Читать интересную книгу День лжецаря - Брэд Гигли

В этой суматохе никто не окликнул его, когда он быстро пробирался по гарнизонному двору. У палатки Шепака дым был таким густым, что ему пришлось прижать к лицу накидку, чтобы дышать. Искоса глядя на обломки, он увидел яркую груду блестящих доспехов. Чья-то рука протянулась к нему из лужи чернеющей крови. Копна спутанных, пропитанных кровью волос скрывала лицо человека.

— Шепак? — прошептал Симеркет.

Он мог бы необдуманно погрузиться в эту лужу рядом с ним, если бы внезапно не вспомнил, где видел эти золотые доспехи — в тот единственный вечер у Нидабы. Они принадлежали вновь назначенному командующему гарнизоном Кутрану, человеку, который пьяным голосом требовал, чтобы Нидаба спела любовные песни.

Несмотря на страшную жару, Симеркет сделал несколько нетвердых шагов к груде доспехов и увидел, что голову этого человека размозжила булава с металлическими шипами. К этому времени верх палатки уже загорелся, и Симеркет отступил во двор. Задыхаясь от дыма, со слезящимися глазами, он не заметил, как к нему сзади приблизился какой-то человек. Симеркет наклонился в его сторону и поднял голову.

— Шепак! — удивленно прокашлял он. — Слава богам, ты жив! Я так и подумал, что ты был там.

— Разве ты не слышал, как я звал тебя?

Симеркет мог только отрицательно покачать головой — его душил кашель. Шепак поволок его в дальний угол сада, где египтянин мог промыть опаленное дымом горло колодезной водой.

— Что здесь произошло? — спросил он между приступами удушья.

— Исины напали на нас сразу после рассвета, — мрачно ответил Шепак. — Погибло двести солдат гарнизона и двадцать лошадей.

— А сколько погибло исинов?

— Ни одного, — ответил Шепак, избегая взгляда Симеркета. — Они явились неизвестно откуда, как джинны пустыни. Прежде чем кто-либо понял, в чем дело, они убрали стражников у верхних стен и заняли их места. У нас не было времени даже на то, чтобы объявить тревогу. Они пустили пылающие стрелы на сеновалы в конюшнях, а затем в палатки. Их лучники перестреляли нас как овец в загоне. Затем они сломали ворота и ринулись на еще живых офицеров.

— А тебя здесь не было?

— Нет. — Шепак передернул плечами. — Я был во дворце, где получал новые приказания. Когда я пришел сюда, все уже было кончено. У исинов это заняло не больше нескольких минут, а потом они исчезли так же внезапно, как и появились.

Симеркет почесал бровь.

— Сколько их было?

— Мне сказали, шестьдесят или семьдесят.

— Но я был сегодня утром на улице, — удивился Симеркет, — и нигде не видел большого отряда — как бы он мог исчезнуть? Они, должно быть, разбили свои ряды и каким-то образом растворились в близлежащих кварталах…

— Возможно. Но темноголовые говорят, что исины пользуются магией, чтобы сделаться невидимыми — так что наши стрелы бессильны против них.

— Ты в это веришь?

Шепак задумчиво покачал головой:

— Не знаю…

Симеркет посмотрел на руины гарнизонных строений. «Меня предупреждали, чтобы я сюда не ходил сегодня», — подумал он.

И перевел взгляд на мрачное лицо Шепака. Следует ли сказать ему о послании, которое он получил на Площади больных? Нет, предостережение касалось его одного. В городе, где его хотели убить, где он был обязан хранить верность только тем, кто помогал его поискам, было бы неразумно сердить тех, кто мог следить за ним.

Симеркет сделал еще один глоток и повернулся к Шепаку:

— Давай оставим разговор обо всех этих смертях и чудесах. Пошли, нам надо искать принцессу и мою жену.

— Но я не могу уйти просто так! Здесь мои люди! Я здесь нужен. — Шепак оглядел гарнизонный двор, где среди дыма и руин лежали мертвые тела.

— Они больше не твои люди: тебя приписали ко мне. Посмотри на это с другой стороны: лучшее, что ты можешь сделать для них, — это найти принцессу, прежде чем Кутир в гневе бросит тех, кто выжил, в Скорпионову камеру.

Шепак увидел смысл в словах Симеркета и кивнул, хотя и с неохотой.

— Ну так куда мы пойдем?

— Выяснить, что могут рассказать об этой ночи живущие возле плантации.

Губа Шепака скривились в усмешке.

— Эти крестьяне? Но мы их уже опрашивали. Это было все равно что разговаривать со скотом.

Симеркет смерил его взглядом.

— Когда ты их опрашивал, ты, случайно, не был в форме и шлеме?

