Мы торопились с вылетом и рассчитали его так, чтобы первые экипажи взлетели еще засветло. Первым поднялся мой самолет. Над аэродромом зависла поднятая винтами плотная пылевая завеса. Несмотря на плохую горизонтальную видимость, вслед за нами поочередно взлетели остальные экипажи.
Решено было сразу набрать как можно большую высоту, недосягаемую для огня пехотного оружия и малокалиберной зенитной артиллерии. Но тяжело загруженные самолеты с большим трудом лезут вверх, еле-еле наскребли 3700 метров. Летим к линии фронта.
Под нами уже темнеет, а на крыльях еще поблескивают лучи заходящего солнца. Через несколько минут солнце опустилось за горизонт. Вот и Волхов, его голубая лента будто повисла в серых сумерках. За Волховом линия фронта. Из сумеречной мглы к самолету потянулись нити трассирующих пуль и снарядов. Не долетев до нас, они цветной радугой повисали в пространстве.
– Прошли линию фронта, – доложил штурман Сазонов. – Справа по курсу, на земле, вспышки орудийных залпов – ведут бои с противником наши окруженные войска. Пора снижаться.
Место боя хорошо видно с воздуха. Найти наши войска просто, враг сам помогает нам в этом. Яркие вспышки образовали огненное, огромных размеров, кольцо. Примерно в центре этого кольца – четыре ярко горящих костра. Сюда мы должны сбросить свой груз.
Снизившись до высоты 50 метров, с нескольких заходов сбросили мешки в обозначенный кострами квадрат, а затем с набором высоты ушли в сторону, встали в круг и стали следить за действиями остальных экипажей.
С высоты своего полета мы наблюдали захватывающую картину. Непрерывно прибывающие с востока самолеты – нашей и других частей – становились в круг и летали друг за другом, поочередно снижаясь, чтобы сбросить груз. Чтобы не столкнуться, самолеты включали навигационные огни. Через десяток минут внутри огненного кольца на земле, над кострами, над черным лесным массивом, кружилась разноцветная феерическая карусель-красные, зеленые, белые огни…
Экипажи действовали четко и уверенно, хотя большинство впервые выполняло боевое задание. Столь необходимые нашим войскам вооружение, боеприпасы, продовольствие непрерывным потоком падали в заданный квадрат. Мы были рады, что при нашей помощи с рассветом вновь оживут умолкнувшие орудия и пулеметы подразделений 2-й ударной.
Когда после посадки мы прибыли на командный пункт, там уже находились экипажи самолетов, прилетевших ранее. Штурманы писали боевые донесения, а командиры, другие члены экипажей, возбужденные и довольные, громко делились впечатлениями, поздравляли друг друга с первым боевым вылетом.
Впоследствии день 1 июня стал нашим полковым праздником. Приказом по соединению он был установлен как день окончания формирования полка и начала боевых действий.
Трудная ночь
Войскам 2-й ударной армии все еще не удавалось прорвать кольцо окружения, и они вели тяжелые, кровопролитные бои с превосходящими силами противника.
Чтобы сорвать снабжение окруженных частей по воздуху, враг подтянул и сосредоточил в этом районе зенитную артиллерию и соединения ночной истребительной авиации. Теперь наши экипажи при десантировании находились под непрерывным обстрелом зенитной артиллерии врага, а при хорошей погоде подвергались и атакам ночных истребителей. Мы стали нести боевые потери.
На всю жизнь запомнили многие из нас ночь на 22 июня. Мой самолет оказался неисправным – на одном из моторов устраняли дефекты, и я был свободен. Воспользовавшись этим, я решил дать «провозной» полет экипажу лейтенанта Михаила Бурина, прилетевшему в этот день на пополнение нашей группы.
Стояла безоблачная погода с отличной горизонтальной видимостью. Когда мы еще подлетали к линии фронта, над окруженными войсками уже кружились наши самолеты. Одни в вираже у самой земли сбрасывали грузы, другие снижались. Картина была уже знакомой, но мне показалось, что в ней чего-то недоставало, не было каких-то ярких деталей, впечатавшихся в память и сейчас как бы вырезанных из общей панорамы. Недоставало ярких вспышек выстрелов зенитной артиллерии противника.
Это настораживало. Не стреляют зенитки – жди атак истребителей. Поэтому я приказал экипажу смотреть в оба и быть максимально бдительными. Сделал я это вовремя.
Истребители неожиданно и одновременно атаковали с разных направлений, обрушились на наши медленно шедшие в кильватер, хорошо видимые в светлом, безоблачном небе огромные корабли. Через несколько секунд, потрясенные, мы увидели, как огненными факелами беспорядочно падали три наших самолета.
Через радиста передаю летящим за мной самолетам и одновременно на командный пункт сообщение об атаках вражеских ночных истребителей: командую борттехнику Хмелькову выпустить шасси, а сам, убрав секторы газа до минимума, отдаю штурвал и почти отвесно веду машину к земле.
Михаил Бурин инстинктивно тянет штурвал на себя, опасаясь, что самолет не выдержит такого крутого и стремительного снижения. Но с самолетом ничего не случилось. Почти у самой земли мы перевели его в горизонтальный полег и на малой высоте вышли в расположение окруженных войск.
Пока мы кружились в общей карусели транспортно-десантных самолетов, а штурман с бортмехаником и радистом сбрасывали десантные мешки с боеприпасами, над нами высоко в небе то и дело вспыхивали неравные воздушные схватки, после которых, загоревшись, упали на землю еще несколько наших транспортных машин.
Сбросив последний мешок, мы не стали набирать высоту, а решили возвращаться к себе на бреющем полете: зенитчики не так опасны, как истребители.
Но благополучно перелететь линию фронта не удалось. Напряженно вглядываясь вдаль, мы увидели впереди железную и шоссейную дороги, идущие с Новгорода на Чудово. Здесь – линия фронта. Только подумал я об этом, как немцы открыли по самолету ураганный огонь из всех видов оружия. Изменять курс не было смысла, да и поздно было, оставалось рассчитывать только на счастье… На несколько мгновений в кабине стало светло, перед самыми глазами замелькали светлячки трассирующих пуль, раздался скрежещущий удар по правому крылу, затем по носовой части, машина несколько раз вздрогнула – и вышла из обстрела.
Некоторое время молчим. Постепенно напряжение спадает, борттехник в боковые окна осмотрел моторы – повреждений нет, пожара не видно. Все облегченно вздохнули.
– Ну как, Михаил Иванович? Получил боевое крещение? – спрашиваю Бурина.
– Мы-то отделались испугом, а машине фрицы здорово влепили, – спокойным тоном замечает штурман лейтенант Шишмаков. Как бы в подтверждение его слов медленно начинает падать давление масла на правом моторе. Чтобы не загубить мотор, переводим винт на большой шаг и выключаем его. Незагруженный самолет легко летит и на одном моторе В прохладном и прозрачном предрассветном воздухе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});