Но дядя не собирался сдаваться. Он, несомненно, поручился за племянницу и хотел, чтобы она исполнила обещание.
Он поклялся священными водами Ганга, что отведет ее домой.
Бедная женщина не могла не поверить такой клятве. Она легла на мокрую простыню, и дядя запеленал ее как мумию. Затем, когда она уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, он взвалил ее на плечо и воскликнул: «На костер! На костер!»
И побежал к яме, сопровождаемый толпой, повторявшей:
«На костер! На костер!»
Моя маленькая индианка была вне себя от восторга. Когда брамин произнес священную клятву, она готова была заклеймить его именем парии; но, увидев, что клятва была произнесена им лишь с одной целью — обмануть племянницу и он не собирался ее сдержать, она захлопала в ладоши, крича: «О, честный человек! Достойный человек! Святой человек!»
Я не очень понимал, как можно стать честным, достойным и святым человеком, нарушив клятву; но моя маленькая индианка говорила так убежденно, она была так привлекательна и так простодушна, что я в конце концов — о мужская гордость! — признал в душе, что эта несчастная вдова и в самом деле была страшно виновата, позволив себе так колебаться, перед тем как сжечь себя с трупом мужа.
Я присоединил свой голос к воплям толпы, приветствуя этого честного человека, достойного человека, святого человека — дядю, бросившего в огонь свою презренную племянницу; на этот раз ее так хорошо связали, что, как она ни пыталась высвободиться, через пять или шесть минут всю ее охватило пламя.
Моя маленькая индианка была в восхищении. Такая супружеская преданность, заранее заложенная в сердце юного создания, растрогала меня до того, что я спросил, как зовут девочку и кто она.
Ее звали Амару (как видите, очень красивое имя); ее отец принадлежал к касте вайшиев, то есть крупных землевладельцев и торговцев.
Таким образом, отец Амару принадлежал к третьей касте, выше его были лишь раджи и брамины, а сразу за ним следовали шудры.
Его положение в Каликуте соответствовало посту портового синдика.
Этот человек мог быть весьма полезен мне, и, поскольку мой наир его знал, мы условились, что завтра он меня ему представит.
XVI
ТУФЛИ БРАМИНА
— В результате визита к отцу прекрасной Амару я решил остаться в Каликуте и заняться торговлей пряностями.
Первым делом мне надо было купить дом. В Каликуте дома еще дешевле, чем в Гоа. Правда, самый прочный дом в Каликуте построен из глины, а самый высокий едва насчитывает восемь футов.
Так что за двенадцать экю я получил в собственность дом, причем прежний хозяин дал мне в придачу трех змей.
Я сказал ему, что змеи мне ни к чему и что я немедленно сверну им шею; но он предостерег меня от подобной неосторожности. Змеи в Каликуте заменяют европейских кошек: они уничтожают крыс и мышей, которые иначе наводнили бы дома.
Став владельцем этих гадов, я попросил показать их мне, чтобы познакомиться с ними.
В самом деле, мы должны были с ними ладить, чтобы они охраняли дом от непрошеных гостей.
Продавец позвал их свистом, и они примчались, как собаки.
Через три дня, благодаря тому, что я щедро угостил их двумя-тремя плошками молока, мы сделались лучшими друзьями.
Иногда я, укладываясь спать или просыпаясь, находил одну из них в своей постели. Признаюсь, в первое время эта бесцеремонность вызывала во мне некоторое отвращение, но понемногу я привык к ней и больше об этом не думал.
Более всего я был склонен к торговле кардамоном — этот род перца у нас продается только в аптеках, но все жители индийских островов очень лакомы до него. За время своего пребывания на Цейлоне я понял, какой это ценный товар, и решил сделать его основным предметом своей коммерции.
Я приехал в сезон дождей — это самое подходящее время расчищать землю под кардамон. Возделывать ее здесь очень легко: за зиму на полях вокруг Каликута вырастает целый лес трав, они служат удобрением для почвы, в которую вы собираетесь что-то посадить или посеять; вы сеете или сажаете, а через четыре месяца собираете урожай.
Арендовав большое поле неподалеку от Каликута, я начал обрабатывать его, но не так, как принято здесь: доверив его двадцати шудрам, которые без хозяйского присмотра всячески увиливают от работы; нет, я сам надзирал за ними и, чтобы все было сделано тщательно, для начала построил четыре хижины по углам своего поля. Это было очень легко и стоило недорого, поскольку на моей земле росло множество кокосовых пальм; как всем известно, для тех мест эти деревья — просто дар Небес: из пальмовой древесины строят дома и покрывают их пальмовыми же листьями, из коры плетут циновки, мякотью орехов питаются, из почек делают вино, из орехов добывают масло, а из сока — сахар.
К тому же я научился гнать из этого вина своего рода водку, при помощи которой мог чего угодно добиться от моих шудров.
Раздача «тари», то есть кокосовой водки, сказалась на моем урожае. Никто в Каликуте еще не видел, чтобы с десяти или двенадцати акров собирали такое количество кардамона. Урожай у меня был не только богатый, но и превосходного качества. Увидев плоды своих трудов, я решил посвятить выращиванию кардамона пять или шесть лет, что поможет мне сколотить состояние, особенно если я сам стану продавать на Цейлоне то, что собрал в Каликуте. Для этого было достаточно просто-напросто нанять небольшое судно и в конце лета, когда соберется достаточно груза, отплыть на Цейлон. Для того чтобы нагрузить корабль, мне довольно будет двух урожаев, а в Каликуте собирают по два урожая в один год.
Все это время я продолжал навещать моего старого друга Нахора и мою юную подругу — прекрасную Амару. Я не забыл, что отец мог быть мне весьма полезен в делах таможни, при оплате пошлины и тому подобных обстоятельствах, и, признаюсь, я глубоко был тронут той сильной приверженностью супружескому долгу, какую продемонстрировала дочь в день сожжения вдовы. К тому же и папаша Нахор был не дурак; он видел, как я расплачивался наличными за все, что купил или арендовал. По моему способу вести дело он видел, что я встал на путь обогащения, поэтому он принимал меня, как человек, которому хочется, чтобы гостю нравился его дом и чтобы он возвращался туда как можно чаще.
Я приходил туда часто и так успешно, что по прошествии восьми или десяти месяцев все было решено между мной и папашей Нахором и для моей женитьбы недоставало лишь согласия прекрасной Амару (но, как мне казалось, я не раз читал его в ее взгляде).
Одно событие, которое могло иметь последствия самые плачевные, привело, напротив, к быстрой развязке; мы все, казалось, стремились к ней, но стыдливость прекрасной Амару мешала объяснению. Как-то я пригласил отца и дочь посетить мои плантации и, собираясь провести в поле весь день, учтиво приготовил в каждой из моих четырех хижин накрытый стол. Прекрасная Амару, которая шла следом за рабыней (та палкой отпугивала ядовитых змей с обеих сторон тропинки), неожиданно громко вскрикнула. Из густой травы выскользнула маленькая зеленая змейка, одна из самых страшных, чей укус всегда смертелен, и вцепилась в край ее шарфа. Я видел, как она пронеслась мимо, слышал крик, и мне удалось так ловко ударить ее веткой, которую я держал в руке, что змейка упала на землю; затем каблуком я размозжил ей голову.