Читать интересную книгу ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Александр Шуваев

- Что эт-та такое, я в-вас…

- Товарищ майор, так ведь я же у вас ничего не прошу. Вообще ничего. Это ж просто в знак глубокого, сами понимаете, уважения…

- Ты что, п-падла!..

- Так ведь никто ж и не видит. Ну сами посудите, какой криминал может быть в том, если один человек по доброй, заметьте, воле, - отдал другому свои собственные деньги. При том, что этот другой - не просил. И мы вас, повторяю, ни о чем не просим.

- Та-ак… И с чего ты, сука, решил, что мне…

- С того, что старшенький ваш собирается жениться… А, так вы не в курсе? Ой, извините, в мои планы никак не входило вас расстраивать. Ну а младший, как на зло, как раз перешел в десятый, и на следующий год его надо пристраивать… Он у вас, кажется, на юридический собирается? По отцовским, так сказать, стопам? Похвально!

- А вот я тебя сейчас, деятель, возьму за воротник, и отведу пососедству. Там и выясним, кто ты, откуда, и все прочее. Вплоть до цвета твоих кишок, - майор, нагнувшись к гостю, впился ему в зрачки страшным взглядом и шипел, дыша ему в лицо табачным перегаром, - если мне это будет интересно. Ты понял?

- И что вам это даст, Вячеслав Борисович? Помимо морального удовлетворения, конечно? Ничего, кроме неприятностей, уверяю вас. Ведь вы же лучше меня понимаете, что никакого криминала в моем предложении не найдешь.

- Так зачем тогда предлагаешь? Что я за свою жизнь успел твердо усвоить, так это то, что даром денег никто не дает. Тем более, если это свои деньги.

- Мы исключение, Вячеслав Борисович. Вот точно такую же сумму вы будете получать каждый месяц, вне зависимости от того… Будут у нас повторные встречи, или нет. В пакетике, с номерами вразбивку, без напоминаний, до тех пор, пока вы будете находиться на своем месте… Нет, но если вам вдруг понадобится больше, то мы, в меру наших скромных возможностей…

- И, конечно, все так же, задаром?

- Может быть, мы когда-нибудь обратимся к вам с какой-нибудь просьбой, - или вопросом, - но… Если вы сочтете для себя неудобной ту или иную просьбу, то кто ж вас заставит? У нас нет и не будет возможностей как-либо вас заставить.

- Так. Теперь кончай парить мне мозги, и отвечай, чем таким вы собрались заниматься, если вам понадобился я?

- Давайте так: я скажу, чем мы не будем заниматься точно. Скупкой краденого, наркотиками, стволами, содержанием малин, самогоноварением, - Михаил Абрамович Блюм, прикрыв глаза, загибал пальцы, - а также валютой, золотом и камешками. Мы не собираемся обыгрывать в карты каких-нибудь лохов. Не будет также краж, пьяных драк и поножовщины. В вашем районе всего этого вообще станет существенно меньше. Понимаете ли, меньше всего нам нужен какой-нибудь кипеж… Меньше, чем кипеж, нам нужна только лишняя дырка в организме. А если в своем перечислении я что-нибудь позабыл, так вы задавайте вопросы…

- А за что ты сидел, почтенный?

- Что, еще-таки заметно? Это было в далекой молодости. А молодость - она глупа, товарищ майор. За что могут арестовать молодого человека, который терпеть не может ссор и драк? В одном месте купил, в другом - продал, ну вы же понимаете… А вот вы, вы гражданин майор, - много ли получили за тот самый складик возле Старой Текстильки? Какую благодарность, кроме выговора, мата, угроз поставить вопрос о неполном служебном и тому подобного? Хотя уж вы-то как раз соответствуете… Это не комплемент, потому что вы все-таки, извиняюсь, не дама…

- Тогда последний вопрос: почему вы подошли именно ко мне?

- Я мог бы сказать, что это потому что мы считаем вас умным человеком, и это-таки да. Я мог бы сказать что это потому что нам обидно видеть, что такой почтенный человек имеет так мало и его так мало ценят, хотя и это имеет место. Но это не вся правда, а я не хочу врать. Чтобы сказать уже всю правду, я скажу только, что я уже - старый человек, и поэтому я много всякого слыхал и много помню.

Майор медленно поднял на него взгляд, гость - молчал, спокойно смотрел на него, а глаза его при этом были строги, но при этом еще и полны неизбывной еврейской печали.

XIII

Позднее он так и не смог решить окончательно, - с какого момента начался следующий этап процесса. Очевидно - все-таки с той истории с дисками. Костин, услыхав завиральный проект бригадира сводной бригады фарцовщиков Игорька, молча покрутил возле виска:

- Вы меня что, за великого конструктора принимаете? За Шухова? За Эдисона? Так я не Леонардо да Винчи!..

