Людмила Сергеевна привстала, наклонилась и поцеловала его в щеку. Потом спохватилась, взяла салфетку и вытерла отпечаток, оставленный губной помадой. Архангельский задержал ее руку, и они надолго встретились взглядами.
— Наливай! — распорядилась Людмила Сергеевна, почувствовав, что пауза затягивается.
Архангельский сразу повеселел. Они выпили еще по бокалу и поговорили о разных пустяках. Людмила Сергеевна решила, что гражданский генерал больше не захочет возвращаться к острой теме, — чтобы не испортить настроение вечера, но он вдруг снова заговорил о будущем — правда, совсем без надрыва, а даже в юмористическом ключе.
— Я ведь когда-то искренне мечтал об этом — увидеть будущее. Читал книжки и мечтал замерзнуть где-нибудь в снегах Арктики, чтобы разморозиться лет через двести, увидеть коммунизм. Глупое желание, да? Но вот хотелось невыносимо! Своими глазами увидеть звездолеты, самодвижущиеся дороги, ажурные дворцы, аэрокары, всяких роботов. Потом я подрос, но не слишком поумнел. Почему-то вообразил, что для путешествия в будущее не нужно ни машин времени, ни анабиоза во льдах — мы сами все построим: и коммунизм, и дороги. И прятал голову от правды, как страус в песок. Не смел себе задать главный вопрос: какое общество будущего можно построить с этими уродами?. Чем взрослее я становился и чем больше все менялось, тем меньше я верил, что увижу когда-нибудь будущее, о котором грезил в детстве. Уроды остались уродами, иначе и быть не могло. И все покатилось по наклонной. К сорока годам я перестал верить, что у России вообще есть хоть какое-то будущее. Ты же знаешь, я вхож в высокие кабинеты и прекрасно понимаю, что там происходит. У страны не может быть будущего, если ее руководство не заглядывает дальше чем на полгода вперед. Если проблемы решаются по мере их поступления, без упреждения. Если проблемы вообще не решаются. Тяжело жить и работать, когда знаешь, что твоя деятельность ведет в пустоту. Руины империи. Последнее поколение. А дальше — только мрак и забвение… И вдруг — Ась! Как свет надежды. Я когда отчет первой группы прочитал, чуть до потолка не запрыгал. Русский! Наш! Из двадцать второго века! На космическом корабле! Ты же понимаешь, что это значит само по себе? Это значит, у нас есть будущее. Я все-таки заглянул в него! И там есть Россия, русские, которые летают к звездам! Не всё, значит, еще потеряно. Еще поборемся! Я был счастлив, Люда… Я и сейчас невероятно счастлив. Даже если у нас с тобой не получится, даже если мой план сорвется или окажется, что мы ошибаемся, а костюм — это просто тряпка, даже в этом случае я буду удовлетворен. Потому что знаю: будущее есть, оно уже существует там, за горизонтом, а мы сегодня стоим у его истоков… Но ведь можно заглянуть еще дальше. И увидеть больше. Можно…
Мясо доедено, первая бутылка вина иссякла, и хмель чуть ударил в голову. Но времени было еще полно, и хотелось продолжения. В конце концов, она уже почти пять месяцев постится. Это невыносимо! Да и Миша был сегодня исключительно куртуазен.
Архангельский понял Людмилу Сергеевну без слов. Заказал еще бутылку с собой.
— Здесь есть апартаменты, — сообщил он, глядя прямо в глаза. — Нужно только пройти через двор. Посмотрим, как там устроено? Ты не против?
Людмила Сергеевна была не против. Чего терять?.
15
Снова снился кошмар. Коридоры исследовательского комплекса тянулись в бесконечность, в ответвлениях прятались какие-то причудливые и опасные существа, клубился туман, и Людмила Сергеевна знала, что впереди ее ждет кто-то невыносимо страшный — то ли зверь, то ли человек.
Вздрогнув, она проснулась. И сразу поняла, что Михаил не спит — дыхание бодрствующего человека. Повернулась на бок, лицом к лицу.
— О чем думаешь?
— О том, как ты прекрасна.
— Пошлый льстец!
— Может, и льстец, но не пошлый.
Даже в кромешной темноте она увидела, что он улыбается.
— А если серьезно?
Михаил помолчал, словно собираясь с силами.
— Я хочу заглянуть в будущее, — сказал он. — Очень хочу. Но и боюсь этого… Нет, я не трушу, я боюсь. Боюсь, что оно окажется совсем не таким, каким себе представляю… Есть разные образы будущего. И у каждого — свой образ. Мы иногда треплемся на эти темы… там… Бывают и совершенно безумные идеи. Создать новую аристократию, ввести крепость. Дескать, быдлу только это и поможет. Каждый, конечно, уже заранее видит себя дворянином с привилегиями. Кретины!. Или вот геронтологией сейчас увлеклись. Невиданные бабки туда закачивают. Нашли себе любимую науку. Чувствуют, что время-то идет, а здоровья не прибавляется. Надеются спрыгнуть с колеса… Будущее может быть совсем другим. Недобрым. Запредельно жестоким. И если я увижу его таким, то уже ничего не смогу поделать. Ведь оно уже есть, существует. Будущее предписано. Ась — лучшее доказательство. А мы для этого будущего — мертвецы. Что могут сделать мертвецы?.
— Давай верить в лучшее, — Людмила Сергеевна протянула руку и коснулась его щеки. — Ась — милый добрый мальчик. Не думаю, что мы найдем в нем злодея.
— В том-то и дело, что зло и добро — понятия относительные. Представления о морали и нравственности меняются. И чаще, чем хотелось бы. Что-то уходит, что-то приходит… В юности я читал один рассказ… Да, фантастику. О будущем. Назывался рассказ «Чудовище». Американец написал, вряд ли ты его знаешь. Мне очень понравился этот рассказ. Но и напугал… История там такая. Прилетели инопланетяне на Землю. А Земля погибла в результате какого-то галактического катаклизма — одни скелеты валяются. Инопланетяне решили выяснить, что произошло, и начали оживлять покойников. Сначала — какого-то египетского фараона. Потом — алкаша из нашего времени. Потом — инженера из двадцать первого века. Потом они оживили представителя последнего поколения Земли. И он расправился с ними — быстро и беспощадно. Автор, конечно, сделал все, чтобы читатель ненавидел инопланетян и сочувствовал последнему землянину. Все замечательно, но, как говорится, осадок остался. Это было очень жутко — думать, что существа всемогущие могут быть аморальны… Хотя точнее, наверное, сказать, что у них иная мораль, которая нам не представима, но от понимания этого не становится легче… Будущее может быть жестоким… Что если мы выпустим в мир чудовище?.
— Успокойся, Миша, — Людмила Сергеевна еще погладила Архангельского по щеке. — Любая мораль — это ведь и ограничитель, система табу, защитный механизм. Не убий, не навреди. Не делай другому того, чего не желаешь себе. И нужны эти ограничения, чтобы мы не вымерли, а, наоборот, чтобы выжили и дали потомство, помогли ему войти в возраст и так далее, и так далее. Что может измениться в этом смысле за сотню лет? Ась — молодой человек. С серьезным генетическим дефектом. Но он родился, вырос. Ему помогли вырасти. Получается, в будущем знакомая нам мораль еще действует. Там тоже не принято убивать просто так. Там тоже уважают инвалидов и людей с ограниченными способностями. Там тоже любят детей. Думаю, мы найдем общий язык. Я буду с тобой. А я умею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});