Читать интересную книгу Санторин - Алистер Маклин

— Вы даже меня обскакали, — заметил президент, — для меня это новость. И когда все стало известно?

— Примерно полчаса назад. Прошу прощения, господин президент, но у нас просто не было времени получить подтверждение и сообщить вам. В двух банках — в Мехико и Сан-Диего — по три четверти миллиона долларов переведено на счета Томаса Томпсона и Кирьякоса Кадзаневакиса, причем эти типы настолько уверены в своей безопасности, что даже не позаботились поменять имена. Интересно, что две недели назад банк в Мехико получил на имя Джорджа Скеперциса перевод на сумму два миллиона долларов из одного уважаемого — по крайней мере, он считается уважаемым — банка в Дамаске. Неделю спустя точно такая же сумма была переведена в Грецию, на имя некоего Филиппа Трипаниса. Нам известно название афинского банка, куда поступила данная сумма, и мы обратились в греческую контрразведку, чтобы та выяснила, кто такой Трипанис и от чьего имени он выступает. Готов поспорить, это человек Андропулоса. В комнате наступила тишина, долгая, глубокая, даже несколько тоскливая.

— Этот рассказ, — нарушив ее, сказал президент, — наводит на размышления. Как вы считаете, сэр Джон?

— Да, наводит. Ричард прав, это сокрушительные известия. Иначе не скажешь.

— Ну хорошо. Какие-нибудь вопросы у вас есть?

— Нет.

Президент недоумевающе посмотрел на него.

— Что? Ни одного вопроса?

— Ни одного, господин президент.

— Разве вы не хотите знать, кто скрывается под именами Томпсона и Кадзаневакиса?

— Нет, не хочу. Если уж мы должны на них ссылаться, то можем называть их просто генералом и адмиралом. — Сэр Джон посмотрел на Холлисона. — Я угадал, Ричард?

— Боюсь, что да. Ваш адмирал Хокинс, сэр Джон, весьма проницателен.

— Пожалуй, я с этим соглашусь, но будьте справедливы к себе. Хокинс имел доступ к информации, которой у вас не было буквально до последней минуты. У меня тоже есть преимущества, которых нет у вас. Вы находитесь в самой середине леса, я же — на опушке и смотрю на вас со стороны. Кстати, господа, хочу обратить ваше внимание на два следующих обстоятельства. Как представитель правительства ее королевского величества, я обязан сообщать в Министерство иностранных дел и в Кабинет министров обо всех мало-мальски значимых событиях. Но если у меня отсутствует определенная информация, например нет конкретных имен, то я не смогу сделать точного сообщения, так ведь? Послам предоставлены широкие полномочия, право на свободу действий, в том числе право свободно решать, как поступить. В данном конкретном случае я решил воспользоваться своим правом не делать сообщения. И второе. Почему-то все уверены, судя по вашим мрачным лицам, что это дело, это предательство в высших эшелонах власти, если хотите, станет известно широкой публике. У меня один только вопрос: почему вы так думаете?

— Почему, почему. — Президент покачал головой, как будто пораженный наивностью вопроса. — Черт побери, сэр Джон, такие сведения обязательно всплывают в обществе. Это просто неизбежно. И как мы все объясним? Если мы допустили ошибку, если все произошло по нашей вине, то мы должны со всей откровенностью признаться в этом. Должны набраться мужества и открыто рассказать о том, что произошло.

— Мы давние друзья, господин президент. Друзьям позволено открыто высказываться?

— Конечно, конечно.

— Надо отдать должное вашему мужеству, господин президент, но едва ли оно уместно сейчас, когда уместнее международная дипломатия. Речь должна идти не о хитрости или каких-то уловках, а о том, что практично и имеет политическое значение. Вы говорите о том, что сведения о происшедшем обязательно всплывут в обществе. Конечно, всплывут, но только если президент Соединенных Штатов решит, что так и должно быть. Вы задаете вопрос: «Как мы будем объяснять то, что произошло?» Да очень просто — никак. Вы привели одну более или менее вескую причину, почему это дело должно стать достоянием общественности. С таким же успехом я могу привести вам дюжину не менее веских причин, почему так делать не стоит.

Сэр Джон замолчал, как бы подыскивая необходимые факты, хотя на самом деле ждал возражений собеседников. Нужные факты он уже подобрал.

— Я думаю, господин президент, ничего плохого не будет, если мы выслушаем, что собирается нам сказать сэр Джон, — с улыбкой произнес Холлисон. — Кто знает, может, мы узнаем что-нибудь новое. Как посол, как представитель старинной дипломатической школы, сэр Джон имеет определенный опыт в этой области.

