Кажется, сегодня Амелия была особенно шкодливой и давала жизни няньке. А все потому, что кто-то из слуг принес что-то вроде маленького воздушного змея - и она гонялась за ним по всему замку, забираясь даже туда, куда с трудом забираются птицы и насекомые. Когда я на минуту оторвалась от своего занятия и оставила больных, чтобы выдохнуть, то с трудом узнала в чумазом перепачканном ребенка с сажей на носу и паутиной в волоса свою покладистую и пугливую дочь. С другой стороны - я давно не видела ее такой веселой и беззаботной.
Я поднимаюсь наверх, по пути встречаю служанок и прошу их набрать теплой воды в ванну. Девушки раскланиваются и бросаются исполнять поручения. А я снова ловлю себя на том, что у одной платье явно шитое-перешитое и все равно уже давно ей не по размеру, а у второй - две некрасивых заплатки на рукаве. Нужно купить ткань. Много ткани. Подумать, возможно, как-то обменять на то, чего в Драконьем гнезде с избытком.
Останавливаюсь после длительного «восхождения» по лестницам и мысленно горько усмехаюсь - с избытком у нас тут, разве что, проблем.
С другой стороны - и это откровение опускается на меня словно внезапная тень в чистом поле - я больше не думаю об этом месте как о чужом. Потому что оно мое. Даже разваленное и обнищавшее - но мое. Зато уже не такое грязное как в первые дни, и люди больше не смотрят на меня как на прокаженную, и мне уже не так часто хочется оглядываться, опасаясь получить нож в спину.
— Мама! - Амелия налетает на меня как ураган, едва не сбивая с ног.
Нянька с трудом пыхтит за ней, вся красная и растрепанная. Выглядит извиняющейся за неподобающее поведение своей воспитанницы, но сказать вслух не может - не хватает дыхания. Маленькая принцесса, хоть еще и не оперилась, но уже носится быстрее птицы.
— Все хорошо, - успокаиваю перепуганную няньку, а потом в шутку грожу Амелии пальцем, - Ваше Высочество, что я вам говорила о правилах поведения?
Она как будто и не слышит - сует мне под нос своего «змея» и радостно стрекочет о том, как высоко он теперь летает, потому что она научилась ловить ветер и «запускать летуна как надо». Даже не собираюсь ее перебивать - просто слушаю и с трудом давлю в себе слезы, потому что у моей малышки румянец по всем щекам и счастливая улыбка во все лицо.
Когда я только оказалась в этом месте, она была маленьким затравленным ребенком, который даже улыбаться боялся, чтобы строгие няньки - прислужницы Магистра - ее за это не выругали. А теперь, кажется, делает это постоянно - и у меня сердце разрывается от мысли, что может произойти что-то… обратное. Что однажды я засну здесь, а проснусь в своем реальном мире и больше никогда не смогу отыскать дорогу в Драконье гнездо, даже во сне. А прежняя Изабелла вернется на свое законное место, и у нее будет любящий красавец-король и дочка, которая светит ярче солнышка даже в самые дремучие пасмурные дни. А я останусь совсем одна, в своей устроенной, но абсолютно пустой жизни со всеми удобствами.
— Мамочка, ты грустишь?
Амелия перестает улыбаться и испуганно тянется, чтобы обнять меня за шею. Беру ее на руки, крепко прижимаю к себе и, наплевав на все, звонко целую в чумазую щеку. Теперь это точно похоже на щеки ребенка ее лет - в меру пухлые и мягкие, а не ужасные впавшие провалы от постоянного недоедания.
— Все хорошо, - улыбаюсь ей, стараясь не думать о плохом.
Амелия - моя дочь. Даже если это звучит, как бред сумасшедшей, но эта девочка - моя плоть и кровь, я знаю, что даже если бы действительно выносила ее все девять месяцев и родила - все равно не смогла бы любить больше, чем же люблю.
— Пойдем, - на секунду делаю грозный вид и стучу ее по кончику покрытого пылью носа, - нужно тебя вымыть, а то распугаешь всех привидений.
