Читать интересную книгу Дополнительный том. Лети, корабль! - Виктор Конецкий

Снилась лошадь, которую мне оставил художник Новиков (так его называли инвалиды, которые у рынка стоят и просят, чтобы я не давал ему трояк на водку). Художник оставил мне лошадь и всю сбрую под седло. Жалуется на комбикорма и сено. Лошадь стоит в сарае. Лето. Я про нее забыл и вдруг мысль: она же голодная! Ворую душистое сено. Седлаю ее. Приходит брат Олег, но помочь ничем не может. Сперва кормить или поить? Добрая лошадь, умная. Седлая, залезаю — едет послушно. Еду на базар, где покупаю ей корм. Леса, поля, уклон, пускаю ее рысью — трясет, но держусь в седле! Вдруг — бряк, и я на земле. Лошадь стоит рядом. Совсем не больно с лошади падать. Приехали на хутор, кормлю и пою лошадь — она все терпит и явно довольна жизнью!

С вчерашнего дня отменили обезболивающие уколы — начал опять курить, вот тебе и «способность к длительным напряжениям»!

Секретарь нужен, чтобы закончить «Никто пути пройденного у нас не отберет».

У Амосова подзаголовок: «Дневник с воспоминаниями и отступлениями».

Лет 15 назад я прочитал первую книгу Амосова и — редкий случай — написал ему письмо с восторгами. Он не ответил. Писал на издательство. Где-то должна быть копия.

Комар летает!!!

За всю жизнь я лежал в госпиталях раз пять. Палатные мои соплаватели там оказывались отличными ребятами. Был даже один морской летчик, который умел поднимать и опускать кровяное давление на любые нужные ему степени по собственному желанию, чем приводил лекарей в полное недоумение: то летун гипертоник, то гипотоник, то все у него по нулям, то есть в норме.

Из окна нашей палаты в военно-морском госпитале виден был старинный флигель — урологическое отделение. Флигелек (вероятно, еще с петровских времен) венчала башенка, похожая на астрономическую обсерваторию, и женские головы в глубоких нишах. От голов попахивало чем-то древнегреческим. Низкие окна первого этажа были забраны решетками, а в окнах третьего этажа уже начинали появляться в хорошие дни — весна была — хулиганистые фигуры военно-морских больных — они ловили мартовское солнышко синими пижамами и бледными физиономиями.

Иногда садился с нами курить на лестничной площадке отец умирающего матросика. Матросика привезли аж с Дальнего Востока, с Амурской флотилии. У него была никому не известная болезнь. Внешне она проявлялась в чудовищной водянке. Отцу сказали, что морячок обречен, и он часто повторял, что хочет скорейшей его смерти. Сам приехал к сыну по вызову из глухих мест предгорий Урала, где работал на трелевке леса. Звали его Михаил Васильевич. Отношение Михаила Васильевича к смерти было вполне философским, то есть спокойным, уважительным, бесстрашным, покорным — именно как бывает у настоящих высоких философов или у так называемых «простых людей» — людей труда и мирной жизни. Иногда мы посылали его за коньяком. Себе он покупал портвейн. День проходил за днем, а сын не умирал. В девятнадцать лет организм сопротивлялся неизбежному с неожиданным для него упорством.

Сон с лошадью: внутренняя тема — настороженное, но примирение с братом.

Был Коля П. Утром брал в морге тетку жены. Она жила на Красной улице и помнила, как мы с Олегом гогочками ходили по каналу Круштейна в коротких штанишках. Удивительно плохим психологом была мать, если одевала нас в эти штанишки и беретики. Лупили нас в каждом проходном дворе нормальные пацаны.

Коля: «Могу устроить любое кладбище».

Старшая сестра узнала меня:

— Я никогда так не хохотала, когда вас читала. А вот вы живой!

— Полуживой.

— Так все и должно было быть! — отвечает.

Врач мне:

— Вы мнительный?

— Нет не мнительных людей, доктор.

— Но ведь вы у себя женских заболеваний еще не обнаружили?

— Нет…

— Ну и хорошо.

Самое ужасное здесь: не слышно нормальной речи. Как говорят оболваненные рабы! «Колоритная каша» — это калорийная каша.

— Что такое фарисейство — циничная политика США?

— Ну, наверное, был плохой царь Фарисей. Вы сами так объясняли.

(Это я объяснял про царя Ирода).

Никто не знает, что такое Рождество. Что такое Пасха — это уже запредельно. Спрашивают: «А вы откуда знаете?»

Вчера был фильм с Олегом Далем — о блокаде, он играл балетмейстера. Нельзя волноваться — сразу болит сердце.

