Читать интересную книгу Проект Повелитель - Игорь Денисенко

Заголосил, заканючил Максимка-младший, и мы остановились на минутку. Тут минуткой не обойтись, определил я, обделался пацан. Выбрали двор слева. Зашли. Калитка не открылась, а отвалилась. Двери скрипнули, и заброшенный дом дохнул пылью и теплом. Вот ведь чудно как получается, не живет никто, а иной дом встречает теплом и уютом. Другой такой же стоит холодный, словно и не жили в нем люди никогда. Хотя тряпья и вещей хватает и в том и в этом.

Мальчишку перепеленали, и Луиза присела на краешек кровати покормить. Мы с Мишкой вышли назад во двор. Он жевал сорванную у дома травинку.

– Моя, похоже, тоже того… – проронил Мишка.

– Это которая-то твоя?

– Ленка, тоже в положении.

– А с Мартой ты все, что ли?

– Зачем все, – замялся Миша, – она вроде тоже.

– А, так ты теперь отец-молодец?

– Ага, – радостно кивнул он. – Только боюсь, они друг другу волосья скоро драть начнут.

– С чего бы это?

– Ну, чей ребенок лучше.

– Детей еще родить надо, а он переживает про волосья, – сказал я, хотя видел, что не переживает Мишка нисколечко – похвастаться ему надо было, только и всего, гордость его распирала. Ну пусть порадуется, нашей семьи прибыло.

Небо начало сеять мелкие капли дождя, я встал под навес. Промокнуть всегда успею.

С того конца огорода, где за забором протекала Мазутка, прибежал Сережка.

– Толстый, Ангел, вы на речку-то гляньте, что делается!

– Чего раскричался? – выглянул из-за двери Косой. – Малой засыпать начал.

– Идите быстрее, посмотрите, что делается! – крикнул Шустрый и умчался к реке.

Мы нехотя двинулись к забору. На крик вслед за нами вышел Хаймович. Протопав меж лопухов по едва заметной тропинке, посмотрели на реку. Мазутка, она и в слободке Мазутка. Ничего примечательного. Те же грязные разводы и пустые берега с редкой и жухлой травой.

– И чего? – спросил Косой.

– Да смотрите лучше, видите! – нервничал Сережка. – На речку смотрите, капли до воды не долетают!

И действительно мелкие моросящие капли не касались воды, они пропадали, не достигнув поверхности. Словно невидимый колпак накрыл реку. Хаймович откашлялся.

– Химика бы толкового сюда. Ну-ка, подойду поближе. И старый перемахнул через невысокий забор, как мальчишка.

– Поосторожней там, Хаймович, берег глинистый, еще нырнешь ненароком! – крикнул я и полез следом – придержу, если что. Но Хаймович нырять и не собирался, он вплотную подошел к воде и, присев на корточки, протянул руку над самой поверхностью.

– Ерунда какая-то получается, – заявил он. – Ни выделения теплоты, ни поглощения незаметно. Температура воды… – тут Хаймович макнул в воду кусочек ветки и осторожно коснулся пальцем, – практически равна температуре окружающей среды. Однако капли действительно не долетают до поверхности сантиметров пятнадцать. Словно действует какое-то силовое поле… Но куда в таком случае деваются капли? Если, допустим, это силовой колпак, то дождевая вода должна неизбежно стекать по краям колпака. А она просто пропадает. Ничто не берется из ниоткуда и в никуда не девается. Значит, тут дело в специфике пространства-времени. Если б это была банальная кислота или щелочь. А впрочем… Сережа, будь добр, захвати какую-нибудь посудину воды зачерпнуть.

Шустрый умчался в дом и приволок эмалированный тазик.

– Впрочем, – бормотал Хаймович уже сам себе, – ерундой я занимаюсь. Пробовал же не раз, пробовал. Обычная вода, грязная только очень.

Однако воды он зачерпнул и подал тазик мне. Я осторожно, словно на краю крыши балансируя, понес его к дому. Не успел поставить, как Сережка кинул в него камешек, и брызги попали мне в лицо.

– Ну, придурок! – утер я лицо. – Сейчас дам по башке, голова в трусы упадет!

Шустрый тут же пропал из виду, спрятавшись за гаражом. Лицо, несмотря на опасения, не жгло. Рукав куртки не дымился и ничем, кроме воды, не пах. Камешек, упокоившись в тазике, тоже не дымился. Да что за фигня такая?

Косой, набравшись храбрости, макнул в тазик палец и понюхал. Мишка повторил за ним.

– Ничего не изменилось, – вздохнул Хаймович, – так же и двадцать лет назад было, и тридцать, и сразу после войны. Тут дело не в воде – дело в самой реке. Течет она и у нас, и не у нас. В этом, видать, и загвоздка.

– Это как?

