прелестные барионы?».
Виталий принимал в обсуждении посильное участие – что-то, кажется, объяснил коллеге из Осло, но мысли были далеко: каждые десять минут он нажимал на мобильнике кнопку быстрого вызова и слышал одно и то же: «Оставьте сообщение»…
Да что же это такое? Айша никогда не выключала телефон. Она не забывала подзаряжать аппарат. Это профессиональное – ей могли позвонить в любую минуту, мобильник для медсестры такая же профессионально необходимая вещь, как для него – ноутбук.
– Что? – переспросил Виталий, потому что Хесмонд смотрел на него и чего-то ждал.
– Э… – смущенно протянул англичанин, глядя на Виталия с неодобрением. – Я так понял, что вы не согласны с Норсагером?
Норсагер? Это физик из ЦЕРНа, опубликовавший зимой статью о нарушениях суперсимметрии в одиннадцатимерных пространствах? Похоже, он пропустил половину обсуждения – скорее всего, слушал, не слыша, кому-то в ответ кивал, кому-то качал головой, он весь был в больнице университета штата Мичиган, в палате Дины, держал ее за руку, и на них смотрела Айша, а он не оглядывался, чтобы встретить ее взгляд, потому что тогда…
Там что-то случилось.
– Нет, профессор, – сказал Виталий, – меня устраивает интерпретация Норсагера, только я думаю, что чувствительность камер коллайдера недостаточна для измерения эффекта. Энергии ускорения достаточно, а чувствительности мало. Разве что удастся уменьшить нынешний верхний предел…
– Да? – с сомнением протянул Хесмонд и, потеряв к Виталию интерес, повернулся к норвежскому коллеге, вертевшему в руке трубку, очень похожую на ту, что обычно держал в зубах Шерлок Холмс в исполнении Василия Ливанова.
И тут телефон зазвонил, наконец. Тихая мелодия из «Травиаты» показалась Виталию слишком громкой – все обернулись и почему-то ждали, пока он достанет из кармана аппарат, приложит к уху…
– Прошу прощения, это мистер Витали Димофф? – мужской голос, низкий, с придыханием, был Виталию не знаком. Он почувствовал, как в горле появился комок, и ответил не сразу.
– Прошу прощения…
– Да, это я, – сказал, наконец, Виталий. – Кто говорит?
– Джеймс Клифтон Спенсер, адвокатская контора «Паркер и Спенсер».
– Простите, я не…
– Сейчас объясню. Я звоню по просьбе мисс Айши Гилмор. Она попросила меня передать, что с ней все в порядке – насколько это может быть в ее положении. Я представляю интересы мисс Гилмор и надеюсь на ваше сотрудничество. Прошу также принять мои искренние соболезнования.
– Что, черт возьми, случилось? – голос Виталия сорвался на крик, и на него с неодобрением посмотрел даже водитель.
– Прошу прощения?
– Я не понимаю, что…
– Вам не сообщили? Это с их стороны большое упущение!
Голос затерялся в шорохе, тихом свисте, в неслышимых закоулках эфирного пространства, Виталий испугался, что разговор прервется, и он ничего не узнает. Он уже догадывался, точнее, не хотел догадываться, но знание возникало само – ненужное, страшное, безнадежное…
Адвокат откашлялся.
– Поскольку на мою долю выпала миссия сообщить вам…
Черт побери, начнет ли он когда-нибудь говорить внятно?
– Сегодня в восемь часов сорок восемь минут, – заговорил адвокат сухим, лишенным выражения голосом, – ваша жена Динора Димофф была отключена от аппаратуры искусственной вентиляции легких и других жизнеобеспечивающих центров, в результате чего последовала смерть, прошу принять мои искренние соболезнования.
О чем он говорит? Дина? Восемь сорок восемь? Он летел к Нью-Йорку. «Оставьте сообщение»… Вот оно что. Айша не могла ответить, конечно. Она была занята. Она была очень занята.
– Вы меня слушаете, мистер Димофф?
– Да, – выдавил Виталий. Хесмонд смотрел на него с сочувствием, хотя не мог слышать ни слова, и Виталий отвернулся.
– Мисс Гилмор была задержана по подозрению в совершении акта эвтаназии, что запрещено федеральным законодательством. Ей позволили сделать один звонок, и она вызвала меня, поскольку наша фирма давно ведет дела семьи Гилмор. Мисс Гилмор просила передать вам, что очень сожалеет, это раз. Во-вторых, она хочет вас заверить, что не причастна ни к одному из инкриминируемых ей действий.
Адвокат, наконец, замолчал, и Виталий получил возможность не только слушать, но и думать – густой, как патока, голос Спенсера обволакивал мысли, делал их липкими и неподвижными, не позволял даже понять, что Дина…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});