Читать интересную книгу Знаки перемен (сборник) - Татьяна Трубникова

…Ее воспитанием в детстве занимался отец. Гораздо больше, чем мать. Девочкой она проводила с ним все время. Не капризничала, ни разу ни о чем не попросила. Ни об одной вещи. Все свои мечты несла только в себе. Не хныкала и не ныла. Если шли долго, как они с отцом всегда гуляли – мерили километрами-районами город – могла попросить только постоять минуточку…

Отец учил ее не пить и не есть часами… Ориентироваться в незнакомой местности без видимых запоминающихся признаков. На примере старого города в Евпатории, где глиняные, высокие восточные заборы бесконечны и одинаковы, без стыков от дома к дому, петляют в разных направлениях…

Что ж, отец воспитал из нее настоящего мужчину…

…В девять вечера того же дня ее вызвали на опознание. Провели какими-то особенно грязно-желтыми, казенными, унылыми коридорами. Распахнули перед нею дверь.

На стульях сидели четверо мужчин.

Трое – незнакомцев. А на самом крайнем слева – зверь. Она сразу узнала. Следователь стоял, девушка писала протокол. Следователь спросил: узнает ли она кого-нибудь здесь? Она сказала. Девушка записала.

Поставила подпись под протоколом.

Насильник ни разу не поднял на нее глаз.

Она не хотела следить за ним, но, снова сжавшись внутренне, видела малейшее движение его пальцев, даже дыхание, даже дрожь ресниц…

Лицо было свекольно-красным. Видимо, с ним уже «поработали»…

…Странное вращение под сердцем она чувствовала еще долго. Ложилась спать в тот день – неведомая сила все крутила и крутила бесконечный маятник в ней…

Чувства обострились. Восприятие – яркое. Будто вдруг впервые в жизни увидела мир в цвете, а до этого все было черно-белым. Разумеется, и раньше в моменты радости, горести или страха жизнь казалась ярче. Но – именно казалась! Потому что сейчас ей открылась иная яркость. Буквальная. Иное видение. Будто все происходящее в глазах распадалось на движение, направления движений, на звуки, направление их, запахи, прикосновение одежды к телу… Даже дуновение ветра она ощущала теперь иначе. Дышала – иначе. И все это – одновременно. Она все это ощущала одновременно.

И пусть это кажется пустой выдумкой. Когда-то люди не верили, что можно летать в небе. А теперь это просто.

Главным удовольствием ее стало движение. Любое. Раньше иногда она задумывалась, например, а перемахнет ли она через оградку? Или юбка заденет? А доплывет ли до середины пруда? Теперь она не думала. Никогда. Думало тело. Та самая неведомая сила, вращающаяся под сердцем…

Нечто древнее пробудилось в ней. Нечто даже не из глубины столетий, тысячелетий… глубже.

С течением времени эта яркость, подобная невыносимой яркости африканского солнца, стала стихать. Она с облегчением думала об этом. Но, задавая внутрь себя вопрос, есть ли зверь, всегда получала: да.

Ощущения ее напоминали детские. Когда все впервые. Удивление, радостное, новое узнавание вызывали самые простые вещи. Прикосновение солнечных лучей… именно прикосновение! …запахи травы, шершавость коры деревьев. С этим ее новым восприятием.

Самое необычное же заключалось в том, что она иначе стала воспринимать людей… Их жесты, походку, запах, звук голоса… То, кем они хотели казаться и то, кем они были на самом деле… И даже то, что они сами думали о себе… Эти три позиции редко совпадают. Она всегда охватывала человека целиком, одним взглядом. Холодно думала. Будто бы рассматривала. Но рассматривала без желания рассматривать. Просто и естественно, как дыхание. Всегда видела главное: есть ли в человеке зверь. Какой он. Видела его моментально. Даже не видела, а чувствовала. Когда непроизвольно напрягалась, общаясь. Снова подкатывал комок в животе. Все люди теперь делились для нее на тех, в ком есть зверь, в ком его нет и на тех, кто не знает, что он есть… Например, она всегда безошибочно могла сказать, не зная этого фактически, служил ли мужчина в армии.

Странные мысли иногда посещали ее. Часто всплывало в памяти детство… поймай она бабочку махаона сейчас, во сто крат бархатистее были б ее крылья, чем даже тогда…

Однажды случайно в книжном магазине наткнулась на энциклопедию про динозавров. У них, у ящеров, было два мозга. Крошечный – в мозговой коробке и огромный – в области таза, под позвоночником… Этот второй мозг был самым настоящим, серым веществом. Они думали иначе, чем мы…

Может, в ней в ту страшную, истинную минуту вдруг пробудилось нечто, что жило в них? Мозг ящера. Она и стала ящером на мгновение. Холодным, быстрым, страшным. Ни о чем не жалеющим. Не сомневающимся…

В китайской, древнейшей культуре, есть знания о том, что всепроникающая энергия, ци, в человеке сконцентрирована в области живота на три пальца ниже пупка. Именно отсюда человек берет силу. Насколько она велика – настолько он жизнеспособен. А насколько умеет владеть ей – настолько силен в бою. На умении концентрировать ци и направлять ее и основаны боевые единоборства.

