Читать интересную книгу Останкинские истории (сборник) - Владимир Орлов

— Откуда? — хмыкнул Горя Бойс. — Из Пузыря, что ли? Или — еще лучше! Не из тебя ли?

Тут уж взаимоуважающий соблюдатель расхохотался.

— Ну а почему же и не из меня? — чуть ли не оскорбленный, сказал Шеврикука.

— Подкуп при исполнении кадровых бдений! — взвыл Горя Бойс. — Миллионы лет непорочных сидений за доверенным столом. В минуту и все порушить? Ну уж нет! Полиция! Милиция! Понятые! Свидетели! Взаимоуважающая следительница Староханова! Караул! Вербуют!

— А ну замолчи! — Шеврикука перепугался, не хватало еще, чтобы на крики командира, причитая, кликушей явилась пропахшая лыжной мазью следительница бабка Староханова или кто другой; он бросился к тощему соблюдателю, зажал ему рукой рот.

Горя Бойс дергался, мычал, ногой пытался достать до секретной кнопки вызова внутристенных бойцов, но потом замер, без всяких усилий отвел руку Шеврикуки, сплюнул и сказал:

— Вот что, Шеврикука. Твое счастье, что и у меня к этому Бушмелеву… Если ты ему насолишь, я порадуюсь. А так греметь бы тебе сейчас в кандалах. Или еще что похуже. Ишь ты, учудил! Миллионы лет беспорочного сидения, и на тебе — подкуп! Про подкуп-то ты, конечно, не забудь, ради своего душевного просветления… Про посильный-то… Не забудешь?

— Не забуду, — шепотом пообещал Шеврикука. — А ты поищи, что у вас там в компьютерах на бушмелевского епишку.

— Что искать уже отысканное. Вот! Не зевай! — Горя Бойс стукнул кулаком по столу, один из ящиков выдвинулся с треском, выстрелил серой папкой с лиловыми тесемками. Горя Бойс подпрыгнул, изловчился поймать папку, протянул ее Шеврикуке. — Держи. Там и фотографии, и дактилоскопия, и состав слюны, и размеры, и прочее. Здесь не смотри, а где-нибудь один, в тихом углу…

— Быстро вы! — восхитился Шеврикука.

— А чего уж быстро, — скромно произнес Горя Бойс, — я уж три дня знал, что ты придешь и зачем придешь…

Взаимоуважающий соблюдатель спохватился и замолк.

Шеврикука в волнении не успел осмыслить и уразуметь суть слов Гори Бойса, а уже услышал:

— Барыню, что из триста двадцать четвертого нумера, не ищи. Ты ее сейчас не отыщешь. А вот служанка ее без головы… или с головой… прости ее грехи и чудеса… может обнаружиться в Лавандовом саду… может… а может и не обнаружиться… и эта… тоже чудесная… Увека-Векка… там лепестки, случается, нюхает…

И опять Шеврикуку забрала тоска. Не гатчинскими ли водами омывается остров Тоски? Тоска, хорошо знакомая Шеврикуке. В ней удручало однообразие тихой боли разума, замком затворявшей действия и решения. Впрочем, сегодня никакие замки Шеврикуку ни в чем не стесняли. Шеврикуке захотелось поинтересоваться у Гори Бойса, а тот глядел на него с умилением, отчего же Гликерии нет нигде поблизости, ведь ей определено всего лишь домашнее содержание, да еще и с послаблениями. Или изменился режим содержания? Но проще было бы вызнать об этом у Дуняши-Невзоры, если она повстречается. А спросил он вот о чем:

— Неужели у вас не прекратились гуляния в садах? При ваших-то клокотаниях?

— Вот именно при клокотаниях! — согласился Горя Бойс. — А у нас и еще одна забота вспухла. Но в садах гуляют.

— Какая забота?

— А бомжи, — сказал Горя Бойс.

— Какие бомжи?

— Ты, Шеврикука, «Дважды два» не смотришь? Бомжам ночлег предоставляют…

— Ну слышал. Смотрел. Предоставляют… Но ведь в бомбоубежищах. Бывших.

— В бомбоубежищах, — подтвердил Горя Бойс. — Но это где? А у нас им отдают лыжную базу и лыжный образ жизни. Здесь, мол, сам воздух нравственно целительный. А нам-то куда деваться летом?

И взаимоуважающий соблюдатель Горя Бойс зарыдал. Впрочем, сначала он выругался, произнеся: «Блендамед!» — а уж потом за рыдал.

Шеврикука стоял озабоченный.

Когда он выскочил из Землескреба в направлении лыжной базы, он увидел Радлугина. Тот прикнопливал на стенд деловых объявлений прокламацию. Прокламация была ксерокопией, текст ее начинался плакатно: «Всем! Всем! Всем! Декрет!»

— Разве это декрет? — заметил Шеврикука. — По жанру это скорее воззвание. И что это за исполнительный комитет? Это вы, что ли?

— Я хотел посоветоваться с вами. — Губы Радлугина обиженно сжались. — Но связи нет.

— Нет, — строго сказал Шеврикука. — «Дупло» в потусторонних делах.

— Ах так, — успокоился Радлугин и будто бы обрадовался потусторонним делам связного.

