Оставшееся до конца дня время ушло на поиски дома. И в этом Байков оказал статскому советнику неоценимую услугу. Не успело небо озариться последними кроваво-красными всполохами, как подходящее пристанище нашлось. Им оказался (небольшой по российским меркам и огромный по местным) пятикомнатный каменный дом в Зергенде с источником воды, именуемым здесь «мерхеном» (бассейном), садом и верандой.
Так же быстро вездесущий драгоман подыскал Климу Пантелеевичу лакея по имени Ферох. Это был невысокий смуглый тридцатитрехлетний брюнет с хитрыми глазами, редкими усами и клиновидной бородкой. Издалека его можно было бы принять за подростка. Он, как и большинство персов, отличался словоохотливостью и, улыбаясь при каждом удобном случае, называл Ардашева «сааб»[190]. В этот момент его радостное лицо со сросшимися на переносице бровями и прямым носом напоминало гасанабадский[191] арбуз. Представляясь Ардашеву, Ферох с гордостью заявил, что у него шестеро детей и красавица агди (законная жена); не преминул также упомянуть о том, что за последние лет десять он сделал головокружительную карьеру от продавца айрана и мохаллеля[192] до письмоводителя у нотариуса и даже газетного репортера. Хотя по его худощавости было видно, что ни одно из названных занятий не принесло ему сытой и спокойной жизни. О России он почти ничего не знал, за исключением того, что русские дамы, как и все европейки, не только ходят с открытыми лицами, но даже не закрывают руки и лодыжки, а иногда выставляют напоказ – о, прости, Пророк! – вырез на груди. При этих словах он закрывал глаза и мечтательно, будто собирался кушать шоле-зард[193], проводил языком по губам. Ферох носил кола[194], коричневый ситцевый кафтан с узорным поясом, служившим одновременно и карманами, шальвары и серые гиве. Он приходил утром и уходил вечером, если, конечно, у Ардашева подолгу не засиживались гости. А такое иногда случалось.
Первым статскому советнику нанес визит военный агент Кукота. О появлении русского серхенга[195] Ферох доложил шепотом и передал визитную карточку.
– Проси, – велел Ардашев.
В дверях, как в картинной раме, возник подтянутый офицер лет сорока. Его внешность напоминала дамского угодника из нашумевшей фильмы «Жених по объявлению»: тонкие аккуратные усики пирамидкой, черные пронзительные глаза, прямой, слегка длинноватый нос, который совсем его не портил, волевой подбородок и зачесанные назад слегка набриолиненные волосы. В левой руке он держал два бумажных кулька.
Улыбаясь, полковник представился:
– Кукота Корней Ильич.
– Ардашев Клим Пантелеевич.
– А я с гостинцем. Как говорят на Востоке: с пустыми руками в чужой дом не ходят.
– Благодарю.
Клим Пантелеевич вынул бутылку араки и виноград с персиками.
– Как вы изволили убедиться из моей карточки, я прозябаю здесь в качестве военного агента. Страна – дрянь, людишки – плуты и воры, жара аспидская, скука и почти полное отсутствие нормального женского общества. Словом, ссылка. А тут известие: из столицы прибыл новый дипломат! И как же после этого не зайти, не познакомиться со счастливчиком, едавшим недавно «шансонеточку с гарниром» у «Кюба»? Согласитесь – грех!
– А вот этого блюда, Корней Ильич, признаюсь, мне так откушать и не довелось, – развел руками статский советник. – Недосуг было. А может, пройдем на веранду? Там не так душно.
– С удовольствием.
Дав указание лакею, Ардашев проводил гостя на айван.
Усаживаясь в плетеное кресло, полковник расстегнул верхнюю пуговицу белого кителя, положил на соседний стул фуражку и, оглядевшись, сказал:
– А у вас здесь хорошо. И дом большой, и даже бассейн мрамором выложен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Не хватает только фонтана, – улыбнулся Ардашев. – Как насчет коньяка?
– Не откажусь.
