Таким образом, убийца был весьма удивлён, услышав женский голос с крыльца дома:
− Сообразительные и проворные. Гораздо лучше, чем можно было ожидать.
Наёмники сделали пару шагов, отступая друг от друга и рассматривая женщину: её нельзя было назвать некрасивой, хотя она и не была красавицей − довольно-таки простое лицо не скрывало несколько слоёв макияжа, вошедшего в моду у придворных дам Дамары. Оно даже казалось маленьким из-за широких для её телосложения плеч. Женщина выглядела чуть старше Артемиса − пятьдесят или около того. Цвет тонких волос до плеч был чем-то средним между серым и рыжевато-белокурым, но отнюдь не блестящим, как это могло показаться вначале.
На незнакомке было просто платье светло-голубого цвета. Низкие туфли никак не сочетались с окружавшими их грязью и камнями − такие бы больше подошли для прогулок по городу, подумал Энтрери. И, уж конечно, никакой отшельник не нацепил бы такую обувь вдали от столицы.
Энтрери почувствовал пристальный взгляд Джарлаксла и, обернувшись, увидел натянутую улыбку друга.
− Приветствую тебя, леди Тазмикелла, − произнёс дроу и, склонившись в глубоком поклоне, взмахнул своей широкополой шляпой.
Озадаченный происходящим Артемис посмотрел на женщину и заметил, что та нахмурилась.
− Ты всегда полагаешься на подобные стечения обстоятельств? − по её тону не было понятно, обеспокоена она правильной догадкой Джарлаксла или же зла на то, что он узнал её.
− Я всего лишь связал одно с другим и ничего более, − учтиво объяснил дроу.
Было не похоже на то, что это впечатлило Тазмикеллу:
− Кажется, у меня для вас есть работа. Проходите.
С этими словами она развернулась и вошла в хижину, а напарники, переглянувшись и пожав плечами, последовали за ней. Волшебные сапоги Джарлаксла звонко стучали даже по мягкой почве в то время, как Энтрери шёл беззвучно.
Войдя внутрь, напарники воочию убедились, что внешность бывает обманчивой, − хижина оказалась внутри очень просторной − даже слишком − и была богато украшена чудеснейшими гобеленами и коврами. На большинстве из них были сцены, изображавшие пасторальные картины жизни Дамары: пастух со своим стадом на солнечном склоне холма, женщина, поющая во время стирки на ручье, дети, играющие на турнире с длинными палками и знамёнами прославленных героев. Стол посреди комнаты украшали канделябры, соседствовавшие с красивой и надёжной посудой. Все стены были испещрены высушенными раковинами, а также приятно пахнущими травами. Над столом висела люстра с кучей ответвлений − простая, но красивая вещь, куда более подходящая для какого-нибудь помпезного зала одного из особняков в черте города.
Разглядывая убранство комнаты и обилие серебристых тонов, Энтрери понял, что Джарлаксл оказался прав.
− Прошу садитесь, − сказала женщина.
Она указала на удобные стулья из резного дерева, стоящие вокруг стола. Наверняка далеко не дёшево, решил Энтрери, коснувшись пальцами витиеватой резьбы.
− Вы не заставили себя ждать и заслуживаете того же с моей стороны, − сказала женщина.
− Вы знаете, кто мы, и хотите нас нанять, − сказал Джарлаксл.
− Разумеется.
− Вы не похожи на того, кто станет желать другому смерти.
Энтрери обратил внимание, что женщина побледнела, услышав предположение дроу. Это была задача Энтрери, и, когда бы они ни встречали нового перспективного нанимателя, Джарлаксл задавал один и тот же вопрос. Джарлакслу всегда нравилось начинать подобные беседы в резкой форме.
− Мне сказали, что вы двое достаточно опытны в… добыче нужных вещей.
− Думаю с этим у вас нет проблем, леди Таз…, − Джарлаксл помедлил, ожидая подсказки.
− Тазмикелла, − подтвердила она. − И, да, так и есть, спасибо, что отметили. Но вы уже, наверное, заметили, что я ни одна такая в Гелиогабалусе.
− «Золотые монеты Ильнезары», − догадался Энтрери.
− Это имя я не могу произносить без проклятий, − кивнула женщина. − Сегодня моя соперница, а некогда хороший друг. И, увы, она снова это сделала.
− Это? − хором спросили наёмники.
− Получила вещь, которую не заслуживает, − заметив непонимающие взгляды, сказала Тазмикелла и, сев на своё место, подняла руки, останавливая возможные расспросы. − Позвольте объяснить.
Женщина закрыла глаза и довольно долго молчала.
− Не так давно, − начала она нерешительно, словно не была уверена, что они поймут ход её мыслей, − я встретила женщину, сидящую на камне в поле. Она меня не заметила, поскольку была полностью поглощена своими мыслями. Во всяком случае, так мне показалось. Она пела, её глаза были закрыты, а помыслы обращены вдаль − к тому единственному, кого она потеряла, насколько я поняла из тех немногих слов, которые сумела разобрать. Я никогда не слышала таких чувств и терзаний, звучавших в голосе, − словно она в каждую ноту вкладывала сердце и душу. Красота её песни глубоко тронула меня. Мне было нетрудно оценить это, но моя соперница…
− Ильнезара, − вставил Джарлаксл, а Тазмикелла кивнула.
− Ильнезара никогда не поняла бы всей красоты песни той женщины. Она бы стала высмеивать рифму слов и сокрушаться о плохой технике и мелодии. Но это были как раз те несовершенные переливы, что тронули моё сердце.
− Потому что они шли от сердца, − сказал Джарлаксл.
− И потому полезны, − добавил Энтрери, припоминая о стихотворении, привёдшем их сюда.
− Но недостаточно хороши для Ильнезары, я полагаю, − сказал Джарлаксл, продолжая свою мысль. − Но красота совершенства притупила бы искренность чувств.
− Именно! − воскликнула Тазмикелла. − О, мы долго ведём этот спор. Обо всём, кажется: о живописи и скульптуре, гобеленах, песнях и историях. Я слушала многих бардов, видела, как они развлекали целые залы историями о смелых героях и их приключениях. Их слушали с неподдельным интересом и восхищением. Но стоило спросить мнения Ильнезары, некогда моей подруги, как она начинала убеждать меня в том, что структура повествования была построена неверно, что не были соблюдены законы и формулы, выведенные книжниками, далёкими от всего этого сброда в таверне. Недавно, на одном из аукционов мы поспорили из-за одной увиденной нами картины. Это были просто каракули, не вызывавшие у меня ничего кроме простого любопытства − касательно того, как это можно называть искусством, если вы понимаете, о чём я.
− Но ваша соперница смотрела на картину иначе? − спросил дроу.
− Возможно, поначалу и нет, но когда художник разъяснил ей скрытый смысл, заложенный в полотне, глаза Ильнезары вспыхнули. Никогда бы не подумала, что такие мысли могут прийти в голову при виде самой картины. Но это неважно. Само произведение было написано с учётом всех канонов, а доводы художника казались вполне очевидными, впрочем, лишь, после того как были подробно разъяснены. Таков и образ жизни людей вроде неё, понимаете? У них собственное понятие того, что такое культура, они не ценят перелива эмоций в искренней женской песне, но разделяют всё, что существует вокруг, сужая границы того, что встретит одобрение, и отторгая всё, что доступно простым людям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});