Читать интересную книгу Эмиль из Леннеберги - Астрид Линдгрен

Неподалеку у дороги стояла усадьба, которую Эмиль называл «Блины». И вдруг он увидел, что на скотном дворе светится огонек. В душе у него затеплилась маленькая надежда.

– Я схожу за помощью, Альфред, – сказал он.

Альфред не ответил, и Эмиль пошел. Он пробивался сквозь глубокие сугробы, и когда ввалился на скотный двор, то походил на снежную бабу.

На скотном дворе был сам хозяин «Блинов». И он очень удивился, увидев в дверях мальчишку из Каттхульта, засыпанного снегом, залитого кровью, капавшей из носа, и слезами. Да, Эмиль плакал, он не мог удержаться, он знал, какого труда ему будет стоить заставить хозяина «Блинов» выйти в метель на дорогу. Он был строптив, этот «блинопек», но все-таки понял: помочь Эмилю необходимо – и отправился с лошадью, веревкой, разными инструментами и вытащил сани из канавы, хотя все время что-то злобно бормотал про себя.

Будь у хозяина «Блинов» хоть капля совести, он, наверно, помог бы Эмилю добраться до Марианнелунда, но он этого не сделал. Эмилю с Лукасом пришлось одним продолжать свой тяжкий путь сквозь сугробы. Оба устали и двигались все медленнее и медленнее. И вот настал миг, когда Эмилю пришлось сдаться. Силы оставили его. Он не мог даже приподнять лопату.

– Не могу больше, Альфред, – сказал он и заплакал.

До Марианнелунда оставалось лишь несколько километров, и глупо было сдаваться, когда они уже почти достигли цели.

Альфред не издал ни звука. «Наверное, умер», – подумал Эмиль. Лукас стоял склонив голову – казалось, будто ему стало стыдно. Даже и он ничего больше не мог сделать.

Эмиль сел на облучок, да так и остался сидеть. Он тихо плакал, его засыпало снегом, а он не шевелился. Конец всему, и пусть метет сколько угодно, ему теперь все равно.

Он дремал, ему хотелось спать. Сидя на облучке и не обращая внимания на покрывавшую его пелену снега, он погружался в сладкий сон.

…Кругом уже не было никакого снега и никакой зимы. Стояло лето. Они с Альфредом спустились вниз к хуторскому озеру – купаться. Альфред хотел научить Эмиля плавать. Смешной Альфред, разве он не знает, что Эмиль уже умеет плавать? Ведь Альфред сам научил его многомного лет тому назад, неужели он забыл? И Эмиль показал ему, как хорошо он умеет плавать! А потом они вместе плавали, плавали без конца и заплывали все дальше в глубь озера. В воде было так чудесно, и Эмиль сказал: «Мы – вдвоем, только мы с тобой! Ты и я, Альфред!» И он ждал, что Альфред, как обычно, ответит ему: «Да, мы – вдвоем, только мы с тобой! Ты и я, Эмиль!» Но вместо этого послышался звон колокольчиков. Нет, он явно ослышался. Какой может быть звон колокольчиков, когда купаешься!

С трудом разомкнув глаза, Эмиль вырвался из своего сна. И тут он увидел снегоочиститель! Сквозь пургу шел снегоочиститель, да, конечно, из Марианнелунда шел снегоочиститель! А тот, кто вел машину, во все глаза смотрел на Эмиля, словно увидел привидение, а не засыпанного с ног до головы снегом мальчишку из Каттхульта, что в Леннеберге.

– А что, дорога расчищена до самого Марианнелунда? – живо спросил Эмиль.

– Да, – ответил тот, кто вел машину. – Успеешь, если поторопишься. Через полчаса будет та же беда!

Но и полчаса было Эмилю достаточно.

Приемная доктора была битком набита людьми, когда туда ворвался Эмиль. Доктор как раз высунул голову из кабинета, чтобы вызвать на прием очередного больного. Но тут Эмиль заорал так, что все подскочили:

– В санях во дворе Альфред! Он помирает!

Доктор не заставил себя ждать. Он позвал двоих стариков, из тех, кто сидел в приемной, – они внесли Альфреда в дом и положили на операционный стол.

Бросив быстрый взгляд на Альфреда, доктор закричал больным:

– Ступайте все по домам! Тут дело серьезное!

Эмиль рассчитывал, что Альфред поправится почти в ту же самую секунду, когда явится к доктору, но, увидев, что доктор покачал головой примерно так же, как Креса-Майя, он испугался. Подумать только, а что, если уже поздно, что, если нет средства вылечить Альфреда? Стоило Эмилю подумать об этом, как ему стало невыносимо больно, и, сдерживая рыдания, он пообещал доктору:

– Я отдам тебе свою лошадь, если вылечишь его… и поросенка, только вылечи! Как думаешь, что-нибудь получится?

Доктор долго смотрел на Эмиля.

– Сделаю что смогу, но я ничего не обещаю!

Альфред лежал на столе, не подавая никаких признаков жизни. Но внезапно он открыл глаза и смущенно взглянул на Эмиля.

– А ты тут, Эмиль! – сказал он.

