«Тебе придётся иметь дело с людьми, которых ты ещё не знаешь, – наставлял Александр брата. – С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибёшься. …презирай их самым вежливым образом… будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит… обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать… Никогда не забывай умышленной обиды… Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света…» и пр.401
Выражение «вульгарный» было галлицизмом, не получившим в языке позднейшего оттенка («пошлый», «грубый»). Сам же Пушкин очень точно передал суть понятия, написав «простонародность (vulgarit)»402.
Итак, вступая в брак, поэт желал для себя обычного, земного счастья, т. е. по меркам романтизма счастья вполне мещанского и простонародного. Наиболее чётко он выразил эту мысль в послании давнему приятелю, бывшему арзамасцу Н.И. Кривцову в феврале 1831 г. Приятель был на восемь лет старше поэта и, видно, отговаривал его от женитьбы. «Всё, что бы ты мог сказать мне… противу женитьбы, всё уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно… Счастья мне не было. Счастье можно найти лишь на проторённых дорогах. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданностью»403. В своей исповеди поэт не упомянул ни о достоинствах невесты, ни о своих чувствах к ней.
Пушкин неоднократно цитировал слова Шатобриана «Счастье можно найти лишь на проторённых путях»404. Эти слова были созвучны настроениям, владевшим им накануне свадьбы. В его душе жила надежда на счастливый брак. Поэтизация романтического страдания, несчастья претили зрелому Пушкину. Холодной толпе, «любителям искусству» он адресовал такие укоризны:
…Но счастие поэта
Меж ими не найдёт сердечного привета…
Ища счастья на проторённых путях, Пушкин нисколько не сомневается, что его ждёт нелёгкая дорога. После помолвки, будучи в Болдино, поэт написал строфы «Элегии»:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино, – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья…
Труд и горе – вот о чём в первую очередь помышлял Пушкин, задумываясь о будущем.
В одной из повестей Пушкин писал о стихотворце Чарском: «Однако же он был поэт, и страсть его была неодолима: когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своём кабинете и писал с утра до поздней ночи. Он признавался искренним своим друзьям, что только тогда и знал истинное счастье»405. Чураясь всего, что отдавало патетикой, Пушкин с иронией писал о «дряни» – вдохновенном труде, которому предавался со страстью. Семейную жизнь поэт не мыслил без этой страсти.
По поводу брака Пушкина рассказывали немало анекдотов. Поэт любил, особенно в молодые годы, сам рассказывать о себе шутливые небылицы и невероятные истории. Знакомые подметили эту его черту. В семье генерала П.С. Пущина осуждали сочинителя: «…он говорун, часто возводящий на себя небылицу, человек, желающий отличить себя странностями»406. Одной из небылиц было утверждение поэта, будто по матери он был потомком негров. Предком Пушкина был «ефиоп», т. е. абиссинец. Эфиопия принадлежала к числу древнейших христианских государств мира. В примечании к «Евгению Онегину» поэт сам сообщил миру, что «автор со стороны матери происхождения африканского»407.
Воспоминания современников позволяют проследить за тем, как рождались новеллы, превращавшиеся затем в «анекдоты о Пушкине». Однажды поэт затащил к себе на дачу живописца Карла Брюллова и стал показывать ему детей. «На кой чёрт ты женился?» – спросил его художник. Тот мгновенно нашёлся: «Я хотел ехать за границу – меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, – и женился»408.
Поэт искренно веселился, когда рассказанные им истории возвращались к нему в виде народной молвы.
В устройстве дел Пушкина участвовали равно и светские, и духовные власти. Митрополит Филарет в 1830 г. написал рифмованный ответ на стихи Пушкина «Дар напрасный, дар случайный». Ответ был проникнут благожелательностью. Но когда у иерарха спросили, может ли Пушкин венчаться в домовой церкви князя С.М. Голицына, владыка ответил отказом. Полиция приняла свои меры. Чиновник по особым поручениям при московском губернаторе А.Я. Булгаков, знавшийся с полицией, писал, что при венчании Пушкина «никого не велено было пускать, и полиция была для того у дверей»409. Пушкин находился под негласным надзором, чем и объяснялись полицейские меры предосторожности.
Свадьба была сыграна в Москве 18 февраля 1831 г. Молодых обвенчали в церкви Большого Вознесения на Никитской улице. Свидетелями жениха были князь П.А. Вяземский и титулярный советник А.С. Передельский, свидетелями невесты – её отец и библиотекарь П.М. Азанчевский. Посажённым отцом Пушкина был тот же Вяземский, матерью – графиня Потёмкина, урождённая Трубецкая; со стороны Натальи – её дядя И.А. Нарышкин и сватья А.П. Малиновская. Современники вспоминали о всякого рода несчастливых предзнаменованиях, сопровождавших венчание. (С аналоя упали крест и Евангелие, погасла свеча в руках у жениха). Всё это предвещало трагическую развязку, гибель мужа из-за жены. Однако рассказы такого рода появились уже после гибели поэта.
Храм Вознесения Господня в Сторожах, у Никитских ворот («Большое Вознесение»), где проходило венчание Пушкина с Гончаровой
Пушкин был весь в долгах и оттого не стал шить себе костюм, а венчался во фраке, который одолжил ему П.В. Нащокин410. Молодожёны были стеснены в средствах. Одна Н.И. Гончарова не стесняла себя в расходах и перед самой свадьбой потребовала от Пушкина денег на карету.
Оказавшись в чужом доме, Наташа горько плакала. В.Ф. Вяземская записала её жалобы на то, что Пушкин в первый же день, как встал с постели, так и ушёл в кабинет, где пробыл до обеда в окружении приятелей и знакомых, очевидно, пришедших его поздравить. С молодой женой он увиделся лишь в обед, к вечеру411.