Читать интересную книгу Рассказы из всех провинций - Ихара Сайкаку

Не на шутку рассердившись, Гумпэй подозвал к себе Мёсюн.

— Самый последний вор — и тот честнее вас! Будь вы мужчиной, я не оставил бы вас в живых, а так приходится вас пощадить, но за это вы должны сегодня же отправить восвояси невесту вместе с ее приданым! — Так в слепой ярости кричал Гумпэй, не задумываясь, чем это может кончиться.

В ответ Мёсюн открыла сундук с приданым и, указав на лежавшие там две сотни золотых рё, произнесла:

— Вот, взгляните, хоть перед свадьбой об этих деньгах разговору не было, родственники невесты, будучи людьми богатыми, решили отправить их вам в подарок. В нашем мире все счастье в золоте. А что толку от красоты? В хозяйстве она не пригодится. Верьте мне, я вам зла не желаю.

Придя в еще большую ярость от того, что лекарка вздумала его поучать, Гумпэй схватил веревку, связал Мёсюн и, втолкнув ее в паланкин, велел везти вместе со всем приданым к дому Гэки. Что же до невесты, то она пришла в такое отчаяние, что покончила с собой прямо в доме Гумпэя.

Узнав о случившемся, Гэки вскочил на коня и помчался к Гумпэю. Люди Гумпэя уже поджидали его, даже ворота открыли, и как только Гэки вбежал в парадное, бросились на него с копьями и пиками. Гэки принялся защищаться, но, когда, зарубив насмерть двух противников и ранив еще четверых или пятерых, он устремился во внутренние покои, живший в доме Гумпэя ронин Исикура Дзёмон вонзил ему в спину копье, и Гэки испустил дух.

Тут всполошились люди в соседних усадьбах, однако Гумпэю удалось вовремя скрыться. Прежде чем покинуть родные места, он убил Мёсюн. Родственники его тоже поспешили скрыться, и усадьба Гумпэя осталась пустовать.

У Гэки был младший брат по имени Хатикуро. Незадолго до описанных событий он и его друг отправились в паломничество к храмам Кумано. В горах Кумано выпал обильный снег, и даже вековые сосны, утопая в нем, казались совсем маленькими. Скрылись под снегом ветки мисканта, по которым путники обычно узнают дорогу,[149] и не разобрать было, куда идти. Когда же паломники вышли к подножию скал, смолкли птичьи голоса, слышалось лишь завывание ветра. И вот во время этого трудного паломничества, когда путникам приходилось раздалбливать лед, чтобы утолить жажду, приятель Хатикуро — Вада Римпати повредил себе ногу и совсем приуныл.

— О, я вижу, ты не такой храбрец, каким казался, — молвил, обратившись к нему, Хатикуро. — Если уже при первом подъеме ты так раскис, что же будет при следующем? — Он всплеснул руками и рассмеялся. — Впрочем, раз уж я отправился вместе с тобой в паломничество, ничего не поделаешь. До той вершины ты уж как-нибудь дойди сам, держась за плечо слуги, а потом я тебя понесу.

Хатикуро говорил намеренно резко, стремясь таким образом ободрить друга, однако тот принял его слова всерьез и обиделся.

— Нога и впрямь меня подвела, зато рука не подведет! Клянусь богом Хатиманом, не видать тебе от меня пощады! — С этими словами Римпати выхватил из ножен меч и бросился на Хатикуро. Тот слова не успел сказать, как начался поединок, да такой жаркий, что от скрещенных мечей искры во все стороны полетели. И вот как раз в этот миг прямо перед ними откуда не возьмись появился Гэки, только был он сам на себя не похож.

— Знаю, — произнес он, — что вы повздорили между собой сгоряча. Я — дух Гэки, которого сгубил негодяй по имени Фусаки Гумпэй. Только брат Хатикуро может за меня отомстить, вот я и предстал перед вами, чтобы не дать ему погибнуть. Ежели досада ваша друг на друга не иссякнет, вы сможете свести счеты потом, когда месть Гумпэю будет совершена Сделайте же, как я прошу. — При этих словах дух Гэки исчез.

Хатикуро и Римпати долго не могли прийти в себя от неожиданности. Опомнившись, Хатикуро залился слезами, печалясь о том, что брату его изменило самурайское счастье. Римпати же принялся его ободрять:

— Что было, то было, теперь уже ничего не изменишь. Ты должен во что бы то ни стало разыскать Гумпэя, хоть с неба его достать, хоть из-под земли. Я же помогу тебе совершить месть.

Хатикуро вместе с другом возвратился на родину. Узнав, что в действительности все было точно так, как им поведал дух Гэки, оба покинули Кумамото и отправились на поиски Гумпэя.

Больше двух лет скитались молодые люди по стране и наконец прослышали, что Гумпэй скрывается на горе Тогакуси провинции Синсю у своего родственника, настоятеля храма. Пылая желанием мстить, как пылает гора Асама,[150] они устремились в то селение и принялись тайком разузнавать о Гумпэе. Как выяснилось, тот взял себе монашеское имя Додэн, облачился в черную рясу и уединился в хижине, в которой, как это ни странно, не было ни одного изображения будды. Поняли друзья, что Гумпэй поселился в горной глуши не потому, что в нем проснулась истинная вера, а оттого, что был он трусом и боялся расплаты за совершенное злодеяние.