– Да, Эмиль тут, – подтвердил доктор, – но теперь лучше ему ненадолго выйти, потому что сейчас я буду тебя оперировать, Альфред!

По глазам Альфреда было видно, что он испугался, – он не привык ни к докторам, ни к операциям.

– Я думаю, ему страшновато, – сказал Эмиль. – Может, лучше мне остаться с ним?

Доктор кивнул головой:

– Да, раз уж ты сумел доставить его сюда, то, верно, справишься и с этим.

И Эмиль, взяв здоровую руку Альфреда в свою, все время держал ее, пока доктор оперировал другую руку. Альфред не издал ни звука. Он не кричал и не плакал; плакал только Эмиль, да и то так тихо, что никто этого не услышал.

Эмиль смог вернуться домой с Альфредом только накануне Рождества. Уже вся Леннеберга знала тогда о его великом подвиге, и все ликовали.

– Этот мальчишка из Каттхульта всегда был нам по душе, – твердили леннебержцы в один голос. – И отчего некоторые бранят его! Все мальчишки

– озорники…

Эмиль привез маме с папой письмо от доктора, и там, среди всего прочего, были и такие слова:

«Вы можете гордиться своим мальчиком». И мама Эмиля записала в синей тетради:

«Боже мой, как это утешело мое бедное матиринское серце, которое так часто сакрушалосъ об Эмиле. И уж я позабочусь о том, штоб все в Леннеберге узнали про это».

Но какие же беспокойные дни пришлось им пережить в Каттхульте! В то ужасное утро, когда обнаружилось, что Эмиль с Альфредом исчезли, папа Эмиля так расстроился, что у него заболел живот и ему пришлось лечь в постель. Он не верил, что когда-нибудь увидит Эмиля в живых. Но потом из Марианнелунда пришли вести, которые успокоили его. Однако боли в животе не затихали, пока Эмиль не вернулся домой и не ворвался в горницу к отцу. Пусть папа увидит, что он снова дома.

Папа взглянул на сына, и глаза его заблестели.

– Ты – хороший мальчик, Эмиль, – сказал он.

А Эмиль так обрадовался, что у него забилось сердце. Право же, это был один из тех дней, когда он любил своего отца.

А мама стояла рядом и расцветала от гордости.

– Да, он молодчина, наш Эмиль! – сказала мама, потрепав кудрявые волосы сына.

Папа лежал, прижав к животу горячую крышку от кастрюли. Это смягчало боль. Но теперь крышка остыла, и ее нужно было снова подогреть.

– Дай-ка я подогрею, – живо вскочил Эмиль, – я привык ухаживать за больными!

Папа одобрительно кивнул головой.

– А ты можешь дать мне стакан сока, – сказал он маме Эмиля.

Да, теперь ему было хорошо, теперь ему оставалось только лежать, и пусть все ухаживают за ним.

Но у мамы были другие дела, и прошло целых полчаса, прежде чем она вспомнила про сок. Она только стала его наливать, как услыхала из горницы дикий вопль. Кричал папа Эмиля. Ни секунды не мешкая, мама вбежала в горницу, и в тот самый миг крышка от кастрюли покатилась прямо ей навстречу. Она едва успела отскочить в сторону, но от испуга выплеснула сок, брызнув на крышку. Крышка зашипела.

– Горе мое луковое, сколько времени ты грел крышку?! – спросила она Эмиля, который стоял перед ней в полной растерянности.

– Я думал, что она должна нагреться почти как утюг, – объяснил Эмиль.

Выяснилось, что, пока Эмиль был в кухне и грел на плите крышку, папа задремал. А когда Эмиль вернулся и обнаружил, как мирно спит его папа, он, конечно, не захотел будить его, а осторожно сунул крышку под одеяло и положил ее отцу на живот. Да, неудачно вышло: крышка нагрелась слишком сильно.

Мама Эмиля постаралась как могла успокоить мужа.

– Ничего-ничего, сейчас принесу мазь от ожогов, – пообещала она.

Но папа Эмиля встал с постели. Он сказал, что боится лежать теперь, когда сын вернулся домой. Да и вообще, мол, пора встать и пойти поздороваться с Альфредом.

Что касается Альфреда, то он сидел на кухне, очень бледный, с рукой на перевязи, но радостный и довольный, а вокруг него в полном восторге хлопотала Лина.

Вместе с Кресой-Майей они начищали медную посуду: все горшки, и миски, и сковородки должны были блестеть и сверкать к Рождеству. Но Лина уже не могла заниматься своим делом. Она суетилась вокруг Альфреда с тряпкой для чистки посуды в одной руке и с миской, где лежала сырная лепешка, в другой. Она вела себя так, словно нежданно-негаданно обнаружила в своей кухне золотой слиток. Маленькая Ида не сводила с Альфреда глаз. Она так пристально смотрела на него, будто не знала, в самом ли деле человек, который вернулся домой, их прежний Альфред.

Креса-Майя переживала одну из самых великих минут своей жизни. Не закрывая рта, болтала она о заражении крови. Альфред может радоваться, что дело кончилось так, как оно кончилось.