Сердце билось так громко, что мешало Маринке слышать и понимать разговор. Она попыталась успокоиться. Раз уж ее занесло на подоконник, надо было извлечь из этого максимум выгоды. Нельзя сомневаться в том, что ей удастся без потерь выбраться из ловушки. Совещание закончится рано или поздно, все разойдутся по домам, а она приткнет куда-нибудь жучок и благополучно выберется из кабинета Добрышевского. Ей даже не придется возвращаться в Белый дом. Если только она сумеет ничем не обнаружить своего присутствия, ее кошмарная практика закончится на два дня раньше срока.
И тут у Маринки нестерпимо зачесалось в носу. Пыль с подоконника давала о себе знать.
Она зажмурилась, стиснула зубы и приказала себе не чихать. Приказ не сработал. Из Маринкиных глаз потекли слезы, нос по внутренним ощущениям раздулся до неприличных размеров. Она держалась до последнего, но даже образцовый агент 007 на ее месте не смог бы совладать с физиологическими потребностями. Зажав рот и нос ладошкой, плотно сомкнув губы, Маринка чихнула.
Звук получился негромкий и сдавленный, но Маринке он показался резче ружейного выстрела. Она прислушалась в страхе, с минуты на минуту ожидая разоблачения, но гости Добрышевского ее попросту не услышали. Как раз в тот момент, когда поглощенная внутренней борьбой Маринка позорно сдалась инстинкту, в кабинет вошел мэр, и его бодрое приветствие заглушило ее чих.
Вальяжный голос Владимира Григорьевича раздался прямо у нее над ухом:
— Я вас надолго не задержу, у меня с пяти прием граждан.
Маринка перестала дышать. Насколько она могла понять, Добрышевский стоял у шкафа, как раз напротив нее. Стоит протянуть руку, а еще лучше ногу, и она сможет его пнуть. Но стоит ли рисковать ради секундного триумфа?
— Давай до завтра отложим, — пробурчал бас, уже изрядно под хмельком.
— Дело срочное, до завтра не подождет. — Добрышевский отошел от шкафа.
Маринка позволила себе вздохнуть.
— А что случилось-то, Володь? — осведомился баритон.
— Через две недели Позин из экологической службы уходит на пенсию.
— Так рано? — ужаснулся баритон.
— Да. Поэтому действовать надо сейчас.
— Неприятная ситуация, — проскрипел простуженный.
— Наоборот. — Добрышевский был весел и бодр. — Борьба за экологическую чистоту города принесет дополнительные очки. Не то чтобы я в них нуждался, но все равно приятно.
Маринка не нашла в его словах ничего смешного, но собеседники Добрышевского почему-то расхохотались.
— Ладно, давайте ближе к делу.
Маринка услышала, как по паркету скрежетнули колесики и кресло заскрипело под весом Добрышевского.
— Вчера я заезжал к нему и окончательно продумал все детали. Смотрите.
Маринка смотреть не могла, зато могла слушать. Поначалу речь Добрышевского, прерываемая время от времени чужими репликами, казалась ей набором бессвязных фраз. Но захмелевший бас, к Маринкиному счастью, тоже не успевал следить за нитью рассуждений и задавал вопросы, благодаря которым она вскоре составила себе ясное представление о готовящейся афере…
На северо-востоке Горечанска, почти на самой окраине, располагался старинный парк. Из построек в районе парка было всего несколько серых панельных девятиэтажек и полуразвалившийся Дом культуры, который сдавался в аренду мелким бизнесменам, но популярностью у них не пользовался из-за плохих коммуникаций и удаленности от деловой части города.
Местечко было на редкость красивое и стратегически выгодное. С одной стороны, подальше от шумного центра и выхлопных газов, поближе к парку, от которого до Великого озера рукой подать. С другой стороны, недалеко от федеральной трассы Горечанск — Москва, да и с городом отличное транспортное сообщение. Одним словом, лакомый кусочек земли, идеально подходящий для строительства элитного коттеджного поселка.
Добрышевский давно планировал использовать его по назначению. Ездил в Москву советоваться с солидными архитекторами, выбирал подходящие участочки для себя и друзей, прикидывал смету на строительство и примерную прибыль. Все было бы чудесно, если бы не проживающие в этом районе граждане, которых нужно было куда-то девать, и не давнишнее заключение одного малоизвестного историка о том, что фундамент Дома культуры представляет собой историческую и культурную ценность, так как был заложен несколько столетий назад.
Впрочем, насчет исторической ценности Добрышевский волновался меньше всего. Справка хранилась в городском архиве и никого не интересовала. Люди, которые вряд ли пожелают покинуть родные дома, чтобы освободить место для возведения элитных коттеджей, представляли куда большую проблему.
Мэр планировал заняться этим после выборов, когда страсти поулягутся и общественное внимание к его персоне естественным образом ослабнет. Однако старинный знакомец из экологической службы подкинул Владимиру Григорьевичу изящную, простую идейку.
— Мы инициируем общественную экологическую экспертизу и состряпаем заключение, что земля в районе парка отравлена вредными веществами. Что-нибудь на тему о советских экспериментах с минеральными удобрениями. Скажем, что разбирали старые архивы, натолкнулись на информацию, передали ее в службу и получили заключение о необходимости немедленной очистки земель. Позин проконсультирует. Обнародуем заявление, принесем извинения за ошибки народных депутатов Горечанска, выплатим небольшую компенсацию, расселим жителей по новостройкам.
— Ты представляешь, во сколько это нам обойдется? — буркнул хриплый.
— Не нам, а бюджету, — поправил Добрышевский. — Придется изыскать средства. Алексей этим займется. Да, Леш?
— Да, — согласился баритон. — Центр потеребим. Экологическая катастрофа — это не шутки.
— Пока никакого центра. Обойдемся своими силами. Лишнее внимание нам до определенного момента не нужно.
— Тоже верно.
— Дальше-то что? — очнулся бас.
— Дальше все по плану. По дешевке выкупаем землю и начинаем строиться. Придется подпустить немного туману на тему очистных работ, но много времени это не займет.
— А как же экологическое заключение? — упрямился бас. — Кто захочет купить дом на отравленной земле?
— Естественно, никто. Поэтому после того, как земля окажется в нашей собственности, мы организуем повторную экспертизу и узнаем, что результаты первой ошибочны.
Баритон хохотнул, бас ахнул, простуженный пробормотал:
— Неплохо. Но кому-то придется стать козлом отпущения.
— Позину, — лаконично сказал Добрышевский.