постоянно повторяющиеся «бывший», «упомянутый», «равным образом», излюбленное — «Ваша светлость, высокоблагородие, господин фон...» и десятки тысяч подобных слов, в которых поистине ловишь с поличным национальный дух, доказывают, что длинный, скрипучий период создан именно для нас...
E 160
Долг всех порядочных, не отстающих от современности людей, которыми, надеюсь, все мы являемся, ничего не осуждать в древних скульпторах. Я иногда склонен думать, что Винкельмана[219] вдохновлял либо какой-то добрый дух, либо некий дракон сообщил ему свои замечания, либо их продиктовал ему шутливый горный гном. Конечно, верно, что когда обладаешь чуткими нервами, наслаждаешься здоровьем и спокойной совестью, то легко воспламеняешься, и какая-нибудь собственная мысль, неожиданно получающая подтверждение, разрастается, опьяняет и зажигает нас; так, вероятно, у Шефтсбери[220], который мог уже на склоне лет стать католиком, возникло глубокое почтение к древним мраморам, не отличающееся от обоготворения. Трудно представлять себе Рим и классическую почву без сладостного стеснения в груди, и когда приближаешься сам к тем священным памятникам, с которыми связаны некогда выпадавшие нам на долю похвалы и колотушки, тебе кажется, будто земля начинает колебаться — и ведь никто из наших коллег никогда ничего подобного не видел. Тогда дух содрогается в ужасе, предчувствует и преклоняется там, где ему следовало бы оценивать. В длинных ногах Аполлона из Ватикана[221] он видит нечто божественное, хорошо переданное нейтральное выражение лица кажется божественным покоем, потому что неподвижность облика сдерживает наши предположения, способные возникнуть при более динамичном образе. Эту закономерность я хорошо наблюдал, будучи в Англии, во время обозрения одной частной коллекции. Я вспоминаю, что видел Демокрита[222], понравившегося мне больше всех драгоценных антиков, находившихся там, но черта с два я бы сказал это; я стоял несколько минут перед каким-то Калигулой[223] и Траяном[224], всплеснул руками — кто же захочет, чтобы его осмеял служитель.
E 164
...Есть в астрономии предметы (их, правда, не так уже много), которые, будучи изложены обычной газетной прозой, звучат почти как возвышенная поэзия. Но разве отсюда следует, что они годятся для стихов?
E 168
Для того, чтобы научиться хорошо говорить на иностранном языке и действительно говорить на нем в обществе — с настоящим произношением, — нужно обладать не только памятью и слухом, но быть в известной степени и щеголем.
E 173
Вы же знаете, что быть пространным позволительно, если тебе платят за печатный лист, и я ненавижу описания битв, которые занимают при чтении меньше времени, чем потребовалось для самой битвы. Ни один приговор не следует так осмотрительно изрекать, как — «темно». Находить что-то «темным» — дело нехитрое: ведь и слоны и пудели могли бы что угодно найти «темным».
E 188
...Когда книга нравится тебе с годами все больше — это верный признак, что она хорошая...
E 196
Почти лессинговское выражение: оно для этой мысли как хорошо сшитое платье.
E 203
Показать немецкие нравы на сцене и т. п. — благородная идея, поистине совершенная, как цикорный кофе или шампанское из березового сока!.. Ради всего святого скажите мне, где у нас пригодные для показа в театре нравы?! Может быть, мы должны вывести на сцену наших господ, дерущих три шкуры с крестьян, наших заклинателей призраков и наших врачей, лечащих водянку колесными гвоздями, а зубную боль лошадиными зубами? Или какого-нибудь немецкого барона, не понимающего по-немецки, но зато изъясняющегося на таком французском языке, что ни один француз не поймет в нем ни слова?.. Любителя лошадей, полагающего, что выдрессировать лошадь по меньшей мере столь же трудно, а пожалуй, и столь же важно, как управлять народами со славой и благодатью?.. Немецких бургомистров, считающих себя римскими консулами?.. Весьма частое смешение орденов и веревки, парика с косичкой и дурацкого колпака? Наши пустые бумажные титулы наших дворян, которые стыдятся возвести своего сына в сословие бюргера и предпочитают сделать его чахлым нищим на государственном иждивении с длинными манжетами и выцветшим париком, а не здоровым, опрятным и счастливым купцом? Прекрасный материал для комедии! Да наши актеры и авторы подохли бы с голоду! Кто, к дьяволу, станет платить хоть три гроша за то, чтобы увидеть в каком-нибудь гнилом сарае то, что можно ежедневно и бесплатно видеть в обычной жизни и в своей оклеенной обоями комнате? А для трагедии у нас еще меньше материала: бедняга, героически погибающий за родину, и бедняги, сражающиеся за свою объявленную вне закона свободу; отец или мать, которых сын загоняет в могилу; крестьянская девушка, которой дорого обошлись улыбки местного помещика; писатель, которого сжила со свету газетная статья; получившие отставку честные министры и офицеры; крестьянин, которого сосет адвокат; армия крепостных подданных и правда с петлей на шее — вот поистине замечательный материал!.. И чему это поможет, если вы покажете в ваших пьесах человека таким, каков он есть, а узнают его лишь не больше двух-трех изможденных, как скелеты, зрителей, сидящих на грошовых местах?
E 208
Немудрено сказать что-нибудь кратко, когда имеешь что сказать, — как Тацит. Но вот когда сказать нечего и все-таки пишут книгу и превращают саму истину с ее nihilo nihil fit[225] в обманщицу — вот это заслуга.
E 220
Наши чувствительные энтузиасты[226], называющие зубоскалом каждого, кто их осмеивает, не понимают, что можно сильно чувствовать и не болтать об этом. Возноситесь в ваших чувствах хоть на седьмое небо, но пусть ваши чувства дадут вам силу для добрых или великих дел. Мне смешон не язык чувств, упаси бог, а болтовня о чувствах...
E 237
Великое правило: если твое немногое не представляет ничего оригинального, то выскажи его по крайней мере оригинально.
E 240
Мы должны вывести немецкие характеры на сцене, а немецкие характеры закуют нас за это в кандалы, не так ли?
E 251
Вот они сидят, сложив руки, закрыв глаза, и ожидают, пока небо ниспошлет им дух Шекспира. Не надейтесь на то, что Шекспиры рождаются. Подобным образом черт успокаивал быков. Шекспир не знал откровений. Все, что он вам говорит, он изучил и испытал. Итак, для того, чтобы писать, как Шекспир, нужно учиться и приобретать опыт, иначе ничего из этого не получится, даже если ваши произведения будут походить на его