Читать интересную книгу Неизвестные солдаты кн.3, 4 - Владимир Успенский

Неужели сейчас все это кончится, уйдет в прошлое и начнется новый этап? В одну секунду сломается ход событий, закончится тяжкая эпопея, история пойдет по другому пути. От этой секунды начнется новый отсчет времени… Начнется или нет? Во всяком случае сейчас что-то изменится. Еще минута! А вот уже меньше…

У Альфреда перехватило дыхание. Летчик, тоже не отрывая глаз от часов, торопливо глотал из фляги.

Все! Девять тридцать! Альфред медленно повернулся назад, шепча торопливо: «Ну! Ну!», и в этот момент земля качнулась у него под ногами, с гулом и треском раскатился над равниной первый залп. А за Невой вспыхнули разом сотни огоньков и тотчас угасли, задавленные черным дымом и взметнувшимся снегом.

Громовые удары следовали один за другим. Впереди начали бить орудия прямой наводкой, но их почти не было слышно. Рвались заряды, установленные саперами на минных полях, рвались немецкие снаряды, прилетавшие с того берега, и все эти звуки слились в сплошной гул, сквозь который чудом прорывалась порой близкая пулеметная строчка.

– На! – орал летчик, протягивая Ермакову флягу. – Пей, артиллерия! Твой праздник сегодня!

Противоположный берег быстро покрывался черными воронками, а потом совсем затянулся дымом и снежной пылью. Земля дрожала так, что Альфред боялся – треснет лед на Неве. И лед действительно трескался, на нем возникали полыньи, но не от канонады, а от немецких снарядов.

Дважды появлялись в небе советские штурмовики, падали с высоты, исчезая за стеной дыма, а потом снова взмывали ввысь. Генерал, выйдя из блиндажа, что-то кричал капитану летчику, тот, в свою очередь, орал в микрофон, не заботясь о выражениях.

Артиллеристы противотанкового дивизиона вытащили свои пушки на Неву, на открытое место, катили их по льду, прячась за щитами. Останавливались, били прямой наводкой по немецким дзотам и опять двигались вперед. Вокруг рвались снаряды, взметывая хрустальные конусы дробленого льда. На белом покрове оставались черные трупы, но легкие пушки катились все дальше, к середине реки, а следом бежали подносчики, тащили снаряды. И когда падал убитый подносчик, к нему тотчас бежал с берега другой солдат, бережно собирал снаряды и нес дальше. Бойцы знали, чего стоили эти снаряды! Их вытачивали в блокированном городе, в промерзших цехах. Их начиняли костлявые слабые руки умирающих голодной смертью людей. Начиняли не взрывчаткой, а ненавистью. В каждый такой снаряд был вложен подвиг рабочих, вложены последние надежды тех, кого прямо от станка увозили в санках на братские кладбища.

Их накапливали целый год, один к одному, берегли до светлого праздника. И артиллеристы били ими в упор, без промаха, наверняка.

Третий час длился оглушительный рев канонады. Но главное еще только начиналось. В 11 часов 45 минут грохот достиг наивысшего напряжения. Артиллерия работала теперь на предельном режиме. Как черные торпеды, промелькнули снаряды «катюш», распоров огненными хвостами небо. Ухо с трудом различило вибрирующий гул их разрывов.

Взвились ракеты. Из траншей, из окопов на лед выбегала пехота. Сначала появились небольшие кучки бойцов – штурмовые группы. Автоматчики в белых халатах бежали налегке, огибая разводья. Они даже не стреляли, у них была одна цель: преодолеть открытое расстояние, зацепиться за берег. Следом за ними выскакивали саперы из отрядов разграждения.

Альфреду казалось, что он смотрит захватывающий фильм с быстро меняющимися кадрами. Вот автоматчики уже скрылись из виду, залегли среди воронок, среди изрубленных снарядами деревьев. А на лед валом валила пехота. И справа, и слева, сколько хватал глаз, мельтешили фигурки людей, а следом сыпались из траншей еще и еще. Несли на себе лестницы, деревянные щиты, укладывали их на полыньи. В рев канонады вплетались новые звуки, прорезывалось сквозь грохот протяжное «а-а-а-а-а!..»

И вот уже человеческая волна перехлестнула через простор реки, уже ползли люди по крутому скату, подставляя друг другу плечи, подтягиваясь на веревках. А с нашего берега спускали на лед пушки.

Альфред и не заметил, как правее протянулась по льду щитовая дорога, увидел только, когда на нее, покачиваясь, съехал с берега первый танк и пошел осторожно, словно на ощупь.

Артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны, на первый рубеж огневого вала. Пехота, преодолев прибрежные укрепления, ушла дальше и скрылась в дыму. Теперь Альфред не видел, как развивается бой. Через реку продолжали переправляться новые подразделения, все больше появлялось пушек и танков. На той стороне саперы взрывали крутые склоны, прокладывая артиллеристам и танкистам дорогу наверх.

– Кажется, удалось, а? – крикнул летчик и вдруг, подскочив к Ермакову, обнял его, поцеловал в щеку. – Ну, радуйся, черт!

– Да я радуюсь, – смущенно произнес Альфред. Он чувствовал в себе какую-то легкость и приятную усталость, как человек, поработавший много и хорошо. Наверно, это и было счастье, но он не умел выразить его внешне, криками или движениями.

– Старший лейтенант, к генералу!

Ермаков спустился в блиндаж, щурясь после яркого света. Здесь было сумрачно и шумно, сразу несколько человек кричали в телефонные трубки.

– Переносите огневой вал на следующий рубеж, – приказал генерал.

– По плану еще четырнадцать минут.

– К черту план! Ты знаешь – вперед прошли! Пехота легла, своих снарядов боится. Запал пропадет. Перестарались, боги войны!

Альфред подумал: генерал, наверно, прав. Не потому, что он генерал, а потому, что полоса разрывов, протянувшаяся на семь километров, мешала нашей пехоте сделать новый бросок.

Он посмотрел на схему, уточнил, какие части «работают» в этом месте, и вызвал по телефону командный пункт штаба артиллерии. Не прошло и двух минут, как огненный вал в центре прорыва скачком отодвинулся на следующий рубеж. Но на флангах вал оставался на прежнем месте, и Альфред подумал, что дела там идут хуже.

Генерал приказал Ермакову сидеть возле телефона и вскоре потребовал перенести огонь еще дальше. Артиллеристы снова выполнили распоряжение четко и быстро.

Несколько коротких телефонных разговоров – вот и все, что сделал Альфред за этот день. Он понимал: внес свой вклад раньше, во время обсуждений операции, во время подготовки артиллерийского наступления. И если сейчас всё шло без задержек, как и предусматривалось, то в этом была и его заслуга. Он испытывал некоторое удовлетворение. Но было неловко торчать без особой нужды на своем берегу, в безопасном месте.

Зимний день закончился рано. Ближе к вечеру потеплело, повалил густой снег, занося воронки и трупы. В сумерках сражение ослабело и быстро затихло. Обеим сторонам нужна была передышка.

На передовой вспыхивали короткие перестрелки, ползали разведчики, засекая огневые точки. Подремывали в разрушенных окопах, в разбитых блиндажах усталые бойцы. Центр напряжения переместился сейчас в тылы. И немцы, и наши подтягивали резервы, подвозили боеприпасы. Советские саперы строили переправы для тяжелых танков и орудий крупных калибров. Выдвигались вперед части второго эшелона, меняли свои позиции артиллерийские и минометные дивизионы. Утром вся эта масса стволов должна была ударить с новых позиций по новым целям.

Линия фронта застыла причудливыми изгибами, и это очень осложняло работу артиллеристов. Требовалось точно определить передний край, чтобы не попасть по своим. Всю ночь артиллерийские офицеры намечали ориентиры, набрасывали схемы огня. Альфред сидел в блиндаже, обложенный картами, бумагами, схемами и донесениями, сводил в единое целое все эти разрозненные данные, а потом передавал их в штаб артиллерии.

В блиндаже было жарко. Альфред снял гимнастерку, работал в одной нижней рубашке, как бывало раньше в Москве, по старой привычке рассеянно почесывал грудь. Он был в том приподнятом состоянии, когда все делается просто, когда голова работает сама и когда даже трудные решения даются без особого напряжения. Он давно не испытывал такого состояния и теперь радовался, что не утратил своих прежних способностей. И опять на ум ему пришла мысль о решающей машине. Сейчас такой машиной был он сам, но ведь человек не способен на длительное напряжение. Человек устает, а машина будет «думать» безотказно.

Занятый делом, он не обращал внимания на людей, входивших в блиндаж, не заметил, как вернулся с передовой генерал и, наскоро попив чая, бросился на нары отдохнуть. Командиры рот и батарей, полков и дивизионов знали, что делать им на рассвете. Главное было ясно: идти вперед, уничтожая противника там, где он обнаружится. Никакие планы не могли теперь предусмотреть всех поворотов и случайностей боя. А то, что делал Альфред, было важно не столько для артиллерийских частей, получивших уже конкретные указания от своих командиров, сколько для высших штабов, чтобы там могли ясно представлять себе ход сражения и своевременно влиять на него.