Помолчав немного, гость бросил внимательный взгляд на собеседника и как-бы мимолетом проронил:
– А вы, позвольте узнать, в каком качестве прибыли?
– Провожу расследование по факту убийства коллежского советника Раппа.
– Странно.
– Простите?
– А что тут расследовать? Все ясно: деньги пропали, а в арыке напротив дома местная полиция отыскала зира-бук[196], которым душегубы и перерезали несчастному горло. Это почерк магометанских фанатиков.
– Вы считаете, что преступников было несколько?
– А как же! Ни у вас, ни у меня в одиночку не хватило бы сил справиться с Генрихом Августовичем. А вы поговорите с нашим доктором. Он, по-моему, успел осмотреть труп еще до того, как его увезли.
Появился Ферох с подносом. На столе выросла откупоренная бутылка араки, хамаданские персики, виноград тибризи, порезанные дольками наринжи[197], плитка шоколада «Эйнем» и коньяк.
– Господи! Настоящий «Мартель»! А шоколад? Как вы умудряетесь сохранять его при такой жаре?
– А это все Ферох. Он держит его в погребе.
Ардашев наполнил рюмки и сказал:
– Ну что ж, предлагаю выпить за знакомство!
– Отличный тост!
Полковник причмокнул от удовольствия, закусил кислым апельсином, сморщился и, поймав на себе взгляд статского советника, проговорил:
– Примерно так реагируют на нас европейцы, когда русский медведь вылезает из берлоги и оглядывается по сторонам.
– Вы так думаете?
– Я в этом уверен. Нас не столько боятся, сколько опасаются. Кто знает, что можно ожидать от страны, где царит культ водки, кнута и православия. Где интеллигенция умиляется Достоевским, Толстым и Чеховым, а государь внимает советам неотесанного сибирского конокрада и прелюбодея. Парадокс, не правда ли? Мы говорим на разных языках, молимся разным богам, а клянемся в преданности одному-единственному императору. Россия – огромный Вавилон! Мы более азиаты, чем европейцы; мы ленивы и неповоротливы. Наши поступки не поддаются логике. И никакие, даже самые прозорливые, умы не в состоянии предсказать, что завтра предпримет эта дикая страна, когда в очередной раз протрет заспанные глаза. И от этого господам, живущим по обе стороны Атлантического океана, становится не по себе. Мы в их понимании сродни смерчу, землетрясению, извержению вулкана, которые могут в один миг снести города и целые народы – словом, все, что встретится на пути.
Ардашев слушал полковника с вежливым участием.
Военный агент закинул ногу на ногу, достал из серебряного портсигара папиросу и с удовольствием затянулся. Выпустив струйку дыма, он продолжил:
– Знаете, я давно болтаюсь за границей и неплохо научился понимать этих немцев, французов, англичан… Они привыкли к спокойной, сытой и культурной жизни: цветник перед домом, мощеные дороги и ухоженные парки. Даже господин Шаляпин восхищался, что в Париже тротуары моют с мылом. А я в этом не вижу ничего удивительного. Предки сегодняшних Пьеров, Огюстов и Жанов веками строили здание своей государственности. Летели головы монархов, день и ночь работала гильотина, поднимались и усмирялись голодные бунты. Но теперь-то все хорошо. И даже очень. Законы действуют, крестьяне богатеют, рабочие живут лучше наших инженеров. А тут, на границе, маячит несметное полчище бородатых азиатов, завистливо поглядывающих через забор на соседей. Да-да, тех самых казаков, которые столетие назад носились на лошадях по Монмартру нагишом, приводя в трепет даже французских проституток. И этот страх нелицемерный. Вот и крутится в их мозгу мыслишка: «А может, покончить с Россией сейчас, пока она еще не так сильна и образованна?» И это есть начало первого акта трагедии, которая вот-вот разразится. Осталось только поднять занавес. Но что будет потом – никому не известно. Пострадать могут и зрители, и сам постановщик пьесы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})