Читать интересную книгу Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Хотелось бы писать еще, да рука немеет. Будьте здоровы, мой милый, добрый, дорогой друг. Всем сердцем неизменно Вас любящая

Надежда ф.-Мекк.

65. Чайковский - Мекк

Москва,

17 августа [1882 г.]

3 часа ночи.

Дорогой, милый друг мой!

После десятидневного пребывания в Москве я, наконец, завтра уезжаю в Каменку, совершенно измученный как работой (я должен был тщательно корректировать два раза мое трио и кое-что из Бортнянского, который, наконец, кончен), так и бессмысленно суетливой жизнью, которую вел здесь. Чем более я привыкаю к свободной жизни в деревне и за границей, тем тяжелее становятся мне мои, хотя бы и самые кратковременные, пребывания в Москве. На сей раз, появившись с первого дня приезда на концертной эстраде, мне невозможно было прожить инкогнито, и оказалось совершенно необходимым удовлетворить желанию множества лиц, хотевших меня видеть. Между тем, нужно было усиленно работать и к тому же ежедневно бывать у брата Анатолия, который живет на даче. Представьте же себе, друг мой, до чего мне беспокойно и трудно было здесь прожить. Прибавьте еще к этому, что Алеша мой вот уже две недели лежит больной в больнице в Всехсвятском и что я навещал его почти ежедневно. В результате вышел какой-то совершенно безумный образ жизни, от которого я утомлен до совершенного истощения нравственных сил.

Модест уехал в Петербург в четверг прошлой недели; через день, в субботу, уехали туда же Лев Васильевич с Таней, а в пятницу случилась катастрофа. Сестра и все каменские пришли в испуг и беспокойство; я уже получил несколько телеграмм, на которые послал успокоительные ответы.

Я принужден отложить свидание и беседу с Влад[иславом] Альберт[овичем] до следующего моего приезда. В настоящее время я способен только сесть в вагон и проспать до самой Каменки. Очень ему кланяюсь и прошу извинить, что не даю ему свидания в Подольске.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Юлье Карловне, Коле, Саше, Софье Карловне, Милочке - всем шлю привет свой.

66. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

18 августа 1882 г.

Пишу Вам лишь несколько слов, мой милый, бесценный друг, потому что имею времени только полчаса. Чем больше я слушаю и читаю рассказов о Вашем концерте, милый друг мой, тем более горюю о том, что я не могла его слышать; в особенности мне ужасно жаль скрипичного концерта, который меня так восхищает. Эта Canzonetta - это такая прелесть, такая поэзия, что мне до слез больно, что я ее не слышала; потом мне ужасно нравится вторая тема первой части концерта, - да всё, всё там великолепно.

Еще и еще благодарю Вас безгранично, мой несравненный друг, за все сведения о докторе Мецгере. Мой доктор - не ученик его, а знает его по его сочинениям и говорит, конечно, что это очень дельный человек; но сознаюсь Вам, милый друг мой, что мне немножко не нравится то, что он говорит о своем особенном индивидуальном свойстве: это отчасти пахнет шарлатанством и расчетом. Для большего выяснения этой личности я очень бы желала знать, каких он лет и какой внешности. Если Вы увидите М-mе Кондратьеву, не откажите, дорогой мой, спросить у нее эти две вещи, и также будьте так добры, мой бесценный, напишите мне, каких лет и какой внешности сама М-mе Кондратьева. Для меня очень важно решить этот вопрос лечения у д-ра Мецгера моей больной руки. Я вообще очень боюсь иностранных докторов. Вы знаете сами, дорогой мой, каковы они, то я и боюсь закабалиться к одному из таких. С другой стороны, так хотелось бы вылечить свою руку, что я и не знаю, что делать.

Я, вероятно, к 1 сентября перееду совсем в Москву, потому что меня кашель уже начал мучить, и поэтому же мне придется, вероятно, раньше ехать за границу. Боюсь опоздать с письмом. До свидания, мой милый, бесподобный друг. Будьте здоровы и спокойны. Всем сердцем горячо Вас любящая

Надежда фон-Мекк.

Пишу Вам через Владислава Альбертовича, который едет специально к Вам в Москву, мой милый друг.

67. Чайковский - Мекк

Киев,

20 августа [1882 г.]

Пишу к Вам из милого Киева, дорогая моя! Я остановился здесь на денек для некоторых необходимых покупок, коих не успел сделать в Москве, а отчасти и по любви к Киеву, и чтобы еще несколько продлить полноту одиночества.

