За ней сквозь разбитое окно в комнату проникло еще одно летучее чудовище. В каждом его движении сквозили похоть и сластолюбие, так же, как в полете его товарища была видна убийственная злоба. Лицо сатира кривилось жуткой застывшей ухмылкой, а желтые глаза были прикованы к Николете.
Рейнар, как и все остальные, остолбенел от ужаса, столь сильного, что на миг он забыл обо всем остальном. Неподвижно смотрели они на вторжение демонов, и в душе Рейнара ужас мешался с изумлением. Николета, дико завизжав, повернулась и бросилась бежать.
Ее вопль точно подхлестнул двух демонов. Один ударом когтистой лапы разодрал горло Жану Вильому, а затем напал на Рауля Купена, второй погнался за девушкой, и настигнув ее, накрыл, словно дьявольскими занавесями, черными перепончатыми крыльями.
В комнате бушевал стонущий вихрь, хаос диких криков и мечущихся переплетенных теней. Рейнар слышал утробное рычание чудища, терзавшего тело Купена, и похотливый смех инкуба, заглушающий крики девушки. Свечи погасли от ветра, поднятого огромными крыльями. В темноте Рейнар сильно ударился головой обо что-то твердое и провалился во мрак беспамятства.
* * *
С неимоверным усилием Рейнар приходил в сознание. Он не сразу вспомнил, где он и что произошло. Голову наполняла пульсирующая боль, перед глазами кружились человеческие лица и огни факелов, жужжали возбужденные голоса, но главным стало ощущение непоправимой беды, придавившее его, едва сознание начало проясняться. Память возвращалась медленно и неохотно. Он лежал на полу в трактире, и лицо заливала кровь, струившаяся из раны на голове.
Длинную комнату заполнили соседи, вооруженные, чем попало. Изодранные тела Вильома и Купена лежали на полу, усыпанном обломками мебели и посуды. Николета слабо стонала, не слыша вопросов, с которыми обращались к ней столпившиеся женщины. Двое приятелей Вильома лежали мертвые рядом с перевернутым столом, за которым они ужинали несколько минут назад.
Преодолев дурноту и головокружение, Рейнар встал на ноги и тут же был окружен взволнованными людьми. Многие смотрели на него подозрительно, так как камнерез пользовался дурной славой и к тому же оказался единственным мужчиной, оставшимся в живых, но его ответы убедили всех, что в трактир наведались демоны, свирепствовавшие в Вийоне уже несколько недель. Однако Рейнар не смог признаться им в главной причине своего ужаса. Эту тайну ему суждено было хранить в самой глубине души, не смея поделиться ею ни с кем.
Каким— то образом он покинул разоренный трактир, пробравшись сквозь онемевшую толпу, и в одиночестве очутился на полуночной улице. Забыв об опасности, едва сознавая, куда он идет, он бродил по улицам Вийона долгие часы, пока, наконец, не добрел до своей мастерской. Плохо понимая, что делает, он вошел туда и вновь вышел с тяжелым молотом в руках. Потом, движимый неисцелимой мукой, он снова бродил по городу, пока бледный рассвет не тронул церковные шпили и крыши домов.
Ноги сами собой вынесли его на площадь перед собором. Не обращая внимания на потрясенного служку, он вошел и направился к лестнице, которая, головокружительно извиваясь, вела на вершину башни.
В сумрачном свете ноябрьского утра он вышел на крышу и, подойдя к самому краю, стал рассматривать каменные фигуры. Он не слишком удивился, обнаружив что зубы и когти грифона испачканы кровью, а с когтей сатира свисают клочья яблочно-зеленой ткани.
В пепельном утреннем свете Рейнару показалось, что лица его последних творений выражают неописуемое торжество и глубочайшее злорадство. Он глядел на свою работу с мучительным восхищением, пока бессильная ярость, отвращение и раскаяние не поднялись в нем удушающей волной. Он едва осознавал, что изо всех сил колотит молотом по рогатой голове сатира, пока не услышал зловещий скрежет и не обнаружил, что отчаянно балансирует на самом краю крыши. Яростные удары раскололи лицо горгульи, но не стерли выражения злобного торжества. Закусив губу, Рейнар снова поднял молот над головой. Удар пришелся по пустому месту, какая-то сила отбросила его назад, вонзаясь в тело десятками коротких ножей. Он лежал на самом краю крыши, его голова и плечи свисали над безлюдной площадью. Теряя сознание от боли, он увидел горгулью, впившуюся передней лапой в его плечо. Чудовище возвышалось над ним, словно зверь над добычей. Рейнар чувствовал, что сползает по водосточному желобу, а горгулья поворачивается, будто хочет вернуться в свое обычное положение. Ее медленное неумолимое движение казалось частью его головокружения. Сама башня наклонялась и кружилась под ним самым кошмарным образом. Смутно, сквозь ужас, застилающий глаза, Рейнар разглядел клонящуюся к нему тигриную морду с яростно оскаленными клыками. Вне себя от ужаса, он ударил молотом кошмарную фигуру, которая надвигалась на него, заслоняя свет, и тут же снова почувствовал, что башня начала кружиться, и ощутил, что висит над пустотой, зажатый в когтистой лапе. Он еще раз размахнулся молотом, пытаясь попасть по омерзительной морде, но не смог дотянуться, и молот с глухим лязгом опустился на переднюю лапу, вцепившуюся в его плечо, точно крючья мясника. Лязг превратился в неприятный треск, и склонившаяся над ним горгулья скрылась из виду. Больше он не видел ничего, кроме темной громады собора, стремительно уносящейся в пасмурные небеса…
Изувеченное тело Рейнара нашел архиепископ Амброзиус, спешивший на утреннюю службу. При виде этого зрелища его святейшество в ужасе перекрестился, а потом, заметив предмет, все еще вцепившийся в плечо Рейнара, повторил этот жест с благоговейным трепетом.
Он наклонился ниже, чтобы рассмотреть находку. Безошибочная память истинного ценителя искусств подсказала ему, что это такое. Затем с той же ясностью он увидел, что каменная лапа, вцепившаяся когтями в тело Рейнара, невероятно изменилась: та, которую он помнил, была расслаблена и слегка изогнута; теперь же она была растопырена и вытянута, будто лапа живого зверя, пытающегося удержать в когтях тяжелую ношу…
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ЖАБ
Mother of Toads (1938)
— Пьер, мальчик мой, почему ты всегда так рано от меня уходишь? — спросила мать Антуанетта. Пьер, скромный деревенский юноша, был учеником аптекаря и пришел к Антуанетте, местной колдунье, по поручению своего хозяина. Она годилась в матери юноше, однако в голосе ведьмы звучали похотливые нотки, и она пыталась заигрывать с молодым гостем.
Дырявая засаленная блузка, слишком тесная для тучной фигуры матери Антуанетты, не могла прикрыть ее огромного бесформенного бюста и живота, желтого и вздутого, как у лягушки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});