— Невероятно! — простонал я. — Они вернулись!
— С лихорадочно бьющимся сердцем я бросился к столику через всю комнату. Мои родители стояли на заднем дворе и разговаривали с соседями. Крепко держа кисти обеими руками, я сбежал по лестнице в подвал.
В подвале я проскочил мимо бельевой комнаты и вбежал в папину мастерскую. Наш папа мастер на все руки, и у него много хороших инструментов.
Я включил циркулярную пилу. Конечно, мне не разрешают это делать. Но тут у меня сложились чрезвычайные обстоятельства.
Пила зажужжала, оживая. Круглое зубчатое лезвие начало крутиться. Держась за концы кистей, я поднес их к лезвию.
— Наше вам с кисточкой! — воскликнул я.
Большое лезвие жалобно взвизгнуло, коснувшись первой кисти.
К моему ужасу, деревянная кисть не развалилась пополам. Она просто отскочила. Пила не смогла ее разрезать.
Я сделал еще одну попытку и приложил кисть к крутящемуся лезвию. Оно снова взвизгнуло и погнулось. Кисть же отскочила, целая и невредимая.
Нет. Это невозможно, решил я. Невероятно.
Я выключил циркулярную пилу. Схватил стоявшую на полу рядом с верстаком паяльную лампу.
Мне категорически (именно категорически!) запрещалось ею пользоваться. Но теперь было все равно. Меня охватила паника. Я должен был уничтожить эти кисти — пока они не уничтожили меня!
Я положил кисти на цементный пол. Потом зажег паяльную лампу. Из нее с ревом вырвалось ярко-голубое пламя.
— Ой!
От испуга я чуть не выронил на пол тяжелый инструмент. Но все-таки удержал его и направил пламя на кисти.
И ждал, когда они загорятся. Ждал долго, терпеливо.
Кисти не горели.
Холодный панический ужас завладел мной с ног до головы. Я глядел, не отрывая глаз, на кисти, лежавшие как ни в чем не бывало под раскаленным пламенем.
«Уберу-ка их от греха подальше, — решил я. — Может, мне удастся их отправить в другую страну. Или закопать в землю».
Я загасил паяльную лампу. Потом подобрал кисти и отнес их назад в свою комнату.
Там я хотел положить их на столик, но кисти накрепко пристали к моим рукам.
Я пытался разжать пальцы, чтобы кисти упали. Но вместо этого они все крепче и крепче прижимались деревянными рукоятками к моим ладоням.
— Нет! Нет! Нет! — завыл я и замахал руками. Но тут и мои руки перестали меня слушаться.
Они уже обмакнули кисти в краску и приблизились к бумаге, приколотой к доске для рисования.
— Нет! Нет! Нет!
Я не мог остановить эти проклятые кисти. Не мог от них освободиться.
Кисти уже гуляли по бумаге, выводя жирные красные буквы, которые складывались в слова.
— Нет! Нет!
Разинув рот, я в ужасе глядел на надпись, сделанную кистями:
ТВОИ РУКИ ТЕПЕРЬ МОИ. МЫ БУДЕМ РИСОВАТЬ ВМЕСТЕ — НАВЕЧНО.
Написав это, кисти выпали из моих рук и легли рядом с бумагой.
У меня перехватило дыхание. Не хватало воз духа. Я дрожал всем телом. Я стоял и глядел на кисти. Как же мне от них отделаться? КАК?!
И тогда мне в голову неожиданно пришла блестящая мысль.
* * *
Через месяц мы с Джулией сидели у нее дома и смотрели телевизионное шоу. Она хотела сходить на кухню за попкорном, но я становил ее.
— Сейчас моего папу покажут, — сказал я. — Смотри.
Она послушно села, и вскоре мы действительно увидели на экране лицо моего отца. Камера попятилась назад, и теперь нам стал виден Флэш, державший папу за руку. Обезьяна была одета в серебристый костюм.
Папа подвел Флэша к столику для рисования. Наш шимпанзе уселся за него, взял кисть с длинной ручкой и начал рисовать.
— Поразительно! — воскликнул телеведущий. — Он рисует чудовище. Его рисунки странные и жутковатые. Но эта обезьяна рисует лучше, чем многие люди.
Телекамера снова показала крупным планом улыбающееся лицо моего отца.
— Вот почему мы продаем рисунки Флэша в музеи всего мира, — сказал он.
Объектив направился на руки шимпанзе, когда он переменил кисти и продолжил рисовать.
— Как же вам удалось его этому научить? — спросил телеведущий у папы. — И как вы обнаружили у шимпанзе такой талант?
Папа улыбнулся в камеру.
— Чистая случайность, — ответил он. — Мой сын Дилан дал ему набор кистей. Мы посадили Флэша перед доской для рисования — и вот результат перед вами!
Флэш подскакивал и ухал, а его руки водили кистями по бумаге.
Джулия повернулась ко мне.
— Дилан, а ты не ревнуешь? — спросила она. — Ведь ты так серьезно занимался живописью и рисунком. Ты не ревнуешь, что Флэш стал таким знаменитым художником?
Тут настала очередь улыбнуться мне.
— Я? Ревную? — воскликнул он. — Ну уж нет! — И я устроился поудобней и стал смотреть дальше, как рисует Флэш.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});