благоговению.
– И он на это способен?
– Каждый вечер за последние две недели. Я почти все время был с ним. Я ведь единственный его друг-приятель в Лондоне, и ему нравится мое общество.
– И как же ты планируешь его будущее? То есть его непосредственное будущее. Мы уберем его куда-нибудь, или он проведет ночь здесь под тихими звездами?
– Я подумал, старичок, что мы, если ты протянешь мне руку помощи, могли бы доставить его в «Карлтон». Он остановился там.
– Ну, ему недолго там оставаться, если он явится туда в таком состоянии.
– Да что ты, дорогой мой старичок, они там вовсе не против. Он дал вчера двадцать фунтов ночному швейцару и спросил у меня, не мало ли это. Протяни руку помощи, малышок. Пошли!
Я протянул руку помощи, и мы пошли.
Эта заполуночная встреча окончательно укрепила мою уверенность, что Укридж, став агентом мистера Пилбрука для приобретения загородного дома, обеспечил себе отличную перспективу. Как ни кратко было мое знакомство с Хэнком, оно убедило меня, что он не из тех, кто придирается к ценам. Он заплатит без колебаний столько, сколько они скажут. И Укридж, без сомнения, сможет из своей доли комиссионных внести сто фунтов за Дору Мейсон и даже не почувствовать этого. Собственно, впервые в жизни он, видимо, окажется владельцем того начального капитала, о котором привык говорить с такой тоской. А потому я перестал тревожиться за будущее мисс Мейсон и сосредоточился на собственных неприятностях.
Постороннему человеку они, возможно, показались бы очень мелкими неприятностями, но тем не менее их было вполне достаточно, чтобы привести меня в угнетенное состояние. Два дня спустя после моей встречи с Укриджем на Пэлл-Мэлле я получил довольно-таки тревожащее письмо.
В то время я иногда подрабатывал в некой светской газете и был очень не прочь подрабатывать почаще. Так вот, редактор этой газеты прислал мне билет на предстоящий бал Клуба Пера и Чернил, желая, чтобы я представил ему забористого материала на полтора столбца. И только после того как я кончил с наслаждением переваривать, что ко мне с ясного неба упала толика столь необходимой наличности, до меня дошло, почему название клуба показалось мне знакомым. Это был клуб, популярной и энергичной председательницей которого была тетка Укриджа Джулия, и мысль о второй встрече с этой язвительной женщиной исполнила меня мрачным унынием. Я не забыл – а возможно, и никогда не забуду – мою встречу с ней в ее гостиной в Уимблдоне.
Однако мое финансовое положение не позволяло мне пренебрегать капризами редакторов, а потому оставалось одно: пройти сквозь это горнило. Вот почему я пребывал в угнетении и все еще мрачно размышлял над указанной перспективой, когда мои медитации были прерваны бешеным звонком во входную дверь. Затем прогремел голос Укриджа, интересующегося, дома ли я. Спустя мгновение он влетел в комнату. Глаза его были безумны, пенсне перекосилось под углом в сорок пять градусов, а воротничок от запонки отделяла полоса шеи в несколько дюймов. Его внешность неопровержимо указывала на какой-то злокозненный удар судьбы, и я не удивился, когда его первые слова сложились в вопль истерзанного сердца.
– Хэнк Пилбрук, – сказал Укридж без лишних околичностей, – сын Велиала и прокаженный червь!
– Что случилось теперь?
– Он подвел меня, слабоумный слизняк! Ему больше не требуется загородный дом. Кошки-мышки, да если Хэнк Пилбрук – образчик типусов, которых теперь производит Канада, Бог да смилуется над Британской империей!
Я отложил мои жалкие проблемы на потом. Они выглядели ничтожными рядом с этой величественной трагедией.
– Почему он передумал? – спросил я.
– Мямлящий, бесхребетный адский пес! Меня не оставляло чувство, что с этим типчиком что-то неладно. Такие мерзкие бегающие глазки. Ты согласен, малышок? Разве я тебе не говорил сто раз про его бегающие глазки?
– Безусловно. Так что заставило его передумать?
– Разве я всегда не говорил, что ему нельзя доверять?
– Много раз. Почему он передумал?
Укридж засмеялся с сокрушительной горечью, от которой чуть не треснуло оконное стекло. Его воротничок подпрыгнул как живой. Воротничок Укриджа всегда служил своего рода градусником, регистрирующим жар его эмоций. Порой, когда его температура была нормальной, воротничок оставался скрепленным со своей запонкой по нескольку минут подряд. Но стоило температуре хоть чуть-чуть подняться, как воротничок подпрыгивал, и чем больше Укридж впадал в раж, тем выше прыгал воротничок.
– Когда я знавал Хэнка в Канаде, – сказал он теперь, – его здоровью позавидовал бы любой бык. Страусы брали у него по переписке уроки пищеварения. Но стоило ему оказаться при деньгах… Малышок, – настоятельно сказал Укридж, – когда я буду богат, ты должен стоять у меня за плечом и бдительно за мной следить. Чуть только ты заметишь симптомы дегенерации, немедленно остереги меня. Не допускай, чтобы я себя холил. Не позволяй, чтобы я носился со своим здоровьем. О чем бишь я? А, да! Стоило этому типчику оказаться при деньгах, как он вообразил себя этаким хрупким, нежным цветочком.
– Вот уж не подумал бы после того, что ты мне порассказал в ту ночь.
– Вся беда приключилась из-за той ночи. Само собой, он проснулся с головной болью.
– Легко могу этому поверить.
– Да, но, кошки-мышки, с какой болью! В былые дни он встал бы и излечился, приняв дозу того же зелья и срубив десяток-другой лесных великанов. Ну а теперь? При таких деньгах простые действенные средства уже не для него. Нет уж! Он отправился к одной из этих акул на Харли-стрит, которые ставят в счет пару гиней за вопрос: «Нуте-с, как мы себя чувствуем сегодня?» Роковой ход, малышок. Естественно, акула на него накинулась. Постучала пальцем здесь, потыкала там, сообщила, что он себя подзапустил, и в заключение сказала, что ему необходимо провести полгода в сухом жарком климате. Порекомендовала Египет. Нет, ты подумай, Египет! Типчику, который пятьдесят лет прожил в уверенности, что это город в Иллинойсе. Ну, короче говоря, он уезжает на полгода, загородный дом в Англии ему не требуется, я надеюсь, что его укусит крокодил. А купчая уже составлена, только подписи не хватает. Провалиться мне, это немножко слишком множко. Иногда я задумываюсь, а стоит ли вообще продолжать борьбу.
– Что теперь будет делать твоя приятельница Дора? – спросил я.
– Это-то меня и волнует, – угрюмо сообщил Укридж. – Я все прикидывал, каким еще способом раздобыть эту сотню. Но пока, признаюсь, я в тупике. Не вижу ни малейшего просвета.
Как не увидел и я. Его шансы раздобыть сто фунтов, если только не ограбить Монетный двор, действительно казались близкими к нулю.
– Какие странные бывают совпадения, – сказал