Она хихикает и, пока поднимаюсь с ней в комнату, продолжает рассекать воздух «летуном». Служанки уже набрали купальню и как раз доливают последние ведра воды и душистый травяной отвар, после которого вода становится розовой и даже немного пенится, как будто тут дорогое СПА и люксовая пенная для ванн. Амелия послушно забирается внутрь и даже пытается сама себя вытереть мокрой губкой, пока я осторожно поливаю из ковша ее волосы. Промываю их несколько раз, тщательно обрабатывая специальным маслом для волос - для меня самой это оказалось открытием, что от него волосы не жирнеют, а, наоборот, становятся шелковистыми и гладкими. А еще абсолютно не щиплет глаза, что очень важно, когда пытаешься вымыть маленького чумазого чертенка, которая закончила играть в запускателя змеев и теперь изображает русалку, периодически обдавая меня брызгами из-пол бултыхающихся пяток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но все-таки кое-как усаживаю ее обратно и подбираю волосы, чтобы хорошо вымыть чумазую шею. Взгляд цепляется за странное родимое пятно за волосами.
— Посиди тихонько, солнышко, - прошу Амелию, и малышка послушно успокаивается.
Провожу по нему рукой. Нет, это точно не родимое пятно, потому что оно едва заметно на коже и имеет четкую форму то ли снежинки, то ли многоконечной звезды. Откуда оно тут?
— Так не болит? - Осторожно надавливаю рядом и внутри, и девочка пожимает плечами.
— Нет.
Странно.
Я не уверена, что оно появилось недавно, потому что обычно Амелию мыли служанки и няня, а когда мы купались вдвоем, я редко задрала ей волосы так высоко.
— У тебя здесь родимое пятно? - Сомневаюсь, что она знает, но вдруг?
— Я не знаю, - немного испуганно отвечает малышка.
Возможно, если бы она действительно родилась с этим, настоящая Изабелла об этом сказала. У меня над стопой на косточке с рождения темное морщинистое пятно - так я знала от мамы с самого детства, что это «метка» за то, что она беременная шила без нитки во рту. Понятное дело, что это просто небольшая аномалия, которые время от времени встречаются у каждого из нас без вреда для здоровья, но если бы это пятно было у Амелии с рождения, наверное, Изабелла рассказала бы ей какую-то местную легенду, откуда взялась эта странная «звезда».
— Со мной что-то не так? - начинает беспокоиться малышка, и я быстро перевожу тему на ее попытки учиться плавать.
Не об этой ли отметине говорил Анвиль? Кажется, очень похоже.
Глава двадцать шестая: Анвиль
Глава двадцать шестая: Анвиль
Когда до замка остается рукой подать, кислая вонь становится столь сильной, что приходится замотать лица тряпками. Лошади под нами становятся нервными, шугаются каждого шороха, время от времени вскакивая на дыбы в такой панике, что едва-едва получается их успокоить, а потом и вовсе отказываются идти дальше.
Понукай не понукай, бей по бокам шпорами, даже тащи вперед за узду - ни в какую. Топчутся на месте, протяжно ржут, точно плачут, а в огромных мокрых глазах такой ужас, что невольно начинаем оглядываться по сторонам. А кто-то тянет из ножен оружие.
Что-то здесь не так.
Что-то здесь очень не так.
В конце концов, приходится отъехать немного назад и привязать лошадей в прозрачной рощице. Не сказать, что это им очень нравится, но рваться прочь и ржать они, по крайней мере, перестают. Остаются надеяться, что не сбегут.
До замка идем пешком. И я готов поклясться, что чувствую чей-то пристальный взгляд. И не понятно, откуда, но ощущение, что следят сразу со всех сторон. Смотрят, прощупывают, запускают в сознание холодные склизкие щупальца, оставляя после себе ощущение липкой вони. Той самой, от которой пытаемся отгородиться тряпками на лице.
— Стоп, - поднимаю руку, останавливаясь в шаге от явственно видимой черной границы.
Там, где стоим, привычная грязь и мокрая трава. Там, чуть дальше, только выжженная земля, покрытая странным налетом, который перекатывается под порывами ветра, но совершенно не мокнущий под моросящим дождем.
Признаться, ступать туда совсем не хочется. И не могу сам себе объяснить, почему. Подумаешь, пыль. Подумаешь, не мокнет под дождем. Подумаешь, остатки замка Фарвурдов выглядят так, будто тот взорвался изнутри. И тоже абсолютно черные. Возможно, отсюда просто не видно, но огня там, кажется, нет. А вот дым поднимается, ничуть не ослабнув.