Как только я очутился один в маленьком купе вагона, в котором сюда доехал, так сейчас же почувствовал совершенное облегчение от всех моих московских мук, и мне трудно описать Вам словами, какое глубокое счастье и наслаждение испытал я в течение этих двух дней переезда. Так усладительно было сознавать, что не обязан никуда идти, не обязан говорить и слушать, что говорят другие, что никто не потревожит мою свободу!.. Впрочем, Вы меня понимаете, милый друг!

Влад[ислав] Альберт[ович] застал меня за час до отъезда, уже в состоянии душевного просветления, когда я предвкушал наслаждение бегства из Москвы. Мне невыразимо приятно было его видеть: ведь он за час до того видел Вас и говорил с Вами. Получить весточку от Вас в ту минуту, когда ко мне снова возвращалась свобода, которой я обязан Вам, моей благодетельнице, моему лучшему другу, - в этом было такое радостное, светлое чувство! Никакими словами никогда мне не высказать, как я Вас чту и как благодарен Вам!

Теперь отвечу Вам на вопрос о М-mе Кондратьевой. Это женщина средних лет (ей сорок один год), некрасивой, но симпатичной наружности. Она очень слабенькая, очень худая, нервная. К Мецгеру она поехала по совету гр. Бобринской, но предварительно описала ему из Рима свою болезнь, весьма неопределенную и которую ни один врач еще никогда не мог уразуметь. Mецгер отвечал ей, что массаж не сможет помочь ей, и советовал не ехать, но гр. Бобринская уговорила ее всё-таки съездить, и Mецгер, осмотрев ее, сказал, что у нее нет ничего, кроме застарелого катара желудка, отражающегося на нервной системе особыми индивидуальными явлениями. Он не хотел ее массировать и, только уступая ее просьбам, дал несколько сеансов, а потом посоветовал ей Киссинген, где она и была с пользой для своего здоровья. Тем не менее, М-те Кондратьева уверовала в какую-то особую магнетическую силу его и приписывает ему хорошее состояние ее здоровья. Но что действительно изумительно, так это излечение ноги гр. Бобринской, которую два года тому назад я видел на костылях, а теперь она совершенно здорова. О летах Мецгера я спрошу у М-mе Кондратьевой и напишу. Кажется, он немолод.

Будьте здоровы, дорогая моя!

Ваш до гроба

П. Чайковский.

68. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

24 августа 1882 г.

Мой милый, несравненный друг! Вчера получила Ваше дорогое письмо из Киева и читала его с невыразимым счастьем и благодарностью. Вы - мой благодетель, потому что Вы один доставляете мне светлые минуты нравственного наслаждения, Вы мирите меня с жизнью, с людьми, даете мне забывать всякое зло, поддерживаете мою веру в идеал, потому что я вижу его в Вас. В Вашем нравственном облике я вижу свое божество, Ваша музыка, Ваш гений открывают мне небо; в Вас я получаю все нравственные удовлетворения, и без Вас моя жизнь была бы непроглядная тьма. Не примите этого за увлечение, за утрировку, милый друг мой; уверяю Вас, что это буквально верно. Раскрывать перед Вами мою жизнь и ее аксессуары во всей их наготе мне не хочется, но поверьте мне на слово, дорогой мой, что в моей жизни Вы играете роль солнца, и да будете Вы благословенны за это, пусть святое провидение снизольет на Вас все свои блага и пошлет Вам все душевные наслаждения!

Коля мой вернулся вчера из своего долгого отсутствия, грустный от разлуки с Анной, но полный надежд и мечтаний о будущем. Жаль мне будет его, если эти мечты не сбудутся. Он так любит и так верит. Мои предостережения и напоминания, что ведь еще два года ждать, что бог знает, что может случиться в это время, остаются бездейственными, он полон надежд и веры в Анну Львовну. Теперь ему, бедненькому, будет очень тяжело и не видать и ничего не знать, поэтому прошу Вас, дорогой мой, не откажите мне в горячей моей просьбе: пишите мне как.можно больше про Анну и про ее внутреннее отношение к моему бедному юноше, чтобы я могла ему давать какие-нибудь сведения, да попросите Александру Ильиничну, чтобы она позволила Анне иногда написать Коле письмецо, конечно, ничего не значащее, а просто к хорошему, близкому знакомому; ведь это ни к чему не обязывает. А для него огромное благо: он будет лучше заниматься. Мне очень жаль моего бедного мальчика, и я прошу Вас, дорогой мой, как моего истинного, единственного друга, принять его под свое покровительство и ходатайствовать за него у Александры Ильиничны и Анны Львовны.