— В случае с радиацией это недопустимо. Слишком высокую цену приходится платить за ошибки… Причем ошибки не только одного человека, но и человечества в целом. Сегодня мы живем на планете иной, чем та, на который жили наши предки. И все из-за того же плутония, который распределился по земному шару, и особенно в Северном полушарии Земли. В этом «повинны» ядерные испытания. Около 150 тонн плутония было рассеяно в атмосфере Земли, он равномерно вместе с осадками выпал на поверхность. Концентрация плутония, конечно же, ничтожная, влияния его на экологию, на нашу жизнь не зафиксировано, но тем не менее он есть. Более того, он мигрирует с водой, включается в разные природные циклы, в отдельных местах концентрируется. Многие ученые (и я в том числе) сейчас занимаются изучением поведения плутония в природной среде.
— Значит, рано или поздно он может представить опасность для каждого из нас?
— Человечество живет в условиях постоянного радиационного облучения. Это действует уран и продукт его распада — радон. В среднем 50 процентов годовой дозы, которую мы получаем, приходится на радон. 20 процентов дозы — от космического излучения, 20 процентов — от диагностики, то есть при медицинских обследованиях. И 10 процентов приходится на плутоний, последствия испытаний ядерного оружия, на всевозможные атомные установки.
— Одна десятая от природного фона: много это или мало?
— Столько же мы получаем при трехчасовом полете на самолете. Так что судите сами…
— Вернемся к Чернобылю. Там какова ситуация по плутонию?
— В самой зоне приблизительно в тридцать раз больше, чем фоновые значения, ну а на станции, конечно же, плутония очень много. К счастью, за пределы этой зоны плутоний не распространился. На наших радиохимических комбинатах фон по плутонию выше приблизительно в десять раз. Я имею в виду те площадки, где производилось ядерное оружие.
— Вы регулярно приезжаете на «Маяк». Какова ситуация там?
— Те радиационные нагрузки, которые там есть, связаны с производством военного плутония. Это наследие прошлого. Один миллиард кюри выброшено в окружающую среду.
— Это в двадцать раз больше, чем в Чернобыле!
— Радионуклиды находятся в озере Карачай, в искусственных водоемах, в хранилищах. На «Маяке» около 300 миллионов кюри, то есть треть всего, переработано и заключено в стекло, что, конечно же, экологически менее опасно, чем хранение в открытом виде. Однако ситуация вокруг «Маяка» тревожная. Не могу сказать, что это катастрофа, но реальная опасность того, что активность вырвется за пределы комбината, существует. Поэтому необходимо принимать меры по обеспечению радиационной безопасности на Урале. Есть Государственные программы по реабилитации земель как в чернобыльской зоне, так и на Урале. Однако нужны деньги, и немалые.
— А как поступают американцы?
— В Хемфорде у них аналогичные проблемы. Кстати, они широко используют наш опыт; в частности, и я рассказывал им о наших технологиях… Они выделили на десять лет двести миллиардов долларов, да и то считают, что денег не хватит… А у нас «Маяку» на год выделили сто миллионов не долларов, а рублей…
— Остается только развести руками… И что же вы предлагаете?
— На мой взгляд, сейчас нет других источников финансирования, кроме мирового атомного рынка, на котором мы еще можем что-то заработать. Возникла идея о ввозе облученного ядерного топлива со станций Франции, Швейцарии, Германии, других стран. Пока мы говорим о хранении этого топлива. Оно, уверяю вас, абсолютно безопасно. Есть специальные составы для перевозки облученного топлива, есть и хранилища. Ученые оценивали риск ввоза такого топлива, он составляет менее одного процента. За такое топливо мы будем получать немалые деньги, и минимум треть из них пойдет на решение наших экологических проблем. Это приблизительно шесть миллиардов долларов.
— Не кажется ли вам, что это весьма «необычная» форма заработка?
— Ситуация вынуждает нас так поступать! Иного выхода просто нет…
— А разве мы имеем право решать за наших внуков и правнуков — ведь именно для них мы завозим чужое отработанное ядерное топливо и говорим, мол, вот вам, дорогие потомки, наш подарок?!
— Мы вынуждены так поступать…
— Необходимость не может оправдать дурные поступки! Я убежден, что ввоз отработанного ядерного топлива в Россию — это не техническая проблема, а глубоко нравственная. Следовательно, она должна решаться не кулуарно, а всенародно, но я убежден, что россияне «добро» не дадут, так как к своим потомкам они относятся все-таки хорошо… Да и экономические проблемы России не могут решаться только атомной промышленностью, как нам пытаются это представить и в Минатоме, и в Госдуме. Если мы пойдем этим путем, то дело кончится тем, что военные и чиновники, учитывая трудную ситуацию в стране, предложат продать парочку атомных бомб… Вы согласны, что у ученых ответственность особая?
— Конечно.
— Прошу вас об одном: свои рекомендации и действия обязательно согласуйте со своей совестью. Будущее приходит очень быстро, и об этом нам всем следует помнить.
Академик Михаил Иванов
Флиртующий вирус
Микробы — это «живые атомы» XXI века. А выводы делайте сами…
Так уж сложилось исторически, но по Москве разбросаны «островки науки». Один из них расположился в начале Профсоюзной улицы — на задворках главного корпуса Сбербанка России, который своим огромным стеклянным кубом нависает над всем, что находится рядом. Пожалуй, только трубы и сооружения теплоцентрали не утопают в его тени — они все-таки весьма массивны…
Институты ядерной физики, общей генетики и микробиологии создавались в те времена, когда Н. С. Хрущев начал экономить средства, а потому этим крупнейшим научным центрам достались типовые пятиэтажки «школьного типа». С тех пор для науки мало что изменилось: она так и осталась у нас «на задворках», и это слишком уж наглядно видно здесь. Безусловно, тех средств, что пошли на строительство офиса Сбербанка, хватило бы не только на весь наступивший век для любого из трех институтов, но и на всю науку России… Впрочем, о «странном» расходовании средств в стране сказано-пересказано, а потому при встрече с директором Института микробиологии РАН академиком Михаилом Владимировичем Ивановым об этом мы не упоминали: ведь в науке гораздо больше интересных вещей, чем набившее уже всем оскомину обсуждение экономической ситуации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});