А Шеврикука пообещал себе сегодня же проведать спальню Пэрста-Капсулы и не допустить, чтобы в получердачье возникли какие-либо поводы для вмешательств Радлугина. Радлугин непременно должен был ринуться в преследование бомжей. Если уже не ринулся.

— Пусть будет и воззвание, — согласился Радлугин. — Но нельзя, чтобы наше бомбоубежище отдали бомжам. Тут речь идет и о боеспособности державы. И о том, какие лужи и кучи вонючие, извините, появятся во дворах возле Цандера. И там рядом — детская музыкальная школа.

— Мне это известно, — сказал Шеврикука.

Действительно, он то ли читал, то ли слышал о намерении чиновных разумников разместить в пустующих бомбоубежищах ночлежки МХАТа им. Горького для имеющих московскую прописку бомжей. Но известие это его не задело всерьез. Как и мало кого в Москве. Повторялись лишь расхожие шутки. Как теперь будут называть стратегические объекты гражданской обороны — бомжеубежища, или бомжехранилища, или бомжележбища, или бомжеложи, или просто ложи бомжей? Перекатывались с газетных страниц в зрительные информационные пространства рассудительные мечтания о нарождении новой жизнестойкой человеческой цивилизации. Понажимают все же нервные идиоты на кнопки или АЭСы поломаются, ничего, многие передохнут, оно и к лучшему, но после ядерной зимы ворота бомжеубежищ распахнутся, и на свет весенний выйдут бодрые морозоустойчивые экземпляры. Обросшие, но цельные. «Только бы потопа не случилось!» — нудили пессимисты. «Наши бомжи из любого потопа выйдут сухими!» — отвечали патриоты. Шутки шутками, а ведь домовые могли остаться без среды обитания и клубных помещений в Большой Утробе. А теперь новость — бомжи претендуют и на лыжную базу.

— Ты что, Шеврикука? Заснул, никак? — поинтересовался Горя Бойс. Он уже не рыдал. И мог снова произнести: «Блендамед!»

— Я думаю, — смутился Шеврикука. — Я соображаю. Говорили, что как только все выберут из Пузыря и разделят, так в его пустую оболочку всех бомжей и поместят. Наверняка и тех, что отписаны к вам, на лыжную базу, туда умнут.

— Я, Шеврикука, думал, что ты умнее. Когда это твой Пузырь будут делить и выскребывать? А-а-а! Ты бы что-нибудь придумал, чтобы отвести от нас бомжей. А то прогадаешь… Клокотание клокотанием, а сейчас, похоже, многие сбились в кучу. Общий интерес. Общая оборона. А Бушмелева, из-за его натуры и удали, готовы произвести в воеводы. И произведут. Вот тогда мы и запляшем!

— Ладно, — сказал Шеврикука. — Отправлюсь-ка я в Лавандовый сад.

В Лавандовый сад и в другие оздоровительные места, с подогревом и подсветкой воздуха, с романтическими посадками, родниками и тихоструйными ручьями, Шеврикуке надо было бы спускаться в кабине лифта или в шахтном подъемнике. Но он решил спланировать вниз сам, раскинув крылья душевности и свойственной ему прыти. Но в самом начале вольного спуска был схвачен за рукав куртки костлявой лапой взаимоуважающей следительницы бабки Старохановой. Та словно бы не желала нарушать церемонию вхождения в недра лыжной базы, изловила его и зашептала:

— Красавец ты наш писаный, рыцарь золотая мозоль, дело ты свое исполняй, но Векку-то нашу, Увекочку, не прогляди, она ведь теперь как персик, как Лиза Минельева, она даже лучше Лизаветы-то, а ножки-то у нее, ножки-то, она не для бомжей, ты уж ее, барин ты наш ненаглядный, в обиду не давай!

— А ну проваливай, бабка! — взревел Шеврикука. — Когти свои убери, а то лапу изувечу!

— Фу, грубиян, фулиганье! Бандюган! — прошипела бабка Староханова и принялась вдогонку Шеврикуке скорострельно чихать.

65

А Шеврикука уже опустился на черноземы Лавандового сада. Или на красноземы. Избалованные зимними погодами и зарослями в Оранжерее (лучшая в стране, Главный Ботанический сад, Академия наук, бывшие теплицы Геринга, две тысячи одних только кактусов, а сколько орхидей, кокосы на пальме, цветение азалий), привидения и призраки годами бутетенили, выговаривая себе летние компенсации. Над ними сжалились и, принимая во внимание их ночные изнурения, одарили их местами оздоровительных променадов с Лужайками Отдохновений. В частности, и Лавандовым садом. Лаванда росла тут то ли на грядках, то ли на клумбах, то ли в кринах-горшочках, Шеврикука не знал, огородник и садовник он был скверный. Ботаник — тем более никакой. Спускаясь к ароматам лаванды, Шеврикука увидел на лужайках сада, друг от друга отдаленных, и Дуняшу-Невзору, и Векку-Увеку. Дуняша кого-то кормила, рассыпая орешки, а Увека с кем-то кокетничала. Пускай кормят и кокетничают, решил Шеврикука, а он посидит на лавочке под желтой сливой и подумает кое о чем.