При этом необходимо, чтобы мы сами включались в движения души. Если помощник будет просто наблюдать и думать: «Ах, да все идет само собой!» — то он не включен в происходящее. Нужно самому влиться в это движение. Нужно самому, своей душой почувствовать это движение, предаться ему. Тогда знаешь, что происходит и когда нужно вмешаться. Но вмешательство не должно идти от рассуждения. Оно должно идти в созвучии с происходящим движением. Вот оно.
Например, в последней расстановке собственно тема была: «Мужчина и женщина». Сначала этому не придавалось значения. Позднее, когда это получило шанс проявиться, стало возможным продолжать. Это не могло произойти само по себе. Тогда помощник, находясь сам в происходящем движении, должен понять: вот следующий шаг. Вливаясь в движение души, мы действуем на благо примирения, прежде всего, примирения в семье. Тогда мы становимся благословением для семьи.
Обучающий курс в Цюрихе, июнь 2003[11]
Искусство помогать
Наш курс — это курс о том, как помогать. Как помогать действенно и как в нужный момент отказаться от помощи. Распознать, когда помощь возможна и уместна и когда нужно отказаться от работы, — это искусство. Помогать просто из сострадания могут многие, вообще-то это может каждый. Но помогать так, чтобы быть в созвучии с другим человеком, с его судьбой, с его душой, чтобы он мог расти от этой помощи, — это искусство. Здесь мы вместе сможем увидеть, что это за искусство. Я буду работать в порядке супервизии с различными случаями и при этом я буду разъяснять отдельные шаги к решению. Я буду делать с вами упражнения на восприятие, чтобы вы сами могли почувствовать, что возможно и что невозможно. Так мы вместе будем учиться помощи, учиться помогать.
Я написал о помощи один маленький афоризм: «Кто хочет помочь, тот помочь уже не сможет». Потому что, желая помочь, он автоматически вторгается в душу другого человека. На помощь нужно получить разрешение того, кому помогаешь. Только тогда помощь для помощника безопасна и уместна. Если помощи требуют, помочь, как правило, нельзя, если только речь не идет о страшном несчастье или чем-нибудь в этом роде. Потому что тот, кто требует помощи, ведет себя как ребенок, а помощник должен вести себя так, будто он мать или отец этого ребенка. Они оба вступают в так называемые терапевтические отношения переноса и контрпереноса. Такие отношения всегда запрограммированы на неудачу.
И еще кое-что, прежде чем мы начнем. Если помощник проводит различие между добром и злом, он не сможет помогать. Проводя различие между добром и злом, мы автоматически кого-то исключаем. Мы занимаем определенную позицию по отношению к тому, кого считаем плохим. Но истинная помощь возможна только тогда, когда все в равной степени получают место в сердце помощника, когда мы признаем, что каждый в равной степени имеет право на существование и что каждый по своему может быть переплетен в плохом (и мы считаем, что это плохо), так же как и мы можем быть переплетены в хорошем (и считаем, что это хорошо). Но в результате то, что мы обычно считаем плохим, может оказаться не таким уж плохим, а то, что мы считаем хорошим, оказывается не таким уж хорошим. Например те, кто всегда желает другим добра, все время все делают не так. Иначе они не стали бы все время ссылаться на то, что желали только добра. Настоящая помощь, помощь как искусство требует сил. И она требует понимания. Она требует всеобъемлющей любви.
Грусть
Участница: Клиентка два года назад разошлась с мужем и живет с детьми. В профессиональном и материальном плане у нее дела идут очень хорошо. Но она все время плачет и все время испытывает давление в груди…
Хеллингер перебивает: Понятно.
Обращаясь к группе: Она из таких помощников, которые все время сочувствуют.
Обращаясь к участнице: Ты сочувствуешь клиентке.
Участница: Я думаю, что ты не можешь об этом судить.
Хеллингер (обращаясь к группе): Мы это заметили. Это было упражнение на восприятие для вас всех. Она сможет ей помочь?
Обращаясь к участнице: Как ты сама думаешь, ты сможешь ей помочь?
Участница: Если я буду сочувствовать, то нет.
Хеллингер: Ты не сможешь ей помочь. Своим сочувствием ты исключаешь самого важного персонажа.
Участница: Себя саму.
Хеллингер: Мужа.
