как?
Почему-то робко и страшновато, особенно, с учетом предполагаемых прикосновений ко мне в библиотеке…
— Вы… — в горле сухо, отпиваю еще чай, прокашливаюсь под внимательным, немного насмешливым взглядом Хазарова, кажется, прекрасно считывающего мои волнения и потешающегося над ними, — как вы узнали, что мы… там?
— Иваныч сказал, — отвечает Хахаров, и я открываю рот от удивления.
— Вы его знаете?
— Немного…
— Но… Как вы?..
— Ножик приметный у пацана, — поясняет Хазаров, — у нас только один человек такие делает. И клеймо ставит…
Киваю. Ситуация становится чуть яснее. Но вопрос все равно висит…
— Кто были эти люди? Ну… Которые нас искали?
— Это… Не очень хорошие ребята, — обтекаемо отвечает Хазаров, — я так понимаю, они вас все это время искали?
— Да… Получается, что они… И в больницу приезжали… Как там Иваныч? Вы с ним говорили?
Я не успела днем у Зойки спросить про Иваныча, не смогла прорваться через поток мата.
— Да… Нормально. По голове дали, но он крепкий мужик.
Выдыхаю. Хотя бы этот груз с плеч спадает.
Хазаров , между тем, допивает залпом спритное, отставляет стакан и подается вперед, упираясь локтями в колени и переплетая пальцы между собой. Смотрит на меня серьезно настолько, что невольно хочется отшатнуться. Он умеет давить, прямо профессионал. Ничего не говорит, ничего не делает, а бежать хочется…
— Рассказывай, что им надо от Ваньки.
Выпрямляюсь в кресле, невольно сглатывая. Вот сейчас главное, не лукавить. И чтоб поверил. Что-то подсказывает, что утаивать информацию вообще нельзя. Плохо будет потом. Всем. И мне в первую очередь…
Глава 30
Рассказ много времени не занимает, даже удивительно, что все наши приключения последних дней укладываются буквально в пару предложений. Я говорю только самое основное, то, что на мой взгляд, имеет значение: про работу Ваньки, про то, как он попал, как ударил ножом одного из нападавших, как нас искали и нашли.
На всем протяжении моего неловкого спича Хазаров не произносит ни слова, курит, иногда отпивает глоток из бокала. Только смотрит внимательно очень, и мне неуютно под его взглядом. Он словно поймать на вранье пытается. Понимаю, что это бред, но ощущение именно такое.
После рассказа наступает тишина.
Я жду хоть каких-то наводящих вопросов, но их нет. Хазаров откидывается на спинку кресла, переводит взгляд с меня на закат, щурится через сигаретный дым.
И я не знаю, что делать. Надо, наверно, как-то прояснить наше нынешнее положение с Ванькой и дальнейшие планы Хазарова?
Но как спросить?
Честно говоря, я надеялась, что он начнет задавать вопросы, диалог начнется… Но Хазаров полностью в своем репертуаре, каменный и закрытый…
— Фирма, где пацан работал, как называется? — неожиданно задает все же вопрос Хазаров.
Ну конечно. Что еще он мог спросить? Только то, на что ответа не знаю.
— Я… Не помню… Надо у Ваньки… — подрываюсь, чтоб привести мальчишку, тем более, что ему уже пора выныривать из бассейна, но Хазаров тормозит жестом:
— Не надо. Пусть поплавает. Как ты вообще с ним познакомилась?
— Эм-м-м… — я почему-то туплю, подбирая слова, но затем собираюсь, — ночью, примерно три недели назад… Или две? Встретила его на улице, помогла… Как-то так и закрутилось все…
— С приводом в полицию ты помогла? Там какая-то сестра матери фигурировала, — все так же невозмутимо спрашивает Хазаров, — у Тамары нет сестер…
Я молчу, только таращусь на него удивленно, постепенно осознавая, что он все знает про нас! И про меня, и про Ваньку! За эти короткие полсуток выяснил полностью информацию.
И тогда зачем сейчас вопросы задает?
Ловит на вранье? Ищет подвох?
— Да, я помогла, — киваю, не считая нужным скрывать, — он не виноват там… Я потом с хозяином магазина говорила…
— Знакомый твой, да? Давно его знаешь?
Моргаю, не сразу понимая, о ком он, а когда догоняю, опять не знаю, что сказать.
В смысле, знакомый? Да, теперь знакомый… А насчет второй половины вопроса…
— Нет, как раз во время этой истории и познакомились…
— А про то, что пацан — мой сын, когда узнала?
Так… Направление вопросов становится кристально ясным. И воэтоповорот неожиданно обидным.
Такая злость берет, едва сдерживаюсь, чтоб остатки чая в эту невозмутимую рожу не выплеснуть!
То есть, он считает, что я хочу извлечь выгоду из ситуации, что ли? Денег хочу? Потому и вожусь с его сыном? Или, еще круче… Сама все подстроила?
У него вообще с головой беда?
Хазаров смотрит на меня, щурится чуть-чуть, лицо мрачное, темное, словно маска, вырезанная из дерева…
Отставляю стакан с чаем, от греха чтоб подальше, встаю и, не пытаясь больше подбирать слов, отвечаю:
— Значит, так. Я ни за что в жизни не использовала бы факт вашего с Ванькой родства, если б не угрожающая его жизни ситуация. То, что вы его отец — травмирует ребенка, он вас ненавидит и искренне считает, что вы виновны в пьянстве матери, что вы ее изнасиловали. И, кстати, вы пока что ничего не сделали, чтоб переубедить его в этом! Как вы думаете, ему хочется принимать от вас помощь? Да убить вас хочет! К сожалению, пока что, кроме вас, помочь ему некому. И, надеюсь, то, что мы здесь, обозначает, что вы проверили, ваш это сын или нет. Хотя, мне кажется, достаточно на него посмотреть, чтоб убедиться… Но здесь я не советчик. Дальше: я не пытаюсь извлечь выгоду из ситуации, вы мне тоже не нравитесь и общаться с вами я не хотела бы никогда. Думаю, если мы все прояснили, то я могу узнать о ваших планах насчет Ваньки, а затем спокойно вернуться к своей прежней жизни. Мне не нужна ваша благодарность, ваши деньги и вообще… Я просто хотела спасти ребенка. И все. Скажите, он — ваш сын? Вы это выяснили окончательно?
Хазаров, на которого гневная отповедь вообще не производит никакого впечатления, разглядывает меня снизу вверх, холодно и отстраненно, а затем, чуть помедлив, кивает.
— Сядь.
— Нет уж, спасибо, я…
— Сядь.
И, черт, я сажусь.
Сама не понимаю, как это происходит, но сажусь.
В легком недоумении от странной реакции мозга и огранизма на его приказ, смотрю в темные глаза Хазарова.
— А ты горячая, — неожиданно каменное лицо прорезает усмешка, взгляд становится чуть другим… И мне это изменение