Снились собственные похороны. Глядел на собственный крест — хороший был крест, но на торцовых окончаниях — нелепые штемпели, как на казенном больничном белье. Главное ощущение — все не так уж и страшно, если… если это мероприятие не слишком уж затягивается.

Утром видел, как везли покойника в морг. На улице мороз. Впереди шагал санитар, позади — баба-санитарка. Очень торопились. А я подумал, что жмурику уже не холодно.

Никто не взял на себя труд объяснить современному читателю истинный, неброский на первый взгляд подвиг русских моряков еще до Цусимы.

Цусима — что! Цусима — сутки-двое-трое открытого боя — и все!

А вот выйти из Либавы, обогнуть Африку, «передохнуть» на рейде Мадагаскара и дойти до цусимской могилы… Кстати, и сейчас пролив носит на морских картах мира двойное имя: первое — Крузенштерна; бывают такие совпадения и куда даже чаще, чем мы думаем.

Почти кругосветка огромной эскадры в условиях английской блокады, открытой враждебности владычицы морей и всех ее сателлитов, переход на угле, имея на бортах тройной-четвертной комплект боезапаса, без всяких кондишенов, витаминов, антибиотиков, прививок от тропических болезней. Сотни и сотни перегрузок угля не у причала и не на рейде, но чаще даже в открытом море при температурах за 30, мешками, по раскаленной солнцем броне, на перегруженных кораблях с резко пониженной остойчивостью, и еще считая каждый глоток едва опресненной воды…

Э, братцы! Это вам не фунт изюму съесть, как говаривала моя мама!

Не только офицеры эскадры адмирала Рожественского знали, что идут на смерть. Знали кондуктора, старшины и все матросы.

На эскадре было около 7 тысяч человек. И — ни одного случая дезертирства! Хорошо поработали корабельные попы. Первым принял смерть еще в Северном море от собственного российского снаряда корабельный священник «Авроры». Похоронили его не в море, а в Танжере (Африка), ибо православие требует предания тела земле. Сотни других погибших на переходе были похоронены в море.

История военно-морских флотов мира ничего подобного по мужеству, выносливости, морской выучке, самоотверженности, растянутой на многие и многие месяцы, в преддверии заранее проигранного боя, не знает и, Бог даст, никогда не узнает.

Женщины гораздо больше мужчин смотрят собеседнику в глаза и дольше их не отводят, не испытывая дискомфорта. Они не воспринимают прямой взгляд как сигнал угрозы и считают его выражением интереса и желания наладить контакт. (От необходимости психологического контакта с еще не говорящими маленькими детьми?)

У реаниматора Саши (с бородой, огромный) отец был начальником мед. службы на канонерской лодке «Красное Знамя» и тонул на ней, а я с нее в 1951 году управлял артогнем главного калибра. Вспомнить для книги!

Саша:

— Я вас люблю, хотя вы врете в своих книгах.

— ?

— Сомов умер не от простуды, как у вас в «Третьем лишнем» написано, а от инфаркта вот в этой 310-й палате. Очень тяжелый и сильный был физически. Но я с ним справлялся.

Не могу побороть курение — курю уже натощак.

И сразу ударяет по сердцу. И все время: «А, все равно…»

Отправляют долечиваться в санаторий «Черная речка». Врач все время рыгает:

— А там все путем… воздух… лечат… все путем…

В санатории — коллектив коммунистического труда. Палата на двоих. Я один. Окно не замазано. Гальюн общий на 6 дыр, 3 умывальника в общей умывальне, кабины не запираются, как и комнаты. Уродство на стенах — сердце «в разрезе», «живопись». Телефон единственный, работает редко.

Сестра читает книгу и на вопрос: «А где мои лекарства?» отвечает:

— Оденьте очки и посмотрите.

Больные о врачах:

— Они знают только острые формы болезни.

Очень хочется еще поплавать. Мечтаю о перегоне. Сердце все время ноет, и боль в левой руке не проходит.

Разговор с психотерапевтом:

— Не обращайте внимание ни на кого и ни на что. Никому ничем не поможете, а умрете.

Очень сильное раздражение на действительность, говорит:

— Люди не должны есть рыбу и творог вилкой одновременно. Они заслужили большего.

Разнобой в приемах лечения в больницах и санаториях психотерапевт объясняет тем, что больницы подчинены Минздраву, а санатории — профсоюзам!

Вот когда возненавидишь русский народ: очередь к телефону. Плотный, жирный тип в черном свитере возникает на площадке, хрипит, сует в нос бумажку с каракулями и просит набрать номер телефона (конечно, без очереди — разыгрывает паралитика-инсультника). Я сразу секу: «А как же ты говорить будешь в трубку?»