— Но я был по официальному делу, разве не так?

Симеркет молчал.

— В чем дело? — спросил Шепак.

— Ни в чем. Просто это напомнило мне одно из высказываний Нидабы, которое любит цитировать мой друг Квар: «Когда проходит Великий Господин, мудрый крестьянин кланяется и молча пукает».

Симеркет притворился, что не заметил краску, залившую шею Шепака, и предложил ему спрятать оружие и переодеться в обычную одежду. Последнее, чего ему хотелось, — это видеть рядом с собой эламского воина, когда он будет расспрашивать деревенских жителей.

— Но тебе лучше иметь с собой меч, — добавил он, поднося руку к повязке на своем горле.

Они обошли три деревни, прежде чем смогли что-то узнать. В первых двух, когда Симеркет упомянул, что они ищут эламскую принцессу, крестьяне притворились, что не понимают, и отступили в свои задымленные грибообразные хижины. Их поведение подтвердило давешнее наблюдение Шепака: думали они медленно, не быстрее, чем плелся усталый бык на пашне.

Но в третьей деревне Симеркет применил иную тактику. Он не стал упоминать об эламской принцессе, сказав только, что он египтянин и ищет свою жену и юного друга, которые могли оказаться жертвами побоища на плантации. Крестьяне, тронутые тем, что он прошел такое расстояние, чтобы найти своих любимых, позволили Симеркету и Шепаку войти в их жилища.

Их привели в круглое кирпичное здание. Симеркет и Шепак вынуждены были согнуться и вползти в мрачное помещение. Когда глаза привыкли к темноте, Симеркет увидел, что здесь собралось довольно много народу. Одна из женщин достала из жаровни тлеющие угли и засветила фонарь, что придало помещению внезапный уют.

Не переставая удивляться размерам комнаты, Симеркет разглядел, что стены ее были толстыми, с глубоко въевшейся в них сажей от многолетнего использования битумных светильников. Взглянув вверх, на высокую коническую тростниковую крышу, он услышал тихий шорох. Это копошились крысы и птицы.

Женщина жестом приказала Симеркету и Шепаку откинуться на подушки, что она принесла им. Подушки были грязноваты, но они приняли удобное положение, и вперед выступил беззубый старик, заняв позицию под мягким светом фонаря.

— Это что, старейшина? — тихо спросил Симеркет. Однако прежде чем ему ответили, старик громко запел:

— Она пришла к нам той ночью, кольца были на ее пальцах, драгоценные бусы свисали с шеи. Золотой обруч…

По мере того как старик пел, Симеркету становилось все более не по себе. Он не ожидал, что гостеприимство деревенских жителей будет простираться до утомительной декламации, прежде чем они перейдут к обсуждению интересующего его вопроса. Он громко прокашлялся, прерывая оратора.

— Простите, — сказал он как можно вежливее, — но у нас нет времени на развлечения, какими бы превосходными они ни были! Мы пришли для того, чтобы расспросить вас о нападении на плантацию.

Старик посмотрел на него с некоторым раздражением и облизал ярко-красные губы.

— Да, да! — сердито отрезал он. — Я знаю!

И снова запел, на сей раз еще громче:

— Она пришла к нам той ночью! Кольца из ляпис-лазури были на ее пальцах, драгоценные бусы свешивались с ее шеи. Золотой обруч охватывал ее лоб. Она вошла в этот дом, распространяя запах смерти, неистребимый запах, который жил в реке. Она пришла к нам в ту ночь, в этот самый дом и попросила о помощи. Демоны пустыни поднялись, чтобы окружить ее, сказала она; из ночи поднялись они…

— Что все это значит? — На этот раз не выдержал Шепак. — Вы хотите сказать, что какая-то женщина выжила в этом нападении и пришла сюда?

Жители деревни возроптали. Никто не должен прерывать старейшин! Симеркет слышал, как они выражали друг другу недовольство.

— Молчи, — пробормотал он Шепаку. — Когда его перебивают, он начинает сначала!

— Но что это значит?

— Она пришла к нам в ту ночь. — Старик выразительно взглянул на Шепака, понуждая его замолчать. Шепак повиновался.

Симеркет вдруг сообразил: эти крестьяне не только знают о набеге; они начали отмечать это событие песнопением с повторяющимися образами. Но строфы песни содержали также тревожные, бессмысленные фигуры. Симеркет наблюдал за сосредоточенными лицами жителей, когда те внимали старику; ни одно из них не выражало насмешку или скепсис, когда песня делалась еще более причудливой. Они явно верили в то, что в ту ночь их коснулось сверхъестественное существо, пришедшее к ним из реки.