шаг. Тут же чуть не упал. Тело, привыкшее к определенным движениям, в ручном режиме отказывалось работать.
Теперь у меня болело всё. Спина, голова, шея. Даже какие-то мышцы в глазницах. В этом не было ничего удивительного. Избавившись от необходимости сутулиться, я сменил положение глаз. Постепенно зрение адаптировалось. Голова перестала кружиться. Но походка, оставшаяся прежней, причиняла огромные неудобства. Каждый вечер, проходя положенные километры, я пробовал её менять. Результаты совсем не радовали. Поясница по-прежнему ныла. Левая рука немела. Странное ощущение разболтанности, возникавшее в правом колене, вынуждало неловко прихрамывать. Потеря веса существенно замедлилась. За следующие пару месяцев я похудел всего на два килограмма. По счастью, они оказались решающими.
Запасы жира, копившиеся десятилетиями, наконец-то меня покинули. Отчетливо проступившие ребра стали заметно двигаться при дыхании. Руки и плечи, впервые за долгие годы, заработали без щелчков и хрустов. Тело, избавившееся от всего ненужного, оказалось необычайно подвижным. Однажды, пройдя двенадцать километров, я обнаружил, что совсем не устал. Вернулась естественная осанка. Боль и неприятные ощущения исчезли, не оставив и следа.
Меня с детства удивляла папина обувь. Она вся была стоптана наружу. С возрастом то же самое, разумеется, случилось и с моей. Так же, как и папа, при ходьбе я сильно косолапил. Килограммы, ушедшие последними, устранили проблему навсегда. Косые мышцы живота, освободившись от оков жира, постепенно изменили походку. Запустили ягодичные мышцы. Те, в свою очередь, верхние мышцы бедра. Носок при ходьбе выпрямился. Нога стала опускаться ровно. Косолапость осталась в прошлом. Вместе с ней исчез люфт в колене. Затем пришло странное ощущение.
Оно возникало между лопатками. Быстро разливалось по телу. Каждый раз, появляясь неожиданно, приносило тепло, спокойствие и уверенность. Прекращало сомнения и раздумья. Отвечало на все вопросы. Помогало вдохнуть полной грудью, когда страх, гнев или отчаяние предательски сковывали дыхание. Как-то раз, задумавшись о том, что могу снова набрать вес, я стал очень сильно переживать. Не зная, как этого избежать, подавил тревожную мысль. Вытеснил ненужное беспокойство. Привычно вернулся к знакомому, медленно растущему напряжению. Однажды, стоя на весах и разглядывая число «78», почувствовал, что вес больше не вернется. Испытал то самое ощущение. Попробовал ему довериться. Результат оказался неожиданным.
XII. Дон
Я стоял по колено в прохладной, немного зеленоватой воде. Смотрел в высокое бирюзовое небо, исчерченное следами самолетов. Жадно впитывал ароматы песка, чернозема, кувшинок и сухой, выгоревшей на солнце травы. В последние годы где-то здесь, за Воронежем, для меня начинался юг. С ранней весны и до поздней осени тут было теплее, чем в Москве. Если дома было плюс пятнадцать, здесь стояла жара за тридцать. Когда дома лил дождь, тут старательно припекало солнце. Возможно, именно поэтому я так сильно полюбил Дон.
Странное ощущение, возникавшее между лопатками, вернулось в день, когда папу положили в больницу. За последние несколько недель оно существенно окрепло. По привычке, я решил с ним поспорить. Убедился, что это бессмысленно. Любые аргументы и доводы рядом с ним казались нелепыми. Оно стало невероятно мощным. О нем совсем не хотелось говорить. Слова надежды и поддержки, необходимые в тот момент маме, легко вылетали из груди. Но ощущение, рождавшееся глубоко внутри, предпочитало абсолютную тишину. Я перестал ему сопротивляться. Сразу почувствовал облегчение.
У папы нашли сепсис. Подключили вентиляцию легких. Попасть в палату реанимации оказалось не так просто. Мама поинтересовалась, хочет ли он, чтобы я его проведал. Он показал, что нет. Мне вспомнился его первый инсульт. Это было лет десять назад. Мы как раз сдавали заказчику очень важный проект. Днем позвонила мама. Сказала, что папа, бывший тогда в Анапе, угодил в реанимацию. Просидев в офисе всю ночь, мы, как обычно, успели. В 9 утра проект показали индийскому премьер-министру. Домой я добирался на метро. Сидел в полупустом вагоне. Хлопал стеклянными глазами. Ерзал от нараставшего напряжения. Выйдя на улицу, первым делом отправился в магазин. Взял бутылку виски. Лишь через несколько дней, немного придя в себя, все-таки улетел в Анапу.
Теперь было по-другому. Мне хотелось кричать. Куда-то бежать. Что-то делать. Во что бы то ни стало попасть к папе. Но, прислушавшись к новому ощущению, я почувствовал, что обида отступает. Не имело никакого значения, почему он решил так. Возможно, не хотел, чтобы я видел его беспомощным. Возможно, интуитивно избегал сильных и разрушительных эмоций. А может, уже окунулся в приятную темную пустоту, совсем не догадываясь о том, что происходило вокруг. В любом случае это было не важно. Я чувствовал, что понимал папу. Полностью доверял его решению. И этого было достаточно.
Через пару дней дежурный врач, вымотанный после ночной смены, забыл о туманных формулировках. Честно сказал: готовьтесь. Я знал, что готов давно. На следующее утро, выйдя на улицу с собакой, посмотрел на менявшуюся погоду. На низкие осенние тучи, надвигавшиеся на город с запада. Почувствовал то самое ощущение. Оно прошептало – пора.
После всех предыдущих попыток, неприятных последствий и мучительных раздумий, трудно было найти более неподходящий момент, чтобы попробовать уехать на Дон. Всего шесть недель назад, после той памятной аварии, я твердо решил не рисковать. Случись всё на пару лет раньше – и, подавляя отчаянное желание разобраться, я последовал бы принятому решению. Но теперь смысла сопротивляться не было. Снова прислушавшись к ощущению, я услышал однозначное «да». Сомнений не осталось. Каждый раз это странное чувство, не имевшее представлений о логике, приносило спокойную уверенность. Я позвонил маме. Предупредил, что уезжаю. Она не возражала. Ожидание могло длиться неделями.
За прошедшие полтора месяца, тихо и незаметно, что-то существенно изменилось. Я не дергался. Не суетился. Совершенно никуда не опаздывал. Нашел в заметках старый список. Неспешно сверяясь с ним, собрал необходимые вещи. Сначала – для себя. Потом – для собаки. Рыболовные принадлежности, готовые к любым приключениям, жили в машине с весны. Оставалось заехать в гараж за палаткой. Я не стал этого делать днем. Изменив привычный маршрут, забрал её ночью. Проскочив пустой МКАД, остановился лишь на той злополучной заправке, где застрял предыдущей осенью. Размявшись и выгуляв собаку, пролетел еще четыреста километров. Покружил немного по лесу. Нашел подходящий подъезд. В девять утра благополучно выкатился на холм с раскинувшимся под ним пляжем. И теперь просто стоял в воде, наслаждаясь давно знакомыми ароматами.
Мой старый лагерь находился километрах в пятидесяти выше по течению. Там не хватало глубины. Но здесь, в излучине реки, на дне притаились внушительные ямы. По их краям, даже в самую отчаянную жару, периодически поклевывал судак. Раньше я приходил сюда на лодке. Теперь устроил стоянку.