ни в какую не захотела заводиться с утра, и теперь Закуска с помощью кувалды и топора пытался оживить ее.
Ну вот и сигнал, Быков немного ненатурально прокаркал трижды. Кто знает, может, это мне на нервной почве так кажется. В передовом охранении послали сани с пулеметом. Наверное, на мотоцикле всё же прохладно уже. За санями метрах в двухстах переваливались с боку на бок на колдобинах два «мана», а уж следом за ними перлась вся остальная толпа — в полуторке и на еще трех санях.
Ну, дозор мы пропустили, их там есть кому встретить. А дальше… Всё пошло совсем не по плану. Подпиленная сосна рухнула мало того, что слишком рано, так еще и не поперек дороги. А перед этим, как сговорившись, кто-то начал стрелять впереди, причем явно слишком рано, и не из пулемета, а из винтовки. Пулемет подключился позже, и не наш. Немцы, не доезжая до упавшей почти вдоль дороги сосны, у которой и была основная засада, быстро высыпали на землю и залегли в оборону. И сделали это намного быстрее, чем наши хлопцы, показывающие выдающуюся скорость только в упражнениях, связанных с немецкими открытками.
Не выдержав, кто-то в замыкающем отряде начал палить в Черниговскую область, наверное, надеясь пробить в воздухе побольше дырок, чтобы противнику нечем дышать было. Может, это и хорошо было, потому что немцы враз развернули туда пулемет и начали поливать кусты. Увлеченные перестрелкой, они и не заметили прилетевшей к ним гранаты. А за ней и еще одной.
Какой-то дурдом происходит, я тут уже вроде и не командир, а хрен знает кто. Не то что команды отдавать не в состоянии, так я даже не знаю, кто попер бросать гранаты! Если первая упала так себе, только попугать, то вторая заглушила немецкий пулемет. Ненадолго, на минуту всего, но всё же. Я стрелял куда-то вместе со всеми, но, похоже, обеспечивал только беспокоящий огонь, чтобы противник голову поменьше поднимал. Вряд ли в кого-то попал, слишком уж удобно для себя они залегли.
— Да что вы там телитесь?!? — уже не скрываясь особо я заорал майору.
Наконец-то и у Базанова через дорогу поменяли позицию и начали поливать залегших фрицев короткими очередями. А то я уже начал думать, что и этот пулемет сегодня взял выходной. И перед нами пока была ничья: у нас было маловато патронов для того, чтобы давить немцев шквальным огнем, а фашистов всё же оставалось маловато для атаки.
Внезапно стрельба сзади колонны вдруг усилилась на короткое время, а потом и вовсе умолкла. До нас долетали только какие-то вопли. Что там хоть творится? На рукопашную не очень похоже, там больше молча. Победили и добивают? Кто и кого? Как-то быстро…
К тому же затихла перестрелка впереди, где передовой дозор был. Заглох пулемет, и всё тут. Но и винтовочной стрельбы не было больше. Что там хоть творится? Я приготовился поднимать бойцов «в штыковую», но не понадобилось.
Со стороны хвоста колонны начали стрелять в правильном направлении, по залегшим немцам. А тут уже, извините, козыри кончились, ребяточки. Кто не сдался, тот погиб. А кто сдался, тот тоже погиб, но чуть позже. Мне пленных за собой таскать не с руки.
Ну вот, поступим как завещал великий поэт Лермонтов. Нет, не мачта гнется и скрипит, это уже в прошлом. Из другого стиха. Спустя четверть часа бой закончился, оставшиеся немцы были добиты.
Когда считать мы стали раны, товарищей считать. Что-то чует мое сердце, сегодня всё получилось вовсе не так красиво как в предыдущие разы, когда мы немцев чуть не щелбанами били.
— Базанов! — крикнул я в наступившей тишине.
— Я! — крикнул в ответ майор. Мне даже легче стало, живой, значит.
— Проверить поле боя, доложить о потерях!
Пока наши проверяли что да как, я пошел в сторону передовой засады. Что там случилось хоть? Кто тот рукожоп, у которого пулемет заклинило? Ну, и Аня. Специально же послал туда, где угроза поменьше. А теперь, пока шел, кошки на душе скребут.
Сани с немцами стояли прямо посередине дороги, чуть свернув в сторону. Подстреленная лошадь хрипела кровавой пеной, завалившись набок и запутавшись в упряжи. Вот она, скорее всего, и решила исход боя, когда упала и начала дергаться. Оба немца лежали тут же, никуда не делись. Один — наповал, второй доходил, истекая кровью. Как до сих пор не умер — неизвестно, пуля попала ему в глаз и вышла у виска. Я не стал останавливаться и пошел дальше. Немца штыком упокоил старшина Витя Гаврилов. Ну и правильно, что зря патроны тратить?
Я же поспешил вперед, к позиции наших. Пулеметчика сразило сразу — разворотило всю голову. Как его звали, не помню даже, молодой парень совсем, пограничник, из тех, кого мы мобилизовали на хуторе. Второй номер лежал рядом с ним. Тоже не жилец, в живот ранило, бледный как снег, что-то бормочет, не расслышать. А где же Аня?
Радистка лежала чуть в стороне, с немецким карабином в руках, уткнувшись лицом в землю. Правая половина головы вся в крови, не шевелится. Неужели и ее? Жалко девку, блин. Я даже зубами скрипнул от досады.
Начал аккуратно переворачивать на спину, и вдруг наша радистка открыла залитый кровью глаз, сверкнув белком и сказала:
— Не трогайте, черти, голова… Как же болит, сволочи…
Подскочила Параска, начала перевязывать радистку. Я побрел в обратную сторону. Что все-таки там случилось? Кто открыл огонь по немцам?
Глава 11
— Никитин. Афанасий, — представился седоватый низенький крепыш с глазами навыкате. Рядом стоял, мялся молодой лопоухий парень с белой повязкой на рукаве короткого пальто.
— Сними, бестолочь! — Никитин дернул за руку соратника, указал на повязку.
— Тут такое дело, Петр, — к нам подошел хмурый майор. — Полицаи это. Немцам служили.
— Мы им в спину ударили! — набычился Афанасий. — Как только выдался шанс!
— Это правда, — согласился Базанов. — И двух своих потеряли. Вон, лежат.
В конце колонны действительно валялось несколько трупов.
— Нас считай насильно привлекли, — ушастый занервничал. — У Афанасия брат сидит в лагере под Черниговом. Сказали, если не