Читать интересную книгу Медальон льва и солнца - Екатерина Лесина

Иногда заходит Настя. Она бродит по квартире, заглядывая в шкаф, ванную комнату, холодильник и даже в бельевые ящики, и ворчит, что «раз уж меня угораздило, то нужно ловить момент». Не совсем понимаю, о чем она говорит, но соглашаюсь.

Настя говорит, что мне нужно учиться и вливаться в коллектив. Тоже соглашаюсь, но от Настиных приглашений отказываюсь, а после ее ухода долго-долго проветриваю квартиру. Иногда выхожу на балкон. Ночью красиво: снег на перилах, снег во дворе, снег на укрытой тентом крыше авто – я так и не узнала, кому оно принадлежит, снег в свете фонарей… зимою снега много.

А весною он тает. В конце апреля я узнала, что беременна.

 – Дура ты, Баська, как есть дура! – Настя сидела на подоконнике между куцей, ободранной и привядшей бегонией и ощетинившимся сизоватыми колючками-крючками кактусом. Из приоткрытой форточки тянуло сыростью, окно блестело каплями дождя, и Настя ежилась, обтягивая короткую модную кофточку. – У меня врач есть знакомый. Костика на мани-мани крутануть легко, сам нагадил, сам пусть и прибирается, а то привык…

О чем она говорит?

 – Ну чего кривишься? Думаешь, мне приятно во всем этом копаться? Говорить? Да я о тебе забочусь, дура несчастная!

Я не несчастная, я очень счастливая, у меня будет ребенок. Уже есть, в животе, как жемчужинка в ракушке. Живот плоский, я не чувствую ничего, от этого еще более странно и счастливо.

 – Ну подумай, Баська, что тебя ждет? На Костика не рассчитывай, ему разводы затевать не с руки. У него тесть знаешь кто?

Не знаю. Я как-то не задумывалась о том, что у Костика есть жена. Нет, я знала о ней, о том, что у них с Костиком – непонимание, но… еще и о том, что живут они лишь для того, чтоб создать иллюзию семьи, скоро она уедет, и Костик вернется к себе.

 – Да если б не Олькин папаша, торчал бы Костик со своей гениальностью где-нибудь в Казахстане, подымал бы местный кинематограф до союзного уровня. Это сейчас он на всех углах о своей гениальности твердит: и тебе важный, и заслуженный, и народный. А раньше никто был и звали его никак. Повезло, женился выгодно, вот… – Настя закурила. Сигаретный дым с ароматом прелых листьев, и Настина кофта, серо-сизая, с проблесками синего люрекса, будто соткана из этого дыма. Не о сигаретах надо думать и не о кофте, а о жене Костика. Ее зовут Ольга. Наверное, красивая, элегантная, как дамы из заграничных журналов, и тоже курит, но сигареты вставляет в длинный черный мундштук.

 – Поначалу Костик перед Ольгой и папашей ее на цырлах бегал, о том, чтоб налево вильнуть, и думать не смел, а как в люди чуть выбился, так и пошел вразнос. – Настя стряхнула пепел в горшок с бегонией. – Гений он… Олька пыталась скандалить, а потом успокоилась, сообразила, что лучше быть женой гения, чем посмешищем. Вот и прощает гению маленькие шалости, но, Бася, ребенок – это не шалость, это проблема. Твоя проблема. Олька папашу дернет, тот Костику кислород перекроет, к примеру, зарубит поездочку во Францию… а что, аморальное поведение налицо… а Костик из-за поездки этой кого хочешь утопит. И тебя без зазрения совести выставит… ну, так я договорюсь с врачом-то? Пока срок маленький?

 – Нет.

 – Баська! – Настя спрыгнула с подоконника, каблучки глухо стукнули о пол. Ухватив за плечи, она больно тряхнула меня: – Ну чем ты думаешь, а? Погляди на себя, ты ж молодая, талантливая, не как другие! Да у тебя вся жизнь впереди, а ты ее вот так запросто поломать хочешь? И было бы из-за кого! Ты что, так любишь этого козла?

Костика? Нет, не люблю. Жалею. А вот ребеночка люблю, как его не любить-то? Солнце, засыпая в львиных лапах, проснется и увидит, что нас уже двое, а потом я передам медальон ему. Или ей. И расскажу волшебную сказку о любви… и о стране, где все счастливы.

Настины пальцы – ледышки, которые вот-вот порвут кофту и оставят на коже следы ожогов.

 – Ты жизни не знаешь, мечтательница! Да тебя топить начнут, все и сразу! Кто захочет с Костиком ссориться? А Костик, чтоб у женушки своей прощение выслужить, наизнанку вывернется! Да из группы турнут, в кино больше не вернешься. Из квартирки выселят, из общаги тоже. Куда пойдешь? Кому ты такая, дура набитая, нужна?!

Никому, наверное. Я это давно поняла, но это же еще не повод, чтобы бросать другого человека, пусть даже очень-очень маленького, пусть даже не знающего, что его могут бросить.

 – Не дури, Баська, – Настя неловко обнимает, от кофты пахнет дымом, от волос – духами. – Хочешь рожать? Родишь еще, ты же молодая. Зацепишься здесь, выбьешь жилье, имя сделаешь, чтоб от Костика не зависеть, и родишь на здоровье.

