Читать интересную книгу Доводы рассудка - Джейн Остен

Он запнулся. Он словно что-то вдруг вспомнил, и его охватило то же чувство, которое бросило Энн в краску и заставило потупиться. Прочистив горло, он, однако, продолжал так:

– Признаюсь, в них замечаю я неравенство – и, пожалуй, в чем-то не менее важном, чем характер. Я считаю Луизу Мазгроув милой, очаровательной девушкой и неглупой к тому же. Но Бенвик есть нечто большее. Он умен, начитан, и, признаюсь, его к ней любовь меня удивляет. Ну, будь она следствием благодарности, полюби он Луизу, почтя себя ее избранником, тогда бы дело другое. Но у меня нет повода это подозревать. Напротив, он загорелся сам по себе и вдруг. Такой человек, и в его положении! С сердцем истерзанным, раненым, почти разбитым! Фанни Харвил была существо необыкновенное, и ее он любил всей душой; от такой преданности и к такой женщине не излечиваются. Нет, он не мог излечиться.

Но дав себе отчет то ли в том, что друг его излечился, то ли в чем-то еще, он не стал продолжать; Энн же, несмотря на пресекающийся голос, которым произнесены были последние фразы, несмотря на шум в гостиной, почти непрестанное хлопанье двери и жужжанье входящих гостей, различила каждое слово и была поражена, осчастливлена, смущена, дыхание ее участилось, и тысячи мыслей роились в голове ее. Ей нельзя было самой углубиться в опасный предмет; однако после заминки, испытывая неодолимую потребность говорить и вовсе не желая совсем переменять тему, она лишь чуть от нее отклонилась, спросив:

– Вы, кажется, долго пробыли в Лайме?

– Почти две недели. Я не мог уехать, пока не удостоверился, что Луизе лучше. Я слишком был виноват и долго не мог утешиться. Ведь это все я, все я. Она бы не упрямилась так, не прояви я слабости. Окрестности Лайма очень красивы. Я много бродил и ездил верхом, и чем больше я на них любовался, тем больше они мне нравились.

– Мне бы очень хотелось снова взглянуть на Лайм, – сказала Энн.

– Неужто? Вот бы не заподозрил, что вы добром поминаете Лайм. Сколько горестей вы там испытали, какое терпели напряжение и усталость! Я-то думал, что мысль о Лайме не вызывает в вас ничего, кроме отвращения.

– Последние несколько часов и правда были мучительны, – отвечала Энн. – Но когда боль наша минет, память о ней уже очарована воспоминаньем. Мы не меньше ведь любим места, где нам случилось страдать, разве только когда страдания были ничем не скрашены. Но не так было в Лайме. Только два часа последних мы мучились, а сколько было до того приятных часов! И сколько красоты, новизны! Я мало путешествовала, и всякое новое место мне интересно; но окрестности Лайма в самом деле красивы, словом, я, – заключила она отчего-то краснея, – сохранила о нем приятное воспоминанье.

Едва она умолкла, снова распахнулась дверь и на пороге явилось все общество, которого ожидали. «Леди Дэлримпл! Леди Дэлримпл!» – пронесся гул голосов; и со всею прытью, которая только могла сочетаться с обдуманной изысканностью наряда, сэр Уолтер и обе его дамы выступили навстречу. Леди Дэлримпл и мисс Картерет, сопровождаемые мистером Эллиотом и полковником Уоллисом, подоспевшими в ту же секунду, прошествовали в гостиную. Остальные к ним присоединились, образовав свой кружок, в который против воли была вовлечена и Энн. Ее оттеснили от капитана Уэнтуорта. Занимательному, быть может чересчур занимательному разговору суждено было на время оборваться, но то было слишком слабое искупление за счастье, которого был он причиною! За последние десять минут Энн узнала о чувствах капитана Уэнтуорта к Луизе, да и о других его чувствах куда более, чем смела мечтать, и, одолевая волненье, с готовностью предалась она необходимым обязанностям светской учтивости. Ей теперь решительно все нравились. Она кое-что узнала такое, отчего ей легко было со всеми быть милой, ко всем снисходить, всех жалеть за то, что они не могут быть счастливы, как она. Это восхитительное чувство чуть померкло, когда, отделяясь от своей группы, чтобы снова заговорить с капитаном Уэнтуортом, она, однако, не нашла его в гостиной. Как раз когда она повернулась, он проходил в концертную залу. Он ушел, он скрылся из глаз, и она испытала минутное сожаление. Но это ничего, они еще непременно встретятся, он будет искать ее, он ее найдет задолго до конца вечера, а покуда, быть может, им даже лучше побыть порознь. Ей нужно собраться с мыслями.

