Читать интересную книгу Нагорная проповедь Христианская контркультура - Джон Стотт

Сравнительно легко повторять слова молитвы Господней, не думая, как попугай (или даже как «бормочущий» язычник). Но только искренняя молитва поможет постичь ее революционные выводы, так как в ней отражены христианские ценности. Мы постоянно подвергаемся давлению со стороны мирской культуры. И если мы уступаем, то начинаем беспокоиться о нашем собственном маленьком имени (желая видеть его отпечатанным на бумаге или в газетных статьях, защищая его от нападок), о нашей собственной маленькой империи (управляя, влияя и манипулируя людьми, or чего раздувается наше эго) и о нашей собственной глупой маленькой воле (все время желающей идти своим собственным путем и страдающей, когда ее надежды не сбываются). Но в христианской контркультуре нашей главной заботой является не наше имя, царство и воля, а Божье. Наше умение молиться этой молитвой со всей чистотой может стать тщательнейшей проверкой истинности и глубины нашего христианского вероисповедания.

Во второй части молитвы местоимение «твой» заменяется на «наш», когда от дел Божьих мы обращаемся к нашим собственным. Выразив свою пламенную озабоченность Его славой, мы выражаем теперь свою смиренную зависимость от благодати Его. Истинное отношение к Богу, Которому мы молимся, как к своему Небесному Отцу и великому Царю, хоть и отодвигает наши личные нужды на второе, подчиненное место, все же не исключает их. Отказаться вовсе упоминать их в молитве (на основании того, что мы не желаем беспокоить Бога подобными незначительными вещами) было бы такой же великой ошибкой, как и позволить им в наших молитвах преобладать. Поскольку Бог — это «наш Отец на небесах», любящий нас отеческой любовью, Он заботится о всеобщем благе детей Своих и желает, чтобы мы с упованием несли к Нему свои нужды — нашу нужду в пище, в прощении и в избавлении от зла.

«Хлеб наш насущный дай нам на сей день». Некоторые ранние комментаторы не могли поверить, что наша первая просьба касается хлеба в буквальном смысле — хлеба для тела. Им казалось недостойным после трех благородных начальных просьб, относящихся к славе Божьей, столь внезапно опускаться до земной, материальной заботы. Поэтому они пытались найти здесь аллегорию. Должно быть, как думали они, Он имел в виду хлеб духовный. Ранние Отцы церкви, такие v как Тертуллиан, Киприан и Августин, думали, что сказанное относится к «невидимому хлебу Слова Божия»[158], или к Господней Вечере.

Иероним перевел в Вульгате греческое слово «каждодневный» чудовищным прилагательным «надсущный»,[159] он также имел в виду Святое Причастие. Мы должны быть благодарны реформаторам за более проницательное, приземленное, библейское толкование. Кальвин, например, так прокомментировал стремление Отцов церкви одухотворить это выражение: «Это крайне абсурдно»[160]. Лютер считал, что «хлеб» — это символ «всего необходимого для поддержания земной жизни, то есть пищи, здорового тела, хорошей погоды, дома, жены, детей, хорошего правительства и мира»[161]. И добавим от себя, возможно, под «хлебом» Иисус подразумевал скорее необходимое для жизни, нежели роскошь.

Просьба о том, чтобы Бог «дал» нам пищу, не отрицает, конечно, того факта, что большинство людей должны сами зарабатывать себе на жизнь или что мы обязаны кормить голодных (Мф. 25:35). Кроме того, это свидетельствует о нашей крайней зависимости от Бога, Который обычно использует человеческие средства производства и распределения для осуществления Своих целей. Более того, похоже, Иисус желал, чтобы Его последователи осознавали свою каждодневную зависимость. Прилагательное epiousios в выражении «хлеб наш насущный дай нам на сей день» было настолько неизвестно древним, что Ориген считал даже, будто это евангелисты его придумали. Наши современники Мультон и Миллиган придерживаются того же мнения[162]. Возможно, его следует переводить «на нынешний день» или «на следующий день» (АГ). В любом случае ясно, что речь идет о настоящем моменте или о недалеком будущем. Как комментирует А. М. Хантер: «Прозвучав утром, эта молитва будет просьбой о хлебе на начинающийся день. Прозвучав вечером, она будет просьбой о хлебе завтрашнем»[163].