– Она, видимо, сразу в нескольких временах течет или в разных измерениях пространства, поэтому дождь не достигает ее поверхности, а она себе течет и никогда не переполняется, а предметы покрупнее просто поглощает. Затрудняюсь сказать, куда они деваются, но, видимо, куда-то переносятся.

– А нам от этого что? – влез в разговор Миша.

– Ничего, – грустно ответил Хаймович, – только перейти реку мы сможем лишь там, где она течет в нашем времени или пространстве…

– Пошли в дом, – сказал Косой, – женщины там на стол собрали, да и вообще им здесь понравилось. Может, здесь заночуем?

– Заночуем, – как-то сразу согласился Хаймович, придавленный какой-то своей тайной мыслью. – Тут и дровишки есть, можно печь растопить да обсушиться.

Стемнело быстро. За мелкими хлопотами и отдыхом прошло время. Печь разогрелась и разогнала сырость и застоявшийся нежилой дух. В трех комнатах места хватило всем. Но мне не спалось, за окном была непроглядная темень. Где-то тоскливо завыла собака или волк, я их не различаю. И тут же кто-то подхватил ее вой поближе. Совсем рядом затявкали на разные голоса собаки. Стая, однако, подумал я отстраненно.

Мне с некоторых пор стало казаться, что, какие бы преграды и препятствия перед нами ни возникали, мы всё сможем преодолеть, из любой передряги выпутаться. Я не просто был уверен – я знал, что мы обязательно найдем брод или мостик и дойдем до нашего пункта назначения. Только вот уверенность эта не придавала мне радости. На душе было пусто. И пустоту эту не могла заполнить ни уверенность в себе, ни любовь.

Роза сладко спала, положив голову мне на плечо. А мне почему-то хотелось завыть, как та незнакомая собака, и побежать в ночь. Наверное, потому, что где-то в глубине души я и чувствовал себя собакой, загнанной торками собакой. Мне никогда не приходилось отступать. Перед обстоятельствами – да. Перед людьми – нет. А тут стая Джокера заставляет меня отступать, бежать неизвестно куда.

И, вместо того чтобы пойти и открутить ему голову, я бегу, спасая свою шкуру. Потому что руки коротки, не дотянуться мне до него через головы его бойцов. Не подойти на выстрел. Умом я понимал, что это не трусость, но сердце пылало местью. Распалив сам себя и вспотев от печного жара, я осторожно поднялся, стараясь не разбудить Розу. Но она встрепенулась тут же:

– Ты куда?

– На двор.

Скрипя половицами и переступая через спящих, вышел на крыльцо. На крыльце стоял Хаймович и пускал дым из тонкой палочки с красным огоньком на конце.

– А, Максим… – протянул он, выпуская изо рта дым, – тоже не спится?

– Ты чего это, Хаймович? На дурь подсел? – удивленно уставился я на него.

– В каком-то смысле это наркотик, – спокойно ответил дед. – Но совсем не то, что ты подумал. Это не конопля – это табак. Нашел тут пачку сигарет и не удержался. Вспомнил старые добрые времена. Старый добрый табак. Хотя доброго в нем мало. Разве только ритуал – покурить в ночь, посмотреть, как мерцают звезды. Послушать звуки ночи.

– Слушай, Хаймович, тут места хорошие, чего нам здесь не остановиться? Кто нас тут найдет?

– Найдут. Обязательно найдут. Не те, так другие. Раньше сюда и сунуться было страшно. Это сегодня я рискнул.

– Какие другие?

– Слободка, Максим, это не только вотчина диких собак. Мутантов тут прорва раньше была. Потом они куда-то делись. По крайней мере не видно их стало. Но я не уверен, что их совсем нет. Так что ты поглядывай по сторонам и будь начеку. Я, будь моя воля, лучше через реку бы рискнул, чем сюда. Но выхода не было.

– А, припоминаю, ходили сказки про каких-то чудищ. Убийцы-кровопийцы? Трехногие, четырехрукие? Брехня, думаю.

– Трехглазых, если мне память не изменяет, тебе встречать доводилось?

– Это да, – вздохнул я, и на душе пробежал нехороший холодок. Упаси боже еще раз с таким встретится. Скажет тебе зарезаться – и ведь зарежешься.

– Но не мутанты меня сейчас беспокоят, – продолжил Хаймович. – Река – вот загадка. Чем больше я думаю, анализирую, суммирую данные из того, что нам известно, тем больше непонятного нахожу. Есть некоторые вещи, которые никак нельзя списать на глобальную катастрофу.

То, что пропало солнце, необъяснимо. Эта вечная облачность действует на меня крайне удручающе. Нельзя все списать на глобальное потепление и парниковый эффект. Ладно зима, но лето? Сухое, пыльное, с пыльными бурями и серостью вместо неба. Что это – пепел от взрывов до сих пор не осел? Не верю. Река вот. А может, сфинкс уже рассмеялся, и времени больше не будет? Может, матушка-земля уже собрала нас в скатерть, как грязную посуду, свернула, связала узлом и выкинула в иновременье…