Если Роджер и был немного озадачен такой характеристикой своих единоверцев, он проигнорировал ее, горя желанием узнать больше.
— И что?
— Снова были проблемы, — Кенни пожал плечами. — Мелочи, да, но происходили.
Подвижки и трения, небольшие удары и отколы, которые случаются, когда две континентальные массы, толкаясь, наползают друг на друга, пока между ними не вырастут преградой высокие горы или пока одна не поглотит другую, взламывая землю и разрушая камни.
— Мы видели, что Мак Дубх думал, как решить их, — сказал Кенни, — но он не тот человек, чтобы рассказывать кому-нибудь что у него на уме.
«Почти ни кому, — подумал Роджер, внезапно вспомнив тихий голос Фрейзера, едва слышимый в завывающем осеннем ветре. — Мне рассказал». Мысль отозвалась в груди неожиданной теплотой, но он отодвинул ее, чтобы не отвлекаться.
— И вот, однажды вечером Мак Дубх вернулся довольно поздно, — продолжал Кенни, — но вместо того, чтобы лечь спать, он позвал нас: меня и моих братьев, Гэвина Хейеса, Ронни Синклера и… Тома Кристи.
Фрейзер тихо разбудил шестерых мужчин и подвел их к окну, где свет ночного неба освещал его лицо. Мужчины с сонными глазами, вымотанные тяжелой дневной работой, собрались вокруг него, удивляясь, что это могло означать. С последнего столкновения, когда оба мужчины подрались из-за какого-то пустякового оскорбления, Кристи и Фрейзер не обменялись ни словом.
Это была мягкая весенняя ночь со слегка морозным воздухом, но пахнущая новой зеленью с торфяников и соленым ароматом отдаленного моря. Ночь, когда человеку хочется свободно нестись по земле и чувствовать, что темная кровь поет в его венах. Хотя и усталые, мужчины почувствовали ее и проснулись.
Кристи был настороже, внимательный и подозрительный. Ведь он стоял лицом к лицу с Фрейзером и пятью его ближайшими союзниками. Что они могли замышлять? Правда они находились в камере, где спали пятьдесят мужчин, и некоторые пришли бы к нему на помощь, если бы он позвал, но человека могли избить и убить, пока он еще не осознал опасность.
Фрейзер, не произнося ни слова, улыбнулся и протянул руку Тому Кристи. Тот мгновение колебался, подозревая подвох, но у него не было выбора.
— Нам показалось, что у Мак Дубха в руке была молния, так сильно тряхнуло Кристи, — рука Кенни лежала на столе между ними с раскрытой ладонью с зароговевшими мозолями на ней. Короткие толстые пальцы медленно сжались, и широкая ухмылка пересекла лицо мужчины.
— Я не знаю, как Мак Дубх узнал, что Кристи был масоном, но он узнал. Надо было видеть лицо Тома, когда он понял, что Джейми Рой был одним из них!
— Это сделал Куори, — пояснил Кенни, видя вопрос на лице Роджера. — Он был мастером, понимаешь.
Масонской мастер и глава маленькой ложи, состоящей из офицеров гарнизона. Один из них недавно умер, и их численность стала меньше необходимых семи членов. Куори подумал и после осторожной пробной беседы пригласил Фрейзера присоединиться к ним. В конце концов, джентльмен остается джентльменом, якобит он или нет.
«Не совсем ортодоксальная ситуация, — подумал Роджер, — но этот Куори обращался с законами, как выгодно ему самому. Да, и Фрейзер тоже».
— Ну, значит, Куори принял его в ложу, и через месяц он продвинулся от ученика до подмастерья, а потом еще через месяц стал мастером, и вот тогда он выбрал нас, чтобы поговорить об этом. Таким образом, мы всемером основали маленькую ложу — ардсмуирская ложа номер два.
Роджер коротко фыркнул.
— Да. Шестеро вас и седьмой Кристи.
Том Кристи, будучи твердым в своих убеждениях, оставался верным масонским клятвам, и у него не было другого выбора, как принять Фрейзера и его католиков в качестве братьев.
— С этого и началось. Через три месяца каждый мужчина в камере стал учеником. И после этого проблем больше не было.
Их не должно было быть, так как вольные каменщики придерживались таких основных принципов, как равенство — джентльмен, арендатор, рыбак, лэрд, в ложе это не имело значение — и терпимость. Законом также был запрет спорить по вопросам политики или религии между собой.
— Я не думаю, что членство в ложе офицеров было плохо для Джейми, — сказал Роджер.
— О, — неопределенно протянул Кенни. — Нет. Думаю, никакого вреда.
Он отодвинул свой табурет и поднялся; история была рассказана, темнота наступила, и пришло время зажечь свечу. Но Роджер заметил, что мужчина не сделал ни шага к глиняному подсвечнику, который стоял на полке над очагом, и хотя в очаге горел огонь, не было никакого запаха готовящейся еды.
— Время идти домой на ужин, — сказал он, также поднимаясь. — Идемте со мной, хорошо?
Лицо Кенни заметно прояснилось.
— Да, Smeòraich, и спасибо. Дай мне несколько минут подоить коз, и я буду готов.
Когда следующим утром после восхитительного завтрака из омлета с фаршем из бизоньего мяса, луком и грибами я вернулась наверх, то обнаружила, что Джейми уже не спит, но находится не в самом лучшем настроении.
— Как ты? — спросила я, ставя поднос, который принесла с собой, на стол и кладя руку на его лоб. Все еще горячий, но не обжигающий; лихорадка заметно спала.
— Хочется умереть, лишь бы народ прекратил спрашивать, как я, — ответил он сварливо. Я расценила такое настроение, как показатель выздоровления, и убрала руку.
— Ты ходил на горшок сегодня утром?
Он приподнял одну бровь, с негодованием уставившись на меня.
— А ты?
— Ты совершенно невозможен, когда не очень хорошо себя чувствуешь, — заметила я, поднимаясь, чтобы заглянуть в ночной горшок. Ничего.
— Тебе не приходило в голову, сассенах, что это ты невозможна, когда я болен? Если ты не пичкаешь меня отвратительным месивом из жужелиц и опилок, то тычешь в мой живот и выспрашиваешь интимные подробности о состоянии моего кишечника. Ах!
Я откинула простыню и пощупала низ его живота. Никакого неудобства из-за раздутого мочевого пузыря; похоже, его восклицание было обусловлено щекоткой. Я быстро пальпировала печень и не нашла уплотнения, что было утешительно.
— Ты чувствуешь боли в спине?
— Я чувствую боли в заднице, — ответил он, сузив глаза и складывая руки на животе охранительным жестом. — И в данный момент они ухудшаются.
— Я пытаюсь определить, затронул ли яд змеи твои почки, — терпеливо пояснила я, решив пропустить его последнее замечание. — Если ты не можешь мочиться…
— Я прекрасно могу мочиться, — уверил он меня, натягивая простыню до груди, чтобы я не потребовала доказательства. — Теперь позволь мне позавтракать.