Читать интересную книгу Подвиг живет вечно (сборник) - Иван Василевич

И еще ценны эти месяцы тем, что он все более и более входил в профессиональную форму. Эти месяцы, наука этих месяцев, скажутся потом, несколько позже, когда Рудольф, уже штатный переводчик ГФП-812, будет работать в Крыму.

По своей сущности тайная полевая полиция ГФП — это полевое гестапо. Его группы в полосах действия подопечных гитлеровских армий призваны были вести контрразведку, которая по фашистским установкам включала и такую задачу, как регистрация, а затем полное уничтожение лиц советского и партийного актива, всех коммунистов и комсомольцев, всех отмеченных когда-либо правительственными наградами СССР, всех заподозренных в общении с партизанами и подпольщиками, всех, кто хотя бы выражением лица выкажет недовольство «новым порядком» или добрым словом вспомнит жизнь до оккупации.

Ехал он в Крым пассажирско-товарным поездом. В обшарпанном, скрипучем вагоне стоял удушающий запах шнапса и пота. Разговаривали об одном: как бы добыть закуски и выпивки, как бы пристроиться в тылу, чтобы не видеть больше этот проклятый фронт. В разговорах о войне уже не чувствовалось той спеси, превосходства, как, скажем, годом раньше. Удары под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге сбили эту спесь. Может быть, по этой причине не было здесь особой придирчивости при проверке документов? Аганин вспоминает, как обрадовался его будущий начальник, развернув удостоверение Рудольфа: «О, прекрасно! У вас есть опыт! Вы нам подходите!»

Буквально через неделю или полторы полицей-комиссар Отто Кауш снова вызвал Рудольфа:

— Мне понравилась ваша прилежность. Ценю людей, умеющих работать без понукания. Не захотели бы вы заменить моего адъютанта? Бедняга слег в госпиталь, рана открылась…

Разведчик был ошеломлен предложением. Счастье само лезет в руки! Но он подавил в себе волнение, разыграл подобие испуга, стал отказываться, мол, смогу ли, подойду ли для господина комиссара, хотя, видит бог, для меня нет большей чести…

Кауш рассердился:

— Нет, нет, Руди, я и слышать не хочу отказов!

В последующие месяцы Рудольф старался доказать своему шефу, что тот не ошибся в выборе. Четкость, доведенная до педантизма, услужливость, которую так любил Кауш, стремление адъютанта предугадать малейшие желания, капризы, тайные пристрастия — все это постепенно поломало официальность в отношениях между начальником и подчиненным, соединило их узами «дружеского» расположения. Кауш порой пересаливал в требованиях, но Рудольф не обижался на него. Ему и награды другой не нужно было, кроме той, что портфель Кауша, по воле шефа, всецело перекочевал в руки адъютанта. Самые секретные документы теперь преспокойно и официально прочитывались Рудольфом. Он черпал из них сведения, которые, как и прежде, без промедления отправлялись на Большую землю.

Правда, когда советские войска перешли в решительное наступление в Крыму, со связью стало хуже. Немецкие штабы снимались неожиданно, обстановка была нервозной. Команда полевого гестапо тоже потеряла покой. Случалось, Кауш, монументально-спокойный Кауш, орал во всю глотку, требуя, чтобы адъютант за пять минут собрал его имущество и гнал машину.

И все-таки Рудольф ухитрялся передавать в Центр самое важное. Спросите, как это удавалось? По-всякому было. Однажды попалась на глаза записка неизвестного агента, сообщавшего комиссару Каушу о неблагонадежности румынского капитана Иона Ложухару. Он, явствовало из доноса, ведет пораженческие разговоры, не верит, что великая Германия оправится когда-нибудь от смертельных ударов Красной Армии, и вообще жалеет, что Румыния пристегнула себя к гитлеровской колеснице. Кауш успел прочитать бумагу, нарисовал на ней шутя, как он любил, крест и пулю. Кстати, на бумагах, проходивших через руки Рудольфа, частенько встречались эти старательно выписанные кресты, означавшие: «Присмотреться и в случае подтверждения пустить в расход».

На другой день, словно бы невзначай, Рудольф оказался в расположении румын. Особого труда не составило встретиться и с капитаном. Полевому гестапо до всего дело. Ион Ложухару произвел впечатление человека, измученного больше душой, нежели физически, ожесточившегося, готового, видимо, пойти на крайности, но не отступить от принятого решения. Оценив обстановку, разведчик пошел на предельный риск. Он показал Иону бумагу, которая ошеломила румынского офицера, а от себя добавил: «Кауш, как вы знаете, слов на ветер не бросает!» Капитан еще более побледнел, на лбу выступили бисеринки пота, руки, державшие сигарету, дрожали. И его можно было понять: война скоро кончится, так неужели, если не погиб раньше, расставаться с жизнью сейчас? Послать бы их к чертям, этих гестаповцев!