На следующий же день Хатикуро и Римпати разыскали его хижину и, взломав бамбуковую дверь, ворвались внутрь.

— Гумпэй! Наступил твой смертный час. Защищайся! — крикнули они и назвали себя по имени.

Гумпэй не проявил свойственной ему прежде отваги и с покорным видом произнес:

— Вы сами видите, я удалился от мирской суеты и провожу дни в молитвах об упокоении души Гэки-доно. Пощадите меня.

Хатикуро обвел глазами хижину и сказал:

— Не иначе как ты задумал нас обмануть. Если ты проводишь дни в молитвах, зачем тебе держать у изголовья копье? Ты лишь с виду монах, а душа у тебя прежней осталась! Нет, не жди от меня пощады!

Понял тут Гумпэй, что Хатикуро не отступится от своего, и бросился было за копьем, но в тот же миг Хатикуро поразил его в правую руку. Тогда Гумпэй, зажимая рану, кинулся к Римпати, изловчился и, выхватив у него меч, зарубил насмерть. Но тем временем Хатикуро успел нанести Гумпэю смертельный удар.

Когда месть была совершена, Хатикуро приник к мертвому телу друга и стал его оплакивать. Потеряв двух близких людей — брата и друга, он принял постриг, поселился в уединении близ храма в горах Накаяма, что в провинции Сэтцу, и стал молиться об упокоении душ Гэки и Римпати.

Так честь его рода была спасена, однако нынче об этом напоминает лишь памятник на его могиле.

Встреча с русалкой, стоившая жизни самураю

В море, омывающем провинцию Осю, не раз вылавливали диковинных рыб. Однажды, а случилось это во времена императора Го-Фукакусы,[151] двадцатого дня третьего месяца первого года эры Ходзи,[152] в одном из заливов уезда Цугару видели люди русалку. Рассказывают, будто на голове у нее был алый гребень, как у петуха, ликом же она походила на прекрасную девушку. Плавники ее отливали лазурью, и чешуя сверкала, точно золото. Тело источало сладостный аромат, а голос, тихий и нежный, был подобен флейте-жаворонку.[153]

Жил в те времена человек по имени Тюдо Киннай. Был он вассалом князя Мацумаэ и отвечал за охрану побережья. Как-то раз пришлось ему по долгу службы объезжать прибрежные поселения. Солнце было уже на закате, когда Киннай вместе со своей свитой сел в лодку в бухте Сакэкава. Не успела лодка отплыть от берега на восемь тё, как поднялись пенистые волны, во все стороны полетели разноцветные брызги и прямо перед путниками, рассекая волны, появилась русалка. Перевозчик не на шутку перепугался, а все сидевшие в лодке и подавно чуть не лишились чувств от страха. Один лишь Киннай не растерялся, живо достал свой короткий лук и выстрелил в русалку. Стрела его попала в цель, и русалка скрылась под водой. В тот же миг волны на море улеглись, и лодка благополучно достигла берега. Возвратясь в замок, Киннай стал держать отчет о своем путешествии перед советом старейшин и в числе прочего упомянул о русалке, которую застрелил в бухте Сакэкава.

Услышав об этом, старейшины воскликнули:

— Ну и ну, не каждому выпадает на долю подобная удача. Завтра же, улучив удобный момент, мы сообщим об этом его светлости.

Тем бы дело и кончилось, если бы не самурай по имени Аосаки Хякуэмон, служивший в охране замка. Был он человеком чванливым и своевольным; несмотря на то что минул ему уже сорок один год, женою так и не обзавелся и всегда ходил с надутым видом. Но поскольку принадлежал он к старинному самурайскому роду и к тому же отец его, Хякунодзё, в свое время чем-то особенно отличился перед господином, Хякуэмон получал высокое жалованье, и окружающим поневоле приходилось сносить все его выходки.

Вот и на сей раз, услышав рассказ Кинная о русалке, Хякуэмон сделал вид, будто не поверил ни единому его слову.

— Я бы не стал докладывать его светлости о том, чего не видел собственными глазами, — нарочито громко проговорил он, обращаясь к сидящему поблизости слепому рассказчику.[154] — Всем известно, что у птицы есть крылья, а у рыбы — плавники. Эти твари весьма проворны, когда дело касается их жизни, и так просто в руки не даются. У меня в саду есть маленький пруд шириною в четыре-пять кэнов,[155] не больше, в нем я держу золотых рыбок. На днях я принялся потехи ради стрелять в них из игрушечного лука, выпустил более двухсот стрел — и что же? Ни одна не попала в цель. Как видите, даже эту живность убить совсем непросто. Вообще же нет на свете ни оборотней, ни чудес. Не удивляемся же мы тому, что у обезьян красная морда, а у собаки четыре лапы.