То самое место, где у ящеров был мозг.

Ци большей частью сконцентрирована в дантьене. Дантьен китайцы представляют в виде энергетического шарика, вращающегося у мужчин – по часовой стрелке, у женщин – против. А еще энергия течет по меридианам тела, как по неким невидимым рекам, окутывая всего человека…

…Засыпая поздним вечером того страшного дня встречи со зверем, она еще и еще раз вспоминала свои шаги к милому. Вот идет по улице Маштакова она-не она. Будто видит себя со стороны. Вот вдалеке столь жадно ожидаемый, знакомый силуэт. Вот он все ближе, ближе… Вот его удивленные глаза…

Именно тогда, тогда она увидела его. Так, как никогда до этого видеть не могла. Все, вроде бы, было так же. Милые карие глаза. Его походка. Его близкое тепло тела. Сказала ему про зверя.

Смотрел серьезно. Очень взросло. Вдруг как-то совсем взросло.

Думал. Что делать?

Купил воды. Обмыл ее кровь. Бережно.

Тихо пошли с ним обратно. Туда, где зверь напал на нее.

Спустились к оврагу. Там, во влажной тьме тени, зверь, не видящий их, наблюдающих из-за ветвей, разбирался с карманами ее куртки…

«Он?»

«Он».

Вернулись. Снова на то место, что когда-то было их юной зарей любви…

Солнце светило в глаза. Но оно не грело их сердца, как мечталось ей совсем недавно…

«Ивановское». Милое любимое место. Тишина. Только птицы поют песнь лета.

Но она ее почти не слышала. Она слышала другое: дыханье милого, биенье его сердца, ветер скользящего мимо, по сторонам, равнодушного его взгляда… Равнодушного не к тому, что с ней случилось. Вовсе нет. Этим он был обеспокоен.

Она же смотрела холодными глазами проснувшегося ящера. Впервые.

Его карий, скользящий взгляд. Равнодушный к ее душевной боли. К той боли, которой жег ее. Жег медленным огнем ноябрьского признания: «Ты мне изменял?» «Да». «Да?!!» «Да». «Да?!!!?». Боли неведения-предвидения: он еще бывает с другой? Или уже нет? Он еще с ней… той, другою… Когда-то он говорил даже, что любит, конечно, любит ту, другую…

Только сейчас, глядя на него, она поняла, что чудовищно несчастна.

Вдруг, в одну секунду, все поняла, все увидела. Четко. Будто наяву.

Сказала:

– Скажи, ты еще с ней, да?

Он молчал.

– Ты делаешь больно!.. гораздо, гораздо больней, чем вот он… Чем он…

Она указала рукой в сторону оврага у реки, где они видели насильника.

Он слабо улыбнулся, и что-то глубоко человеческое проскользнуло в его лице.

Она хотела, как обычно, заплакать, но вдруг поняла, что плакать ей не хочется…

– Проще с таким драться, зверем, чем тебя любить… С ним – не так больно…

Рана на руке быстро зажила. Ее касался милый.

Только шрам остался.

Качели

Всегда, с первого дня их любви, она чувствовала огромную разность между ними. И огромное притяжение. Дело было вовсе не в разнице их возраста, положения и мировоззрения. Просто две огромные планеты неслись в космосе, и, по вселенскому закону подобия, должны были столкнуться… Так закрутилась спираль сладкого безумия. Когда она отдала ему свое сердце? Сразу, в первое же мгновение, когда с его губ сорвались стихотворные строчки, наполненные силой и страстью, понимание которых невозможно было ожидать в столь юном… От удивления, да, более всего – от удивления – она замерла. Она не верила. Такое бывает? Ему не девятнадцать, ему – сорок пять…

Сколько сладких и томительных летних ночей провела она без сна, мучаясь и надеясь в дым, отчаиваясь и летая вместе с соловьем за окном, встречая серое рассветное небо…

Она знала: скоро придется расстаться. Она не увидит его. Она и не должна его видеть. В последний день она завязывала ему шарф – так было надо – и чуть не упала в обморок от волнения. Его лицо, шея – близко. В глазах ее – туман. В руках – предательская слабость. Жар по всему телу…

Он не может любить ее. Потому что это невозможно… Но почему-то встречи длились… Так начались их качели.

Много, много раз потом она думала: «Все. Конец». Качели падали вниз с головокружительной высоты. Но рано или поздно их толкало друг к другу силой, сопротивляться которой невозможно… И снова – небо… Страсть? Да. Но и еще нечто большее. Потому что в отчаянии, говоря ему жестокие, обидные, горькие слова, она все равно знала: она его любит. Обещая себе никогда, никогда не видеть его более… Чтобы потом слиться с ним в едином порыве. С тем же безумием отчаяния. О, как прекрасны были их воссоединения! Она переставала понимать, где он, где она. Потому что была с ним единым целым. И, казалось, ничто, никогда не разорвет их сплетенных пальцев.