Тем временем явилась леди Рассел, вся компания оказалась в сборе, и оставалось лишь торжественно двинуться в концертную залу, вызывая общее перешептывание, привлекая как можно более взоров и как можно более расстраивая ряды поклонников музыки.

Очень, очень счастливы были Элизабет и Энн Эллиот, входя в эту залу. Элизабет шла под руку с мисс Картерет, глядя в могучую спину вдовствующей виконтессы Дэлримпл, и ей, кажется, уже нечего было больше желать; ну, а Энн… впрочем, мы не станем оскорблять ее, сопоставляя чувства обеих сестер; ибо в одной ликование порождалось себялюбивою суетностью, а в другой – привязанностью великодушного сердца.

Энн ничего не видела, она не замечала пышного убранства концертной залы. Счастье было внутри ее. Глаза ее сияли, щеки пылали; но сама она этого не сознавала. Она думала лишь о недавних минутах и, проходя к своему месту, перебирала их в уме. Предметы, какие избирал он для разговора, самые слова его, а еще более выраженье лица – для всего этого она могла найти лишь одно-единственное объяснение. Мнение о Луизе Мазгроув, которое спешил он высказать, то, как не мог он понять капитана Бенвика, как отозвался о первой его страстной привязанности, то, как начинал он и не оканчивал фразу, как избегал смотреть ей в глаза, время от времени бросая на нее, однако, весьма выразительные взоры, – все, все говорило о том, что сердце его снова к ней обратилось; что зла и обиды в нем не осталось более, что их сменили не одно только почтение и дружба, но и прежняя нежность. Да, конечно, прежняя нежность! Иначе нельзя было назвать происшедшую в нем перемену. Обмануться нельзя было: он ее любил.

Она была так занята и взволнована своими мыслями, что ничего не замечала вокруг; она прошла через залу, не видя его и даже не пытаясь увидеть. Когда же все благополучно расселись по местам, она осмотрелась, но его поблизости не было; нет, она не нашла его взглядом; но уже начинался концерт и ей оставалось покамест довольствоваться и более скромным счастьем.

Компания разделилась и расположилась на двух скамьях. Энн оказалась на передней, а мистер Эллиот с помощью полковника Уоллиса изловчился сесть с нею рядом. Мисс Эллиот сидела меж двух кузин, пользуясь особенным вниманием полковника Уоллиса, и была наверху блаженства.

Концерт пришелся Энн по душе, сегодня она была особенно расположена наслаждаться музыкой; все нежное находило в ней отзыв, веселое заражало, серьезное занимало, и не томило скучное. Ей удивительно понравился этот концерт и особенно первая его часть. К концу ее, в паузе после итальянской песни, она объясняла слова ее мистеру Эллиоту. Они вместе смотрели в программку.

– Это, – сказала она, – лишь приблизительный смысл или, скорее, значение слов, ибо смысл итальянской любовной песни передать мудрено, но я стараюсь, как могу, передать значение слов. Я не выдаю себя за знатока итальянского, я очень плохо его знаю.

– Да, да, как же, как же. Я уж вижу, ничегошеньки вы не знаете. Вы только и можете, что переводить с листа эти краткие, вывернутые итальянские строчки на ясный, понятный и изящный родной язык. И не говорите мне больше о вашем невежестве. Вы достаточно его доказали.

– Не буду оспаривать этих милых выражений учтивости. Не хотела бы я, однако, попасться на суд истинного знатока.

– Слишком долго я имел удовольствие посещать Кэмден-плейс, – отвечал он, – и умел составить собственное суждение об Энн Эллиот; на мой взгляд, она чересчур скромна, чтобы сознавать хотя бы вполовину свои совершенства, а совершенства ее и вполовину не соответствуют скромности, какая во всякой другой женщине показалась бы уместной.

– Стыдитесь! Какая грубая лесть. Однако что же у нас там дальше? – И она вновь обратилась к программке.

– Быть может, – сказал мистер Эллиот, понижая голос, – я гораздо дольше знаю ваш характер, чем вы о том подозреваете.

– В самом деле? Каким же это образом? Вы могли узнать его лишь после того, как я приехала в Бат, если только при вас не говорили обо мне мои близкие.

– Мне говорили о вас задолго до того, как вы приехали в Бат. Мне описывали вас лица, близко вас знавшие. Я давно был о вас наслышан. Я знал вашу внешность, привычки, склонности, взгляды. Все это было мне описано со всею подробностью.

Мистеру Эллиоту, рассчитывавшему возбудить интерес Энн, не пришлось обмануться в своих расчетах. Кто не поддастся очарованью подобной загадочности? Если вас давным-давно, да еще непонятные лица, описывали недавнему вашему знакомцу – это хоть кого раззадорит. И Энн была само любопытство. Она гадала, она выспрашивала, но тщетно. Он наслаждался ее вопросами, но отвечать не хотел.