Читать интересную книгу Мужики и бабы - Борис Можаев

- Если про историю города Глупова, то лучше не надо, - ответил Успенский.

Бабосов с удивлением поглядел на него:

- А где же взять нам другую историю? Другой нет-с.

- Есть! Есть история... Да, изуродованная, да, искалеченная, но это великая история великого народа.

- Великая?! Пригласить на царство чужеземцев - володейте нами! Акция великой мудрости, да? Великого народа?! Двести лет гнуть спину под ярмом татар, посылая доносы друг на друга, - признак мудрости и величия? Ладно, бросим преданье старины глубокой и темную неразбериху междоусобиц. Возьмем деяния великих государей... Первый из них - Иван Грозный, душегубец, эпилептик, расточительный маньяк, безумно веривший в свою земную исключительность... Ради утверждения собственного величия жил в неслыханной роскоши, ободрал пол-России, вешал, казнил, голодом морил... Проиграл все войны, потерял приморские земли, вновь обретенную Сибирь. Второй последовал за ним - слабоумный, юродивый, годившийся разве что в церковные звонари. Третий великий государь... Он же первый свободно избранный царь на Руси. Кто ж он? Детоубийца, клятвопреступник, манипулянт. "Какая честь для нас, для всей Руси - вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач". Может, хватит для начала? Или дальше пойдем!..

- Коля, да ты прямо как наш лектор Ашихмин из окружкома, - воскликнула Мария. - У тебя талант... Тебе не математику преподавать... умы потрясать надо.

- Не умы, а воздух сотрясать. Старые песни новых ашихминых. Хорошо их распевать перед теми, кто плохо знает свое отечество, - сказал Успенский.

- Ну, допустим, Пушкина-то не отнесешь к плохим знатокам отечества, усмехнулся Саша.

Эта реплика точно подхлестнула Успенского. Он встал, легко отодвинул стул и, чуть побледнев, как-то вкось метнул взгляд на Сашу и обернулся к Бабосову.

- Пушкин тут ни при чем. У Пушкина была своя задача - наказать гонителя своего, Александра Первого, с нечистой совестью заступившего на трон. "Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!" Вот кредо Пушкина. Однако истинный Борис совсем другое дело. Во-первых, он такой же татарин, как я киргиз. Его дальний предок Чет пришел из татар служить на Русь. За двести с лишним лет до рождения Бориса. От Чета произошли, кроме Годуновых, и Сабуровы. Но никто их татарами не называл. И вряд ли Василий Шуйский мог бы попрекнуть Бориса, что он женат на дочери Малюты Скуратова. Ведь на другой дочери Малюты был женат не кто-нибудь, а брат того же Василия Шуйского. Да и стыдного тут ничего не было: Скуратовы-Бельские были старинной боярской фамилии. Конечно, Малюта был опричником... Но ведь и все Шуйские служили в опричниках. Все. А вот Борис Годунов отказывался идти в погромы. Отказывался, хотя рисковал головой. А это что-то значило в те поры. Вот вам исторические факты о нравственном облике царя Бориса. Что же касается его царствования, оно не нуждается в особых доказательствах разумности царя: он восстановил разоренное хозяйство страны, вновь присоединил Сибирь, замирился с Литвой, отстроил Москву и прочая... Вот так, друг мой Коля Бабосов, нашу историю козлиным наскоком не возьмешь. Дело, в конце концов, не в Борисе Годунове и даже не в истории. Дело в той привычке, традиции - пинать русскую государственность, в той скверной замашке, которая сидит у нас в печенках почти сотню лет. Дело в интеллигентской моде охаивать свой народ, его веру, нравы только потому, что он живет не той жизнью, как нам того бы хотелось. И мы упрямо отрицаем его своеобычность, разрушаем веру в свою самостоятельность с такой исступленностью, что готовы скорее сами сорваться в пропасть, чем остановиться. И срываемся... - Успенский поймал за спинку отставленный стул, с грохотом придвинул его к столу, сел, скрестив руки на груди, и посмотрел на всех сердито, как будто бы все были настроены против него, Успенского.

- Откуда сие, Дмитрий Иванович? - восторгался Саша.

- Я готовился когда-то в историки... Мечтал стать приват-доцентом. А что касается истории первой русской смуты, тут у меня к ней особое пристрастие...

- Дайте я пожму вам руку! Честную руку русского патриота, - Михаил Николаевич протянул через стол свою массивную ладонь с узловатыми пальцами.

- Вы уж лучше троекратно облобызайтесь, - усмехнулся Бабосов. - Да на иконы перекреститесь. А то спойте "Боже царя храни".

- Коля, это нечестно! При чем тут царь, когда говорят об отечестве? сказала молчавшая весь вечер Анюта, строго сведя брови. - Нехорошо плевать на своих предков. Совестно! Ты какой-то и не русский, татарин ты белобрысый.

Все засмеялись...

- Ну, конечно! Вы правы, мадемуазель. Я осмелился говорить о безумии национализма, толкающего народы на поклонение собственному образу. Кажется, это слова Владимира Соловьева? - с горькой усмешкой глянул Бабосов на Успенского. - Вроде бы вашего кумира.

- Правильно, Соловьева. Но Соловьев никогда не отрицал национализма, он только осуждал попытки противопоставить узкое понятие национализма служению высшей вселенской правде, - подхватил Успенский.

- То бишь не правде, а божеству, - поправил Бабосов.

- В данном случае это одно и то же. У Соловьева есть и такие слова: наш народ не пойдет за теми, кто называет его святым, с единственной целью помешать ему стать справедливым. И я не вел речи о патриотизме, превращенном в самохвальство. Я только хочу доказать, что наш народ много страдал, для того чтобы иметь право на уважение.

- Ну, конечно. Те, которые критикуют свою историю, народ не любят, те же, кто поют дифирамбы нашей благоглупости, патриоты. Салтыков-Щедрин смеялся над русской историей, следственно, он был циником, очернителем. Суворин защищал нашу историю от Щедрина, значит, он патриот.

- Ничего подобного! Салтыков никогда не высмеивал русскую историю; он бичевал глупость, лень, склонность к легкомыслию и лжи. Это совсем другое.

- В таком случае говорить нам не о чем, - Бабосов нахохлился, обиженно, по-детски надув губы.

- Я тоже так полагаю, - Успенский взял рюмку с водкой и, ни с кем не чокаясь, выпил, пристукнул ею об стол и сказал: - Пора и честь знать. Спасибо за угощение...

Он глянул на Марию и встал. Она поднялась за ним.

- Куда же вы? - захлопотала Ефимовна. - А самовар?.. У меня пудинг стоит...

- А гитара, а песни? - Саша снял со стены гитару и с лихим перебором прошелся по струнам:

Эх, раз, что ли, цыгане жили в поле!..

Цыганочка Оля несет обедать в поле...

- Нет, Саша... В другой раз, - заупрямился Успенский. - Я пойду.

- И я пойду, - хмуро сказал Бабосов.

- Я вам пойду! - Саша стал спиной к дверям и еще звонче запел, поводя гитарой и подергивая плечами:

Я с Егором под Угором

Простояла семь ночей

Не для ласки и Любови

Для развития речей...

- Анюта, ходи на круг! - крикнул он. - А там поглядим, у кого рыбья кровь! Их-хо-хо ды их-ха-ха! Чем я девица плоха...

Анюта словно выплыла из-за стола - руки в боки, подбородок на плечо, глаза под ресницами как зашторены, и пошла, будто стесняясь, по кругу, выбивая каблучками мелкую затяжную дробь, развернулась плавно перед Дмитрием Ивановичем, поклонилась в пояс и даже руку кинула почти до полу.

- Дмитрий Иванович!

- Митя! Ну что же ты? - тотчас раздалось из-за стола.

Он глядел исподлобья на удаляющуюся от него Анюту и снисходительно-отечески улыбался, но вот подмигнул Саше, важно размахнул бороду и сказал:

- Кхэ!

Потом скрестил руки на груди, поглядел налево да направо и пошел шутливым старческим поскоком на негнущихся ногах:

Деревенский мужичок

Вырос на морозе,

Летом ходит за сохой,

А зимой в извозе...

- Вот так-то... Ай да мы! - весело крикнул Саша, сам бросаясь на круг, и закидал коленки под самую гитару:

Ах, тульки, ритатульки,

Ритатулечки-таты...

Ходят кошки по дорожке,

Под забором ждут коты...

- Ах вы мои забубенные! Ах вы неистребимые!.. Молодцы!.. - шумел Михаил Николаевич, пристукивая кулаком по столу. - Вот это по-нашему... Вот это по-русски. Наконец-то и у нас праздник... А то развели какую-то словесную плесень. Выпьем мировую!

Он налил рюмки и поглядел на Бабосова:

- А ты чего присмирел?

- А вот соображаю - с кого начинать надо...

- Чего начинать?

- Обниматься... Без объятий что за праздник. Не по-русски.

- Но, но! Не выезжай на панель, разбойник, - шутливо погрозил ему старик и сам засмеялся.

Все были довольны, что так легко и просто ушли от давешней размолвки, что стол полон всякого добра, а хозяйская рука не устала разливать да подносить вино:

- Пейте, ребята, пока живы. На том свете небось не поднесут.

Под вечер Успенский с Бабосовым уже сидели в обнимку и пели, мрачно свесив головы:

Скатерть белая залита вином,

Все гусары спят непробудным сном...

Когда Успенский с Марией встали уходить, поднялся Бабосов; с трудом удерживаясь на неверных ногах, он решительно произнес:

- И я с вами. Без Мити не могу.

- А ты куда это на ночь глядя? До Степанова почти десять верст... В овраге ночевать? - набросился на него Саша, взял и осадил его за плечи. Тебе постлано на сеновале. Сиди.