Паниасид попросил хозяина посадить их в дальний угол общего зала, подальше от других постояльцев. Трапезная пустовала, так что уединение компании было обеспечено.
Появившегося вскоре Софокла галикарнасцы радостно пригласили к столу.
— Как прошли похороны? — спросил гостя Паниасид, макая хлеб в оливковое масло.
Афинянин поморщился:
— Родственники покойного сэкономили на вине. Ничего хуже я еще не пил — то ли плохо процедили, то ли в кратер залили тухлую воду. В общем, половине участников стало плохо. У меня до сих пор изжога.
— Ты сегодня отлично читал Гомера. — Паниасид решил подбодрить рапсода. — Кстати, мне понравился перевод с древнеионийского наречия на аттическое. Кто его выполнил?
— Я сам, — скромно ответил Софокл.
Галикарнасец всплеснул руками:
— Тебе удалось сохранить простоту речи, при этом ты сумел передать торжественную красоту авторского слога. Прими мои поздравления!
— Слава богам, — скромно заметил афинянин, — поэмы Гомера были записаны на папирус. Благодаря Кимону, с которым у меня дружеские отношения, я получил доступ к библиотеке Ареопага, где и отыскал "Одиссею". Там, кстати, находятся манускрипты из собрания Писи-страта, чудом сохранившиеся при разграблении Афин Ксерксом и Мардонием.
Подняв кувшин со смоляной рециной, Паниасид кивнул на пустой канфар гостя:
— Будешь?
Софокл махнул рукой.
— Наливай уже.
Паниасид еще не выговорился:
— Да и читал ты ничуть не хуже Эсхила. Хотя я бы добавил чуть больше чувства — так ты привлечешь к себе внимание женщин, а они благодарные слушатели.
Софокл быстро посмотрел на галикарнасца. В его взгляде проскользнуло недовольство.
Тон ответа афинянина тоже не отличался учтивостью:
— Этот злобный старикашка годится только на то, чтобы выкрикивать декреты Народного собрания на агоре.
Паниасид пришел на защиту знаменитого драматурга:
— Вклад Эсхила в литературу Эллады неоценим. Его трагедии "Финикиянки" и "Персы" поражают реалистичностью. Неудивительно — ведь он лично участвовал в битве при Саламине. Кроме того, с его легкой руки роли в пьесах теперь исполняют два актера, а не один, как раньше, поэтому конфликт раскрывается ярче, да и действию добавляется движение. Хотя, если бы он знал то, что знаем мы с Геродотом о тайных связях Совета знати, действие в его трагедии "Эвмениды" развивалось бы совсем по другому сценарию…
— Двух мало, я бы вывел на орхестру еще и третьего, — вставил Софокл. Прочитав непонимание на лицах галикарнасцев, рапсод пояснил: — Актерам часто приходится переодеваться, это отвлекает от сюжета и снижает накал пьесы. Я считаю, что хору Эсхил уделяет слишком много внимания, пусть лучше актеры покажут в эписодиях[29] все, на что способны.
— Для простого рапсода ты очень хорошо разбираешься в театре, — удивился Паниасид. — Неужели пишешь сам?
Гость смущенно улыбнулся:
— Есть кое-какой опыт.
Паниасид хлопнул себя по бедрам и заразительно засмеялся.
— То-то я смотрю, ты совсем не похож на сладкоречивого старца Феникса из "Илиады". А что пишешь?
— Да много чего, — покраснел афинянин. — Руку набивал на свадебных Гименеях, френах и застольных сколиях. Они у меня получались простыми, как песня мукомола. Потом увлекся стихами Сапфо, Анакреонта, Алкея, которые они писали для пения под аккомпанемент лиры. Начал им подражать, ходил по Афинам и бренчал на струнах под окнами богатых домов, пока не прогонят. Тем и кормился… Потом перешел на эпос и стал рапсодом. Денег получалось собирать больше, но одинокого чтеца всякий может обидеть. Никогда не знаешь, что тебя ждет после выступления — сытный обед в харчевне или тумаки лихих людей. Вот как сегодня…
Он процитировал Гесиода:
Тысячи ж бед улетевших меж нами блуждают повсюду, Ибо исполнена ими земля, исполнено море[30].
