Она схватила его за волосы и повернула его голову к себе лицом.
- Он последовал за мной, пытался остановить меня, - oна брыкалась и извивалась. - Я оглушила его, разделa и оставилa дрожащим, голым и бесчувственным.
Мешанина сшитых шкур, казалось, извивалась на полу под ними. Смерть взывает к смерти, - снова подумал он.
Острые когти прочертили влажные красные линии на его спине, но он этого не почувствовал. Его мысли были заняты полной Луной oхотника, распухшей, как клещ, наевшийся крови, капающей ядом на долину, поляну, лес и поле.
- Прошлой ночью был волк, - сказала она, масса тепла и свернувшейся под ним силы, голос становился глубже с каждым слогом, - но это был не Джеб.
Голова Коллетт откинулась назад, и ее челюсти открылись: деформированные, вытянутые. Низкое рычание вырвалось у нее из горла.
Огонь потух, умер, превратившись угли.
Она вонзила зубы в его плечо.
Луна разверзлась и залила мир кровью.
Перевод: Zanahorras
Эрик ЛаPокка
"Если бы мое лицо было прозрачным, вы бы увидели Дьявола"
Если бы Санти Валастро видел, как пристально Клэй смотрел на него, когда тот передавал сигарету изо рта мужу, Клэй, возможно, заерзал бы и наклонился вперед в кожаном кресле.
Он мог бы сделать какое-нибудь бессмысленное замечание по поводу текущей не по сезону прохлады в конце мая или о том, что большинство азалий в маленьком саду возле рыбного пруда теперь заросло сорняками.
Или он мог даже просто встать и покинуть пропахшую лавандой гостиную.
Однако, к счастью для Клэя, Санти не заметил его пристального взгляда. Но это было для него слабым утешением, на что Клэй часто надеялся.
Однако Клэй прекрасно знал, что вряд ли что-либо, кроме лести, в отношении художественного мастерства Санти Валастро - в конце концов, тех, кто не знал имени режиссера, было мало - отвлекло его внимание от его мужа Ли. Иногда даже такие комплименты, которые Клэй часто делал в присутствии своего работодателя, оставались неуслышанными.
Вместо этого Санти был занят поправкой прекрасных итальянских кожаных перчаток и черного парижского берета, сдвинутого набок, которые всегда носил Ли, или увлажнением и очисткой небольшого круглого отверстия, закрепленного в центре горла Ли, которое помогало ему дышать.
Клэй часто прятал свою тоску в выкопанных ямах апатичных взглядов, пока подстригал и укладывал живые изгороди вокруг коннектикутского поместья, площадью сорок два акра. Конечно, два года работы в саду подорвали всю его решимость, и теперь он чувствовал, как его тон и другие части его тела напрягаются с интересом всякий раз в присутствии Санти; что случалось не так часто, как хотелось Клэю.
Он никогда бы не признался, что впервые ощутил это притяжение более года назад, когда стриг живые изгороди, окаймлявшие южную сторону дома, и заглянул в незанавешенное окно. Именно тогда он увидел Ли обнаженным и склонившимся над краем дивана, в то время, как Санти, со спущенными до лодыжек штанами, качал таз взад-вперед, касаясь прославленного зада Ли.
Конечно, Клэй не мог прожить двадцать девять лет, не наблюдая за обнаженными мужскими формами.
С другой стороны, никогда не было двух друг на друге.
Даже в тюрьме, несмотря на истории, которые он слышал.
Тело Ли напомнило Клэю то время, когда он впервые увидел обнаженное тело деда - дряблые складки обвисших грудных мышц, непристойно обвисший живот и нечесаные пушистые гнезда седых волос под мышками и ниже паха. Клэй вспомнил, какое отвращение испытал одиннадцатилетний "я" при виде этого зрелища. Но отвращение почти сразу же смягчилось, когда он увидел совершенство наготы Санти - его мускулистую грудь, покрытую густыми колючками волос, медно-бронзовую кожу и толщину украшенных волосами бедер, когда его нижняя часть тела напрягалась, а затем расслаблялась с каждым толчком.
С тех пор он начал ощущать безразличие своего паха к нетерпеливым барышням, которых он часто приводил в маленькое бунгало, которое он арендовал на окраине имения Валастро. Он заметил, как каждая часть их безликих, пропахших духами тел напоминала ему Санти. Сначала он с отвращением представлял, как зарывается лицом во впадины под руками Санти и яростно вдыхает его мускусную влагу, пока его язык массирует выпуклости между ног какой-то молодой женщины, с которой он познакомился в единственном баре в маленьком городке Хенлис-Эдж.
Затем, после того, как юные леди уходили, хмуря свои чресла от неудовлетворенности потраченной впустую ночи, и когда одиночество снова ожесточало его, Клэй гладил себя, пока не кончал. Он думал о том, как его рот восхищается влажными розовыми губами, которые, как он представлял, подмигивают ему в ответ в ложбинке между ягодицами Санти. Затем, смазывая свою эрекцию смазанной слюной ладонью, он подумал о том, чтобы погрузиться глубоко в тепло своих внутренностей.
Но он признал, что не просто изящество обнаженного тела Санти привлекало его член к неуклонному вниманию. Дело было в чувствительности Санти и в том, насколько точно и хорошо он заботился о Ли. То, как Санти ласкал своего мужа, и тембр его голоса, когда он с любовью называл его "мой мальчик" - хотя Ли был на пятнадцать лет старше Санти - были для Клэя почти невыносимы. Тем более, что эти намеки на задумчивость и заботу, которые он замечал, Ли всегда игнорировали.
Не было ни взглядов одобрения, сигнализирующих о любви, ни даже капельки благодарности, если уж на то пошло. Все, что было, это тот же самый унылый взгляд, который Клэй также пытался сохранить ради себя, морщинистый рот Ли всегда был открыт, а глаза затуманены стеклянной пленкой.
Клэй наблюдал, изо всех сил стараясь не смотреть на него с отвращением, как Санти с беспримерным благоговением прикладывал фильтр сигареты к краю неподвижной губы Ли, словно совершал для него Святую Евхаристию[27]. Ли, конечно же, принял подношение без благодарности, его глаза были непоколебимы в своей апатии, когда его рот сжался и вдохнул.
Такое напряжение энергии, должно быть, полностью оглушило его, потому что он вдохнул всего один раз, и откинулся назад, словно слишком измученный, чтобы