Читать интересную книгу Умирать подано - Андрей Кивинов

Следователь развернул дело и положил его перед прокурором.

– Не морщи мозг, Толик, подписывай санкцию. Вон там, в верхнем углу.

Толика обуревали тяжкие думы. Подписывать санкцию было не ведено – не ведено жестко и решительно. Старшими товарищами по службе. Смотрящими и надзирающими. От настроения которых находилась в прямой зависимости карьера молодого прокурора. Ни карьеру себе, ни настроение им портить не хотелось.

Анатолий Львович, конечно, не знал всей подоплеки, но прекрасно понимал, что за Вентилятором стоят строгие дяди, которые совершенно не заинтересованы в раскрытии их маленьких секретов. Угораздило ж этих чудо-оперов Анохина тормознуть, да еще со стволом на кармане… Писали б лучше свои справки.

…И самое досадное, что уже пообещал. Сделать все возможное.

Федорович, наверное, догадался о терзаниях Анатолия Львовича.

– Ты, Толь, не шибко переживай, ежели кому пообещал. Тебя ж ведь завтра самого, чуть что, мордой в эту бумажку сунут. Почему, спросят, не подписал? Почему преступника не арестовал по всей строгости закона? Нехорошо. Напрасно. Стук прямо в темя – и нету Кука. Одни люди уходят, другие приходят, а что сделано, то сделано. Потом захочется исправить, ан поздно…

Анатолий Львович расстраивался все сильнее и сильнее – Федорович, несмотря на то что был пьяным, рассуждал трезво. И как оно может получиться? Старик совсем плох. Возьмет маразматик да и сунет эту чертову экспертизу какому-нибудь поборнику справедливости. А поборников, их хлебом не корми, дай только ближнего в асфальт закатать. Объясняй потом на нарах, что вовремя бумажку не порвал и ею враги воспользовались.

Из двух зол…

Матюгнувшись в душе и от души, Анатолий 1ьвович взял со стола ручку и вывел в углу постановления на арест свой автограф. Правда не размашисто, как обычно, а стеснительно мелко.

– Ай, молоц-ц-ца! – похвалил прокурора Иван Федорович. – Чувствую раскаяние и авторитетность поступков. Приятно, когда в человеке видно не прокурора, но человека.

Он поднялся, захлопнул дело.

– Экспертизу! – напомнил бдительный Анатолий Львович.

– Ах да, пожалуйста. Больше не бросай, чай не фантик от жвачки…

Вернувшись к себе, Федорович первым делом ринулся к шкафу и принял за победу.

– Порядок, Федорович? – нетерпеливо спросил Виригин.

– Юноши, у вас таблеток от голода нет? Закусить бы. – Федорович порылся» в шкафу, но, видно, запасы закуски иссякли. – Эх, молодежь… Конечно, порядок! Не было б порядка, я бы не вернулся. Что ж ты, Паша, нормально не объяснил Анатолию Львовичу всю ситуацию?

– Да объяснил я…

– Как же объяснил, когда он ни про ствол, ни про Верку ничего не слышал. А как услышал, аж ручку у меня из рук выхватил, пальцы от радости ходуном ходили. Ой, он от счастья колотуху забыл поставить, а я-то, старый дурень, не напомнил. Сходи еще разок, потревожь малость. А заартачится вдруг, напомни про дело братьев Токаревых – от моего имени, конечно. Он тебе весь лист печатями разукрасит.

ГЛАВА 14

– Лет двести назад в Италии жил один художник. Жак Линне, кажется. Он был очень похож на одного разбойника, которого ловила полиция. Очень сильно похож. Кое-кто донес, его и арестовали. Посадили в тюрьму. Он клялся, что никого не грабил и не убивал, но никто не верил, и его ждала виселица. Тогда в ночь передо казнью он попросил у охранника угля и нарисовал на стене портрет Мадонны – такой великолепный, что охрана, пришедшая утром за Жаком, застыла от восхищения. Линне поверили и отпустили на свободу, судьи посчитали, что человек, рисующий такие картины, не способен совершить преступление.

– Да? – Плахов скептически посмотрел на Настю. – А вдруг он все же того, грабил? А жить захочешь, не то что Мадонну нарисуешь, самого Майкла Джексона изобразишь.

– При чем здесь Майкл Джексон?

– Мадонну-то нарисовал.

– Да ну тебя… Никого он не убивал, а то, что сделал, – настоящее чудо.

– Тоже мне чудо, – рассмеялся Игорь. – Вот у нас как-то такой чудило попался. Двоих замочил. Так никаких картин этот урод не рисовал.

Заслал следователю через адвоката десять тонн и спокойно вышел на подписку о невыезде без всякого угля. Вышел и не вернулся. До сих пор где-то ходит. Так и твой Линне, наверное. А картинка на стене – так, предлог, для блезиру…

– Ты законченный циник, – обиделась Настя.

– Можно поспорить, – возразил Плахов, – но не хочу. Был бы я циником, плыла бы сейчас твоя сестрица где-нибудь в низовьях Блуды, а Вентилятор вместо камеры сидел бы в кабаке и жрал судака в тесте, вместо макарон с тараканами.

Настя помолчала немного, допила вино, а потом серьезно спросила:

– Ты уверен, что все в порядке? С Вентилятором? Того-то за десять тысяч отпустили…

– Не терзайся, Анастасия, прорвемся. – Игорь разлил остатки вина по фужерам и убрал бутылку со стола. – Скотланд-Ярд всегда стоял на защите семьи Баскервилей. Никуда наш дружок не денется. Будь он трижды Пикассо и четырежды Лючано Паваротти. За любовь!

Вино, купленное в ларьке, слегка отдавало марганцовкой, несмотря на многочисленные нашлепки, голограммы и печати на бутылке.

– «Шанель номер пять». С элементами жидкости для снятия лака. Закусывай, – Плахов кивнул на тарелку с нарезанными огурцами.

– По-моему, нормальное вино.

– Вскрытие покажет. Ты чего какая-то утомленная? Да не переживай, говорю. Верку охраняют, я договорился с шефом – даже если художник через адвоката весточку корешам залет, чтобы те сестру твою обработали, не беда. Их самих так обработают, в соседней палате лягут.

– Игорь, а ты бьешь людей? Ну, я имею в виду, на работе?

– Опца-дрица… – Плахов удивленно посмотрел на Настю. – Это мы к чему?

– Сама не знаю. Не представляю тебя…

– В роли инквизитора, – закончил Игорь.

– В общем, да.

– И напрасно! Допрос без пытки, что игла без нитки.

– Да я серьезно спрашиваю…

– Бить или не бить, вот в чем вопрос. Я серьезно и отвечаю. У меня даже книга в кабинете есть – каталог пыток и казней. С картинками. Я строго по ней работаю, а ты что хотела? Чтобы я личным обаянием бандюг раскалывал? Так обаяния моего минут на десять хватает, потом лезет гнилая сущность.

– Меня только не бей, если попадусь.

– Тебя – не буду! Мне с тобой еще жить. К слову, был у нас опер один, Ленька Косорот. Такой же, как я, отмороженный, даже еще покруче. Любил он дубиной где надо и где не надо помахать. Прозвище у него было Великий Немой. Жутким косноязычием страдал, двух предложений связать не мог. Поэтому говорил он мало, предпочитал, когда люди сами рассказывали, а еще лучше – писали. Одну фразу, правда, он постоянно бубнил: «Что нужно сделать, когда не помогает паяльник? Нужно взять еще один паяльник». Ногти, конечно, не вырывал и зубы напильником не стачивал, но допрашивал с пристрастием регулярно. На чем и спалился.

Припечатал как-то гражданина к стене, а стена хлипкая оказалась, давно на ремонт напрашивалась, не выдержала… Прямо контур в ней и остался. Гражданин потом с претензиями в контрольные органы помчался, Леньку быстренько на гражданку списали, а отпечаток закрыли сейфом. Кстати, ту стену до сих пор так и не починили. Но не суть.

Остался Косорот без средств на жизнь, запил с горя. Ничего, кроме дубинки, в руках отродясь не держал. Только хотел пропадать, но повезло, встретил приятеля-журналиста. Тот услышал про беду и говорит: «Давай к нам, в газету. В отдел криминальной хроники. Как раз сейчас вакансия есть. Ты и тему хорошо знаешь, и связи в ментовке остались. Получать будешь не меньше – это по крайней мере». А Ленька и отвечает: «Я бы с радостью, но ведь не то что писать, я и говорить нормально не умею, какой из меня журналист?» – «Да ерунда, это не главное. Никто сразу профессионалом не становится. А работа наша с твоей прежней схожая. И там, и там один результат – статья».

Подумал, подумал Ленька и согласился. Журналист его редактору отрекомендовал как надо, мол, давно человек пишет, но пока нигде не публиковался. Зачислили Косорота в штат, редактор ему первое задание дает: «Поезжай к одному крупному товарищу и возьми у него интервью на тему криминала в нефтяной сфере. Это сейчас очень актуально. Товарищ много должен знать, он сам, по имеющейся у нас информации, в криминале по уши. А после статейку напиши. Желательно к понедельнику». – «Ладно, – отвечает Ленька, – напишу».

В тот же день позвонил этому нефтянику, а тот – «у меня времени нет на всякие глупые интервью, я, мол, не эстрадная звезда, а крупный предприниматель». Ленька выслушал спокойно, Посочувствовал, попрощался, а потом повесточку выписал: «Прошу явиться тогда-то, туда-то, иметь при себе паспорт. В случае неявки будете доставлены приводом». Удивительно, но мужик пришел – наверное, узнать решил, с каких это пор в редакцию газет по повесткам вызывают, да возмутиться справедливо.

Не знаю уж, как он возмущался, но когда редактор решил заглянуть в кабинет, посмотреть как новый журналист работает над статьей, то увидел весьма душевную сцену. Рядом с подоконником, одной рукой пристегнутый к батарее, сидел какой-то позеленевший дядька и свободной рукой писал что-то на листе бумаги. Ленька же расхаживал по кабинету гоголем, покручивая в руках ментовскую резиновую дубинку – оставил себе на память о службе в органах.