Повисла пауза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Откуда ты? — Спросил Геродот, чтобы поменять тему.
— Из Лошадиного Колона.
Геродот замялся и вопросительно посмотрел на Паниасида.
Тот пришел на выручку племяннику:
— Это западный пригород Афин.
Потом обратился к гостю:
— Прости его, он еще не был в Афинах. А я прекрасно помню рощу Эриний и храм Посейдона. Кстати, где ты остановился?
— Живу в общине аэдов. Они заняли заброшенный портик возле некрополя. Вы-то что здесь делаете? — теперь вопрос задал уже гость.
— Мы в Коринфе проездом, через пару дней двинемся в Дельфы. Хотим получить ретру[31] от пифии, — ответил Паниасид. — Я не для себя стараюсь, а для племянника.
Он кивнул в сторону Геродота.
Потом продолжил:
— Со мной все ясно, я либо мечом орудую, либо сочиняю поэмы. А вот у него вся жизнь впереди, надо выбрать правильное занятие.
— Поэмы? — переспросил Софокл. — Так ты аэд? Значит, мы с тобой товарищи по цеху, с той разницей, что рапсоды сами ничего не сочиняют, а просто читают чужие тексты.
— Я хочу возродить в литературе традиции Гесиода и Гомера, — увлеченно заговорил Паниасид. — Сейчас в Афинах расцвел драматический жанр, хотя лирика все еще популярна. А вот про эпос почти забыли. Вернее, Гомер, конечно, вечен, но продолжать его дело в Элладе некому.
Софокл уважительно закивал головой:
— Полностью согласен. Как тебя зовут?
Паниасид назвал свое имя.
— Ух ты! — Гость не мог скрыть удивления. — Я знаю твои поэмы "Гераклия" и "Ионика".
Он процитировал:
Быстрой стопою Парнас миновав заснеженный, явился К водам бессмертным Касталии, дщери реки Ахелоя. Ибо страдала Деметра, страдал и Хромец велеславный, Ибо страдал Посейдон и страдал Аполлон среброрукий, Службу у смертного мужа неся в продолжение года, Ибо страдал и Арес кровожадный, отцом принужденный[32]…
Потом добавил:
— Ну, с Гераклом все ясно — это величайший эллинский герой. Но почему дориец решил обратиться к истории Ионии? Ведь дорийцы и ионийцы извечные враги.
— Так это когда было, — не согласился Паниасид. — Я в "Ионике" как раз и рассказываю о мессенцах Кодре и Нелее, которые в древности защищали Аттику от дорийцев.
Он подхватил с блюда горсть маринованных оливок, после чего снова заговорил:
— У нас в Галикарнасе ионийцев пруд пруди, потому что до Милета рукой подать. Мы все — ионийцы, эолийцы, дорийцы и карийцы — живем бок о бок уже не одну сотню лет, поклоняемся Аполлону Триопийскому, поэтому можно сказать, что сроднились. Даже браки между собой заключаем. Моего отца зовут Полиарх, а его родного брата — Ликс. Это карийское имя, хотя он тоже эллин. Меня, как уроженца Дориды, всегда интересовало все, что связано с историей соседних областей…
Софокл жестом остановил галикарнасца, после чего попросил слугу заменить опустевшую ойнохою полной.
— Эта за мой счет, — запротестовал он, когда увидел, что Паниасид собирается расплатиться за вино, — ты все-таки мой спаситель, и я хочу тебя отблагодарить. Извини, что я тебя прервал…
— Так вот… — Выпитое вино развязало галикарнасцу язык. — Мне, конечно, пришлось попотеть, потому что "Ионика" — это историческая поэма. Ни Гесиод, ни Гомер так не писали. Получается, что я не просто аэд… Даже не знаю, как меня назвать, историческим эпиком, что ли… Единственное, что я заимствовал у Гомера — так это эпический диалект, только его сначала изучить пришлось, чтоб не опозориться. Потом…
Он осушил свою глиняную кружку-хою. Софокл с Геродотом последовали его примеру. Паниасид увлеченно рассказывал: