Читать интересную книгу Терракотовая старуха - Елена Чижова

Присяжные заседатели возвращаются в зал заседаний.

«Исходя из вышеизложенного, – председатель П.П. Манилов оглашает заключение, – коллегия присяжных пришла к выводу, что вступительные сочинения, представленные на наше рассмотрение, заслуживают оценки “отлично”. Основанием для такого решения стало глубокое и аргументированное раскрытие темы, последовательное и логическое изложение мыслей, исчерпывающее и уместное цитирование. Фактические ошибки отсутствуют».

Прежде чем занять свое место, он передает приставу распечатанный листок. На нем стоят двенадцать полноценных подписей.

На лицах адвокатов неподдельный восторг.

За дверью томятся корреспонденты. Адвокаты готовятся отвечать на приятные вопросы: «Да, мы довольны решением суда. Вопрос, конечно, сложный, но присяжные заседатели проявили подлинную народную мудрость...»

Мы с автором встречаемся глазами. В его глазах тоска. Сродни той, что когда-то свела в могилу. Мне нечем ему помочь.

– Да не бери ты в голову! – я слышу Янин голос. – Подумаешь, суд... Если надо, я тоже приду. Буду живым свидетелем.

– И что ты им скажешь?

– Как это – что? – она возмущается. – Правду. В конце концов, ты делала, что могла. Скажу: вас загнали в угол. У вас не было выбора...

* * *

Из комнаты дочери сочится тихая музыка. Завтра снова не выспится. Встаю, иду решительным шагом.

– Ну, сколько можно... Господи, – застываю на пороге. – Это – что?

– Розы, – Александра смотрит с вызовом. – Подарили. Или ты думаешь, у меня не может быть поклонников?

На тумбочке у ее кровати. Чудовищный букет: штук двадцать или тридцать.

– Может... Но это... Если молодой человек... – я бормочу, пытаясь собраться с мыслями.

– Не беспокойся. Не на последние. Можно подумать, тебе не дарили... Миллион, миллион, миллион алых роз...

– Мне? Конечно. Дарили, – я отвечаю твердо, как будто это было на самом деле.

– Ну, вот видишь!

Вижу. Только не алые, а белые. Не миллион. Ровно пятьдесят. Четное число. Розы, которые ничем не пахли. Мертвые длинноногие цветы.

Белая «вольво» шла, рассекая лужи. В земных морщинах стояла вода.

Мы ехали на вокзал – встречать супругу Лахтинена. Она приезжала первой. Этой встрече Фридрих придавал особое значение. Надо было достойно принять.

На вокзал финский поезд прибывал за полночь.

Редкие прохожие передвигались короткими перебежками, жались к стенам домов. Умерший город, темные безглазые фасады...

Сквозь стекло инопланетной «вольво» я видела руины. Все распалось. Вернее, расползлось. Не Петрополь, уходящий под невскую воду... Теперь он стал городом бандерлогов... Темным обезьяньим царством, по которому можно только шнырять...

Тогда я заметила впервые: на нашей гнили расцвели невиданные цветы. Нежные роскошные розы – их продавали чуть не на каждом углу. Черенки, похожие на ноги манекенщиц, – росли от самых бутонов. Новые русские всё понимали правильно: на фоне гнилой жизни розы – невообразимая красота...

Похоже, мы с Фридрихом сообразили одновременно.

«Стой», – он махнул рукой водителю и выскочил из машины. Назад вернулся с букетом. Влажные стебли, тугие бутоны, которые не пахли ничем. Распахнув дверцу, бросил мне на колени...

Наверное, я вздрогнула. «Представьте, жена Лахтинена выходит из вагона и видит роскошный букет. А? Не правда ли, хорошее начало?»

Я молчала. Видимо, Фридрих что-то почувствовал: «Простите... – голос прыгнул на одну ступеньку, – что этот букет – не вам. Когда-нибудь...»

Будь на моем месте другая женщина, она бы все поняла. Но я... Разве я могла знать, что в новом мире надо требовать всё и сразу? Как Фридрих с его мутноглазыми партнерами. Зачем меня воспитали иначе? Терпение – наследственный порок. В генах виннера не должно оставаться прошлого. Исключительно настоящее: здесь и сейчас.

В настоящем времени бывают только твои цветы. Если они чужие, значит, никогда не подарят, потому что тебя уже принесли в жертву. Как накладные расходы, которые списали со счетов.

Если суд состоится, я сама расскажу им правду. Правду, только правду, ничего, кроме правды. О своем периоде истории, когда я работала на Фридриха. Но это ничего не изменит. В мире победившей целесообразности не бывает ни правды, ни лжи.

Вонючее производство

У финского переводчика оттопыренные уши. Против света они кажутся прозрачными, как у молочного поросенка. Он сверяет перевод. Водит указательным пальцем, хмурит светлые брови, время от времени заглядывает в оригинал. Его босс морщит крестьянский лоб. Похоже, переводчик чего-то недопонял. Может быть, женщина имеет в виду другое? Переводчик подтверждает: именно мешок обрезков. Он помнит это русское слово.

«Обработанных?» – финский партнер переспрашивает. «Нет, именно сырых. Сказала, что кинет за поддоны, в самый дальний угол. Просит вернуть, оформив по документам». – «В виде обработанной кожи?»

По-фински я не знаю ни слова, но, в отличие от Лахтинена, понимаю суть.

«Извини-ите, – переводчик оборачивается в мою сторону. – Господин Ла-ахтинен спрашивает: ка-ак именно вы жела-али это оформить? В ви-иде обработанной кожи?» – «В виде сырых обрезков». Переводчик переводит на финский. Господин Лахтинен молчит.

Его отец – хуторской крестьянин. Крепкий кряжистый мужик. Привык все делать своими руками. Он гордится успехами сына: мебельная фабрика, пусть небольшая, но собственная. Сын полагает, что с русскими можно сотрудничать. Конечно, надо обдумать, всегда стоит обдумывать.

Фридрих обращается к партнеру: «С этой стороны границы – моя ответственность. Если она просит, значит, так надо».

Эта сторона границы находится на бывшей финской территории. Лахтинен думает: «В Выборге родилась мать. Но, как там у них, у русских: кто старое помянет...»

Он не любит русских ухищрений. В Европе так работать не принято. С этими русскими вообще морока. Сам черт не разберет... Он чешет крестьянский затылок. А с другой стороны, нет никакого криминала. А вдруг что-нибудь подложат? Сам он с этим не сталкивался, но рассказывали. Из России фура уходит под пломбой. Если на границе вскроют, он, во всяком случае, ни при чем.

«Хорошо. Мы оформим», – господин Лахтинен сохраняет лицо.

Вчера они ужинали в «Астории»: он с супругой и русский партнер. Супруга чуть-чуть понимает порусски. В восьмидесятых работала на “Nurminen OY”. Их фирма выполняла заказы по перевозкам, сотрудничала с Советским Союзом. Жаловалась: с русскими никогда не знаешь наверняка. По каждой мелочи изволь дозваниваться до их начальства, но даже это – не гарантия. Она помнит эпопею с холодильником: в восьмидесятом, на выставке «Инрыбпром”.

Обычно “Nurminen» не заказывал офис. Водители ночевали в фурах: там все оборудовано – и умывальник, и туалет. Но «Инрыбпром» – выставка долгая: один монтаж четыре недели. Накануне спохватились: нет холодильника. Подняли прайс-лист. Холодильники на выбор. Аренда от 60 до 100 долларов в сутки – проще ввезти свой. Позвонила немцам. Говорят: можно, но надо оформить временный ввоз. Посоветовали ввозить как выставочный образец. Пока раздумывала, документы уже ушли. Решила – черт с ним, арендуем. Провела предоплату. Назавтра выясняется: холодильников нет. Как?! В Советском Союзе нет холодильников?! А они: в Советском Союзе есть всё. Но покупать дирекция не имеет права. Можем сдавать в аренду: из того, что на складе. Вот если кто-то откажется...

Кончилось тем, что купили свой. Финский, через их же «Березку». Когда уезжали, пришлось оставить – выездных документов нет. Немцы смеялись – у русских своя военная тактика: лишь бы что-нибудь осталось. Все приберут и приспособят. Даже затоптанный ковролин. А очереди за пластиковыми пакетами! Вынесешь пачку – сбегаются, рвут из рук. Одно слово: дикари.

Первое время, пока налаживал сотрудничество, супруга относилась с опаской. Пришлось объяснять: эти русские – другие. Все вопросы решают мгновенно. Те были коммунисты. Теперь с коммунизмом покончено, во всяком случае в бизнесе. Не верила. Пока не познакомилась с новым партнером. За ужином русский партнер рисовал перспективы, считал на бумажной салфетке. От цифр захватывало дух. «Если пойдет, через год станем монополистами. По этим ценам завалим всю Финляндию».

Жаль, не сохранил салфетку на память, чтобы показать будущим внукам...

Молочный толмач переводит: «Да. Мы офо-ормим».

Я киваю Фридриху. Мне пора. Надо успеть на кожевенную фабрику, договориться с их директором. Предварительно Фридрих с ним созванивался. Теперь моя очередь – утрясать детали.

«В сейфе. С документами. Не забудьте». – «Я уже».

Пухлый конверт лежит у меня в портфеле.