— Благодарю вас, Ричард. Я скажу прямо и без обиняков, господин президент. Вы имеете полное право сохранить все в тайне. Вынося сор из избы, вы вряд ли что выиграете, а вот потеряете многое. В лучшем случае на публике будут трепать ваше имя, в худшем — вам придется передать образцы бесценного вооружения нашему противнику. Открытое и, я бы сказал, противоречащее здравому смыслу признание приведет в лучшем случае к абсолютному нулю, а в худшем — сослужит плохую службу не только вам, но и Пентагону, и гражданам Америки. В Пентагоне, я в этом абсолютно уверен, в основном работают честные и порядочные люди. Конечно, есть там и некомпетентные лица, и совсем тупицы, но назовите мне хотя бы одну большую бюрократическую структуру, где бы не было таких людей. Главное, что это в основном честные люди, и я не вижу оснований смешивать их с грязью только потому, что мы обнаружили среди них две паршивых овцы. Вы же, господин президент, находитесь в еще худшей ситуации. Значительную часть своего времени вы посвятили борьбе с терроризмом во всех его проявлениях. А теперь подумайте, как отнесется мир к известию о том, что двое высокопоставленных лиц в ваших вооруженных силах ради денег оказывали активную помощь террористам. И хотя вы лично можете не знать этих двух типов, будут говорить, что они чуть ли не ваши помощники и доверенные лица. Это в лучшем случае. А в худшем — вас обвинят в том, что вы не только пригрели у себя на груди террористов, но и оказываете им всяческую помощь. Представьте себе заголовки первых страниц ведущих газет мира! А что будет писать желтая пресса! К тому времени, когда с вами покончат, от вас останется одно-единственное слово — лицемер. Вас будут считать человеком, который строил из себя благородного, неподкупного и принципиального президента, а на самом деле всю свою жизнь оказывал помощь и содействие злу, с которым обещал бороться. Ваша репутация во всем мире, в странах, которые не любят или боятся Америки из-за ее силы, мощи и богатства, то есть в большинстве стран, будет опорочена. В своей собственной стране благодаря своей огромной популярности вы, безусловно, сможете выжить, но я очень сомневаюсь, что это будет иметь значение. А вот то обстоятельство, что ваша кампания против терроризма окончательно рухнула, безусловно скажется. Из такого пепла не возродится ни один феникс. Для мира вы будете конченым человеком. Говоря простым, недипломатичным языком, сэр, если вы сделаете так, как думаете, то у вас не все дома.

Президент молчал, устремив взгляд куда-то вдаль, а затем как-то растерянно спросил:

— Кто-нибудь еще думает, что у меня не все дома?

— Никто так не думает, господин президент, — сказал генерал, — и присутствующий здесь сэр Джон, осмелюсь заметить, меньше всего. Он просто сказал то, что обязательно сказал бы ваш госсекретарь, который, к сожалению, отсутствует. И он, и сэр Джон — прагматики, люди, обладающие холодной логикой, противники необдуманных, поспешных решений. Возможно, не мне судить об этом, но я буду безмерно счастлив, если репутация Пентагона хотя бы отчасти останется незатронутой. Я абсолютно уверен, что если кто-то собирается спрыгнуть с Эмпайр стейт билдинг или с другого небоскреба, то должен сперва подумать, к каким фатальным, непоправимым последствиям это приведет.

— Могу только энергично кивнуть в знак поддержки такого заявления, — сказал Джон Хейман, министр обороны. — Считаю, что у нас есть только две возможности: говоря метафорически, не будить спящую собаку или же спустить псов войны. Спящие собаки никогда вреда не приносят, чего не скажешь о своре псов войны — они непредсказуемы. И вместо того чтобы кусать неприятеля, могут развернуться и наброситься на нас — в данном случае наверняка так и произойдет.

Президент посмотрел на Холлисона.

— Ричард, а вы что скажете?

— Господин президент, вы поставили на карту всю свою жизнь. У вас остался один только козырь, и называется он «молчание»!

— Значит, четверо против одного, так?

— Нет, господин президент, — возразил Хейман. — Нет, не так, и вы прекрасно это понимаете. Мы все пятеро заодно.

— Видимо, так и есть. — Президент усталой рукой провел по лицу. — И как же мы обеспечим это молчание, сэр Джон?

— Прошу прощения, господин президент. Если вам интересно узнать мое мнение, то, как вы уже заметили, я с радостью и незамедлительно его выскажу, но в данном случае действуют уже другие правила. Я не имею права определять политику суверенного государства. Решения должны принимать вы и присутствующие здесь члены военного комитета.