Ложухару неожиданно поднял глаза на Рудольфа, в них застыл немой вопрос: «А вы ведь тоже гестаповец, почему же решили помочь мне? Что за причины?»

— Я понимаю ваше состояние, — сказал разведчик, — но иного выхода у вас нет. Вам нужно бежать. Но но скрываться где-нибудь, а во что бы то ни стало перейти через линию фронта и попросить первого же советского офицера провести вас к начальнику разведки. Остальное будет сделано. Согласны? Подумайте, но недолго, времени мало. И не вздумайте пойти в гестапо, чтобы выдать меня. Я здесь не один. Оставшиеся отомстят за предательство. Незамедлительно!

Капитан облегченно вздохнул: «Я подумаю». Утром, как условились, он появился в городке, неподалеку от комендатуры. Зашел к торговцу безделушками, выпил у разносчика стакан вина. Рудольф вышел ему навстречу, прошел мимо, незаметно дал сигнал следовать за ним. На окраине под густой, узловатой акацией он еще раз словесно описал маршрут, задачу и вручил зашифрованные донесения. Без слов, лишь глазами, они попрощались…

Через неделю к столу Рудольфа приблизилась уборщица. Не поднимая головы, продолжая протирать пол, она сказала, что Ион благополучно перешел через линию фронта и в Центре распорядились: отныне связной будет она. И все это тихо, быстро. Только, уходя, улыбнулась открыто, ободряюще, как улыбаются друзья, вынужденные силой обстоятельств встречаться в тяжелой и непривычной обстановке.

Вера Шикина действовала искусно, словно перед этим окончила специальные курсы. У нее донесения забирал брат, партизан, и уносил их в горы, командиру отряда. Никогда еще у разведчика не было так светло на душе, как в те дни. Словно по часам, через два на третий день, уходила в Центр «почта». И так же четко поступали задания. Получая их, Игорь как бы лично разговаривал со своими руководителями, радовался, что имеет возможность помогать советским войскам, теснившим врага на запад.

Шли недели, месяцы. В Центр поступали все новые и новые донесения Аганина — Клюгера. Ценность некоторых из них была чрезвычайной.

Кауш относился к своему адъютанту с неизменной уважительностью, случалось, и советовался как со знающим Россию, кого внедрить в качестве агента на территории СССР. Как раз в те дни из Крыма ушло донесение, в котором сообщались фамилии шпионов, заброшенных на Кубань и Ставропольщину.

Вскоре Кауш объявил Рудольфу, что командование хотело бы оставить на советской территории и его самого. «Вы молоды, Руди, соглашайтесь! Сделаете блестящую карьеру! Германия вас не забудет!»

Рудольф лишь на мгновение задумался, а потом, с чувством вскинув руку в нацистском приветствии, ответил:

— Отечество для меня, господин комиссар, превыше всего!

Так бы, наверное, и вышло, «забросили» бы Рудольфа куда-нибудь в СССР, если бы не одна встреча, круто изменившая все планы. Как-то Кауш вызвал его и озабоченно объявил: «Нам вдвоем нужно отправиться в Брашов. Там будет совещание, съедется цвет полевого гестапо. Повестка одна: внедрение агентуры в СССР. Не забудьте документы, подготовленные мною. Портфель берегите, иначе с нас голову снимут! Да, кстати, в Брашове вас ждет сюрприз — встреча со старым приятелем. Он звонил, интересовался вами, но просил его пока не называть. Видно, хочет удивить вас погонами и высокой должностью в Берлине».

Рудольф мгновенно понял: его песенка спета, нужно бежать!

И в ту же ночь по дороге в Брашов он скрылся, прихватив портфель Кауша.

Через несколько суток, измучившись смертельно, появился Аганин в расположении советских подразделений. Забыв, что не снял еще гестаповской униформы, он целовал солдат, офицеров, жадно глотая воздух, которым не дышал так долго…

Начальник разведотдела тоже целовал его — своего ученика, помощника, друга. На плечи легли родные лейтенантские погоны. Солнце ласково касалось ордена, медали, врученных за все сразу. Живые золотистые лучи играли, трепетали на них.

А советские войска пробивались к Берлину…

Это было в Донбассе

После памятного собрания, на котором выступили Асанов и Аганин, множество новых забот появилось у комсомольского бюро института. Ректор С. И. Овчинников, кстати офицер запаса, участник войны, выделил средства на специальную комсомольскую экспедицию в районы боевых действий крымских подпольщиков. Поддержали идею экспедиции маршал артиллерии В. И. Казаков, который возглавлял тогда штаб походов комсомольцев и молодежи Москвы но местам боевой славы, и Октябрьский райком ВЛКСМ. И вот подписан документ, призывающий крымские общественные организации оказывать содействие студентам Тамаре Овсянниковой, Ирине Воронцовой и Виталию Лагунову в их благородном поиске.