Из чего можно было сделать вывод, что конструировать высокого класса приемник и звукозаписывающую аппаратуру он отказывается категорически. По причине того, что не умеет этого вообще, и не смог бы даже и под угрозой расстрела. Что максимум, на что его может хватить - так это на изготовление отдельных деталей. Если ему дадут схему, характеристики и материал. А лучше, если объяснят требования к материалу, поскольку он-таки как раз материаловед. Вообще говоря, к моменту начала операции "Танго" они здорово наблашнились и решали такие технологические задачи, которые привели бы их в ужас еще полгода тому назад. Вершиной их достижений было то, что они смогли скопировать МПБ своего "Топаза". В этот момент Костин трясся совершенно позорным образом, а когда дьявольская авантюра анализа все-таки завершилась успешно, - перекрестился. Совершенно машинально. При том, что он понятия не имел, как это делается, и поэтому для надежности перекрестился сначала слева-направо, а потом - справа-налево. Сначала правой рукой, а потом, на всякий случай, - левой. Суммарно вышло четыре раза, но это не повредило делу. Каким образом Мохов позаимствовал на одну-единственную ночь основные блоки "Топаза" из запертого на ночь кабинета главного экономиста, который боялся положенной ему по штату ЭВМ прямо-таки панически, - осталось его маленькой тайной. Но это, - повторяем, - было их наивысшим достижением. На совете Малого Круга, включавшего их двоих и только их двоих исключительно, было решено потихоньку подкатиться за помощью к наиболее успешным старшекурсникам из самых влиятельных Московских вузов. Опасность была страшно велика: Костин, куда лучше разбиравшийся именно в этом вопросе, объяснил соратнику, какой настоящий процент составляют стукачи в этих самых элитных школах. Так что рисковать в истинном понимании этого слова никак нельзя. Сугубо, дважды и трижды, - провозгласил он, - надо обеспокоиться тем, чтобы студенты прилагали свои умные головы и умелые руки к их делу исключительно втемную. Даже не догадываясь, что именно они делают. Другое дело, - насколько это, вообще говоря, осуществимо. Костин и вообще был в области межчеловеческих отношений гораздо лучшим теоретиком и аналитиком, нежели практиком и оперативником. Когда у него было время на раздумья, он, как правило, довольно точно разбирался, кому что выгодно, на что и кто способен, кто с кем дружен и как вообще будет развиваться интрига. В непосредственном общении его отличало почти абсолютное неумение как-либо повлиять на своего визави. Студенты - чистые души, - Мохову даже немного совестно было их обжуливать, - вывели их на одного аспиранта, который, по их словам, как раз и занимался акустической аппаратурой. Кроме того, по их словам, аспирант был вовсе не от мира сего, ничем в этой жизни, кроме звукозаписи, звуковоспроизведения, обертонов и прочих мембран не интересующийся. Прикинув, они и решили, что лучшего кандидата на роль исполнителя в плане "Танго" им даже и искать-то нечего. Кроме всего прочего, слегка проследив за образом жизни кандидата, они справедливо решили, что человек, настолько погруженный в науку, вряд ли может быть стукачом. Они как-то не подумали, что сама по себе рассеянность - ни о чем еще не говорит, сама по себе - она может быть только признаком сосредоточенности на каком-то конкретном вопросе. И вообще - самой способности к сосредоточению на чем-либо. В довершение всех бед, Мохов решил, что разговаривать с аспирантом будет Костин, - как классово-близкий.

Уже через несколько минут разговора он понял, что абсолютно неправильно представлял себе характер собеседника. Худощавый, невысокий, страшно серьезный молодой человек с короткой стрижкой ежиком и смотрел на него необычайно внимательно, словно бы ожидал услышать от него самое важное известие в его жизни. И задавал вопросы, которые каким-то совершенно естественным, лишенным малейшего коварства образом подводили отрешенного от всего мирского акустика к тем вопросам, которые технолог как раз и не хотел поднимать. Видно было, что того несколько злит бестолковость собеседника, но он - только с такими и общался всю свою жизнь, а потому привык, притерпелся и примирился, как с неизбежным злом. Костин, когда ему было уж вовсе нечего говорить, начинал слишком громко и фальшиво похохатывать, хлопать собеседника по плечам и не слишком удачно шутить. При этом он отдавал себе отчет в том, что смех - фальшив, похлопывания - фамильярны и неуместны, шутки - неудачны, а сам он - нелеп и неестественен до боли. Он вообще странным образом чувствовал себя чем-то вроде дворняги, пегой помеси рядом с породистой, хорошо обученной овчаркой. У них были разные весовые категории, - и у технолога хватило ума понять это, хотя, в общем, он был о себе достаточно высокого мнения. В конце концов, отчаявшись добиться толку от визитера, аспирант пожал плечами и нехотя согласился попробовать собрать надлежащую аппаратуру.