Участница смеется.
Хеллингер: Мое сочувствие принадлежит ему. Я думаю, судя по тому, что ты сейчас описала, давно пришло время, чтобы он ее покинул.
Участница: Да это действительно так.
Хеллингер: Да. Теперь ты играешь эту клиентку, а я играю тебя.
Участница садится рядом с Хеллингером.
Участница: Я совершенно не понимаю, что со мной происходит. Я чувствую себя хорошо. У нас с детьми прекрасный дом, чудный сад, работа мне в радость (плаксивым голосом), но я все время плачу, я почему-то все время плачу.
Хеллингер: Это хорошо, что ты плачешь. Знаешь, почему ты плачешь? Если бы ты не плакала, то могло бы оказаться, что ты опасна.
Длительное молчание.
Хеллингер (обращаясь к группе): Что теперь с терапевтическими отношениями? Они стали невозможными. Теперь она пойдет вперед.
Участница: Ну, если ты так считаешь…
Хеллингер: Я тебе это покажу.
Хеллингер выбирает заместительницу для клиентки и ставит ее.
Хеллингер (обращаясь к этой заместительнице): Теперь соберись и, что бы ни происходило, передавай это точно, как есть, не больше и не меньше.
Заместительница клиентки: Без слов?
Хеллингер: Без слов.
Клиентка смотрит на пол. Хеллингер просит женщину из группы лечь на пол. Клиентка опускается к женщине и садится рядом с ней. Потом она ложится рядом с ней на пол.
Хеллингер: Да.
Обращаясь к клиентке: Теперь еще раз посмотри на умершую и скажи: «Я убила тебя».
Клиентка: Я убила тебя.
Клиентка встает, отходит на несколько шагов назад и отворачивается.
Хеллингер (обращаясь к участнице): Почему клиентка в депрессии? Потому что она не смотрит туда. В принципе она хочет умереть. Поэтому она сразу легла рядом с умершей. Ты знаешь, кто эта умершая?
Участница: Клиентка?
Хеллингер: Нет, ты ее путаешь.
Участница: Да, это сестра… Я запуталась.
Хеллингер: Это абортированный ребенок.
Продолжительное молчание.
Хеллингер (обращаясь к заместителям): Хорошо, этого достаточно. Спасибо вам обеим.
Обращаясь к заместительнице клиентки: Что ты чувствовала, когда говорила: «Я тебя убила»?
Клиентка: Это было правдой. Это было облегчением.
Хеллингер: Да. Именно.
Обращаясь к участнице: Депрессия означает: я не хочу туда смотреть. За этой депрессией скрывается агрессия. Если ее вскрыть, ей придется действовать.
Участница улыбается и кивает.
Хеллингер (обращаясь к группе): Но если с такой клиенткой долго говорить, то это не проявится. Если сделать расстановку, даже если поставить только ее одну, сразу видно, в чем дело. Она смотрела на пол. Это значит, что там лежит умершая. Когда мы положили умершую, клиентка сразу легла рядом с ней. Это значит, что она чувствовала себя виноватой по отношению к умершей. Иначе она бы не стала ложиться рядом с ней. Потом я попросил ее сказать: «Я убила тебя». И тогда все выявилось.
Обращаясь к участнице: Вопрос теперь вот в чем: что ты будешь делать, когда она придет к тебе? А она еще придет?
Участница: Да. Я расскажу ей о том, что мы делали.
Хеллингер: Нет, не так. Мы сделаем это более искусно.
Я сделаю с тобой одно упражнение. Ты клиентка.
Обращаясь к группе: Вы можете делать его вместе с нами.
Обращаясь к участнице: Мы сделаем это элегантно.
Она смеется.
Хеллингер: Итак, закрой глаза. Я буду говорить с тобой так же, как я бы говорил с клиенткой.
Недавно я был на кладбище. Я ходил от могилы к могиле и смотрел на имена. Между двумя могильными камнями был промежуток. Я подумал: возможно, тут тоже кто-то лежит, но без имени и без могильного камня. Потом я подумал: я приму этого умершего в свое сердце. Я встану на колени и поклонюсь. Потом на меня нахлынули воспоминания, разные воспоминания. И мне стало грустно. Я спросил себя: почему мне так грустно? И тогда я начал плакать.
Продолжительное молчание.