Наверное, она права. Или не права? Я запуталась. Я потерялась. В моей стране никто никогда не теряется. А еще там не курят.

У дыма запах прелых листьев, и голова кружится, кружится, наполняясь волшебной пустотой, в которой гаснут мысли-звезды.

 – Дура ты. – Настя отпускает меня, я едва не падаю. – Олька тебя точно сожрет.

 – Ольга Николаевна. Для вас, милочка, Ольга Николаевна. – Она выглядела совсем не так, как я представляла. Красивая – да, элегантная – тоже да, ухоженная. Сколько же ей лет? Костик старый, а она молодая – вечная молодость искусственных цветов. – Что, милочка, удивлены? – Она одернула короткий твидовый пиджачок. – Думали увидеть уродливую старуху? Изергиль, так меня называет дражайший супруг? Ну же, смелее!

 – Вы не старая. – Мне легко говорить правду, она и вправду не старая, она – застывшая во времени. – И он никогда не называл вас старухой.

 – Слабо верится, но, впрочем, неважно, совершенно неважно… вы догадываетесь, по какому я вопросу? Да не стойте же, присаживайтесь.

Она небрежно оперлась на подлокотник дивана и закинула ногу за ногу. Круглые коленки, ровненькие, аккуратненькие, как яблоки на картине, черные нейлоновые колготки.

 – Что ж, разговор у нас с вами… с тобой будет серьезный, и я буду предельно откровенна, милая моя актриса одной роли, – Ольга Павловна вздохнула. – Во-первых, если ты думаешь, что Костик подаст на развод, то ошибаешься. Развод – это испорченная анкета, плюс общественное порицание, плюс, возможно, закрытый выезд в загранку… а с тобою вкупе так вообще чистая аморалка. Костик же у нас проблем не любит. Совершенно бесхребетная тварь.

Она улыбалась, она веселилась, а я все гадала: ну с чего они взяли, что мне нужен развод? И Костик в придачу?

 – Во-вторых, милая моя, проблемы будут как раз у тебя, точнее, уже есть.

 – Какие? – Я снова чего-то не понимала. Я не трогала эту женщину с орехово-шоколадными глазами, упрятанную в мягкую броню твидового костюма, я вообще не знала о ее существовании, точнее, знания эти были абстрактны. Так зачем же она пришла?

 – Большие, милая, очень большие. Квартира… по какому праву ты занимаешь служебную жилплощадь? Кстати, да, прав у тебя никаких, потому как со вчерашнего дня ты уволена. По статье. За аморальное поведение… удивлена?

Злая. Красивая и злая. В моей стране не будет места таким.

 – А чего ты ждала, милая? Сочувствия? – Она зашипела, как-то совсем отвратительно, а из сжатых губ вылетели капельки слюны. – Ты из меня посмешище делаешь, а я тебе сочувствовать стану? Нет, дорогая моя! Беременная она… рожать будет… рожай, пожалуйста, но не здесь! Поняла? Не здесь!

Мне некуда идти. Сказать? Она лишь порадуется, ей хочется сделать больно. И мне становится жаль ее, она никогда не найдет дорогу в мою страну, а своей у нее нет. Ничего нет, кроме мягкого твидового панциря.

Женщина-черепаха.

Никита

В «Колдовские сны» Никита возвращался другою дорогой – спасибо Семену, подсказал, километра полтора срезать получится. Узкая тропинка виляла, то ныряя в заросли малинника, то выкатываясь на узкую полосу скошенной травы, то заворачивала в светлый березняк, растянувшийся по прибрежной гряде. Теперь вроде как оставалось спуститься вниз и пройти по течению. Где-то там должен быть мостик. А место красивое: желтый язык песчаной косы добирается до самого ивняка, гибкие побеги вяло покачиваются на ветру, а где-то глубоко внутри звонко тенькает птица. Мелкая речушка в этом месте разливается широко, метров на десять-пятнадцать в поперечнике. Песчаное дно, едва-едва прикрытое водяной пленкой, переливается на солнце, блестит тяжелым влажным золотом и россыпями мелких камушков, которые отсвечивают то синим, то зеленым, а то и вовсе розовым.

Никита, выбрав местечко посуше, присел, опустил в воду ноги, закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Было хорошо. Голову, прикрытую здоровым листом лопуха, припекало, шею и плечи тоже, а вот ноги окутывала приятная прохлада. И думалось легко. Разговор с ментом оставил двойственное ощущение: с одной стороны, излагая собственную теорию, Жуков ощущал себя полным кретином, с другой – было непонятно, поверили ему или нет. Скорее всего, нет. А если и поверили, то доказательств все равно никаких, а значит, ты хоть наизнанку вывернись, всем по фигу. Самое разумное – свалить отсюда и послать Бальчевского с его планами куда подальше. Теперь понятно, что он такое устраивать собрался – похороны. Молодой и талантливый, безвременно ушедший во цвете лет, на пике творческой активности… что там еще говорят? Ну, Бальчевский постарается, сочинит, выбьет слезу у немногочисленных поклонников, а остальных заставит творчество вспомнить. Вот же скотина! Рекламщик хренов.