Прощение настолько же необходимо для жизни й здоровья души, как пища для тела. Поэтому следующая молитва звучит так: «и прости нам долги наши». Грех уподоблен «долгу», так как он должен быть наказан. Но когда Бог прощает грех, Он отменяет долг и снимает с нас обвинение. Слова «как и мы прощаем должникам нашим» в стихах 14 и 15 подчеркивают, что Отец наш простит нас, если мы простим других, но Он не простит нам, если мы отказываемся прощать других. Это, конечно, не значит, что наше прощение дает нам право чувствовать себя прощенными. Скорее всего, это означает, что Бог прощает только кающегося, а одним из главных свидетельств истинного покаяния является дух прощения. Как только глаза наши раскроются и мы увидим, как велика обида, которую мы нанесли Богу, обиды, причиненные нам, покажутся в сравнении с этим совершенно ничтожными. Если же, с другой стороны, мы слишком преувеличиваем нанесенные нам обиды, это доказывает, что мы преуменьшаем значение своих собственных негативных поступков. Именно это является основным моментом притчи о немилосердном рабе (Мф. 18:23—35). Ее окончание: «Весь долг тот я простил тебе… не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?» (ст. 33).

Последние две молитвенные просьбы, возможно, должны восприниматься как отрицательный и положительный аспекты одной просьбы: «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Грешник, прошлый грех которого был прощен, жаждет избавиться от тирании греха в будущем. Общий смысл молитвы ясен. Но мы встречаемся с двумя проблемами. Во–первых, Библия говорит, что Бог не искушает, и даже не может искушать нас злом (Иак. 1:13). Тогда какой же смысл в нашей молитве, ведь Он Сам обещал никогда не искушать нас? Некоторые, стараясь ответить на этот вопрос, толкуют слово «искушение» как «испытание» (см.: НАБ, «Не подвергай нас испытанию»), объясняя, что хотя Бог никогда не соблазняет нас грехом, Он испытывает нашу веру и характер. Это возможно. Но, мне кажется, лучшим объяснением может служить утверждение, что слова «не введи» нужно понимать с учетом дополнения «но избави нас», и что «зло» нужно переводить как «злой» («лукавый», как в 13:19). Другими словами, здесь имеется в виду дьявол, искушающий грехом народ Божий, и от него мы хотим быть «избавлены» (rusai).

Вторая проблема связана с утверждением, которое встречается в Библии, будто искушения и испытания полезны для нас. «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения», или «испытания» (Иак.1:2). Если же они полезны, то почему мы должны просить в молитве избавить нас от них? Возможно, речь идет о помощи в преодолении искушения, а не об избавлении от него. Может быть, мы можем перефразировать все молитвенное прошение так: «Не позволяй нас вводить в искушение, чтобы оно не разрушило нас, но избавляй нас от злого». Итак, под этим подразумевается, что дьявол для нас слишком силен, а мы слишком слабы, чтобы противостоять ему, но Отец наш Небесный избавит нас, если мы призовем Его.

Эти три прошения, данные нам Иисусом в качестве образца, носят всеобъемлющий характер. Собственно говоря, они включают в себя все наши человеческие нужды — материальные (насущный хлеб), духовные (прощение грехов) и моральные (избавление от зла). Таким образом, молясь этой молитвой, мы подчеркиваем нашу зависимость от Бога в каждой области человеческой жизни. Более того, христианин видит в этих трех прошениях скрытый намек на Троицу, так как благодаря творению и провидению Отца мы получаем свой насущный хлеб, благодаря примиряющей смерти Сына мы можем быть прощены, а с помощью силы Духа Святого мы избавляемся от лукавого. Неудивительно, что некоторые древние рукописи относят «царство и силу и славу» к этому триединому Богу, Которому одному это принадлежит.

Похоже, Иисус дал молитву Господню как модель действительной — христианской — молитвы, в отличие от молитв фарисеев и язычников. Молитва Господня является божественной альтернативой для обеих форм ложной молитвы. Для меня это вполне очевидно.

Лицемера вводит в заблуждение его эгоизм. Даже в своих молитвах он думает прежде всего о собственном эго и о том, как он выглядит со стороны. Но христиане в Господней молитве думают лишь о Боге — Его имени, царстве и воле, а не о себе. Истинная христианская молитва всегда состоит в заботе о Боге и Его славе. Поэтому она полностью противоположна позиции лицемеров, использующих молитву как инструмент к обретению собственной славы.

Язычник впадает в другую ошибку — его молитва лишена смысла. Он просто бормочет, «озвучивая» свою бессмысленную литургию. Он не думает о том, что произносит, ибо озабочен объемом, а не содержанием. Но на Бога не производит впечатление подобное словоизлияние. В противовес этому, Иисус призывает нас сообщать все свои нужды нашему Небесному Отцу в смирении и осмысленно, чтобы таким образом выразить нашу ежедневную от Него зависимость.