Читать интересную книгу Пепел и песок - Алексей Беляков

— Оно странное.

— Как славно! Так скажите! — Ами тревожно прислушивается к скрипу паркета этажом выше. — Еб твою мать, вспомнила! Я не поставила чайник. Придется опять пить водку. За ваше новое имя. Вы сходите в магазин?

— Заметьте, не я это предложил!

88

Мартовским утром я просыпаюсь на недосягаемой высоте, в бастионе высотного здания Университета. Сюда не долетит унылый мяч Буха, не донесется тухлый запах Азова, здесь я в полном покое. Хташа исчезла из-под пышного одеяла, и я могу беспечно разглядывать книжные полки, лиственную лепнину по периметру потолка, люстру с хрустальными подвесками, пожелтевшие бюсты Геродота и Тацита (под их кадыками прикреплены таблички для малограмотных). Скоро кончится зима, и Хташа возьмет меня зубами и понесет в ЗАГС. Я буду болтать ручками-ножками, не сопротивляясь. Хочется в туалет. Тернистая Хташа доставила много мучений мне этой ночью, но в темноте так легко оказалось представить Румину верхом и сзади, что я сам подивился дерзости своих сюжетных ходов и монологов. Моя левая берцовая кость оказалась крепкой, надежной. А теперь в туалет. Хташа наверно на кухне, делает завтрак усталому жениху. Вряд ли ради таких счастливых мгновений она призвала покорную Розу. А если Хташа захочет еще? Придется закрыться в кладовке, среди маминых шуб, чтоб был мрак, пропахший лавандой. А без мрака Марк пропадет. Но пора в туалет. Где мои тапки?

Здесь мы, Бенки, пропустим, у нас не реалити-шоу.

…Марк выходит из туалета, укутанный желтым пледом. Как мне нравится мое новое имя, как идет ему эта квартира! Войлочным зверьком проскочу мимо кухни, где шипит знойный чайник и сопит похотливая Хташа. Не зайти ли в кабинет Бурново, не поваляться ли на его столе, разбрасывая лихо бумажки? Покойный друг Карамзин оценил бы этот спектакль.

Подтягиваю свою желтую тогу и любимой левой ногой толкаю дверь в профессорский зал. Приготовьтесь, сейчас я буду кутить!

Бурново сидит на столе лицом к публике в распахнутом багряном халате, упираясь руками в скомканные листы бумаги, перед ним склонилась девушка в малиновых трусах и яростно кивает головой, конспектируя кончиком языка сдавленные комментарии научного руководителя: «Еще, девочка моя, еще, Руминочка…»

Я застываю между прошлым и будущим, в ослепительном миге. Не могу шевелиться, не могу отступить, только вялой правой ладонью пытаюсь в воздухе найти выключатель. Погасить утреннее солнце. Ампирной ложбинкой над малиновым кружевом Румина чувствует легкий сквозняк, она бросает неоконченный конспект, оборачивается ко мне. И беззвучно смеется, обнажая разогретую щель между зубов.

— Тебя к телефону! Слышишь?

Крик Хташи освобождает меня. Бегом на кухню! Какая тяжелая эстафета по этим мясистым коврам под взглядами дохлых историков.

Хташа протягивает мне черную трубку:

— Тебя какой-то Требьенов… Ты дал ему телефон сюда?

Беру трубку, зажимаю рот Требьенову.

— Хташа, откуда взялся папа?

— Ночью прилетел, у него срочный доклад на ученом совете. А мама осталась еще на два дня, не пропадать же номеру в отеле. Ответь уже человеку.

— Але… Да, Сильвер!

Сквозь сердцебиение доносится чмокание Требьенова:

— Ну что, все хорошо у вас?

— Да… А что случилось?

— Когда свадьба? Свидетелем меня позовете?

— Давай по делу.

— Вы говорили, что ваш будущий тесть занимается Бенкендорфом?

— Да. — Я дрожу и пытаюсь спрятаться между холодильником и буфетом.

— Это очень хорошо! На него есть заказ.

— На кого?

— На Бенкендорфа. Надо встретиться с людьми, я устрою вам встречу. Только очень быстро все надо делать!

89

— Я даю тебе час, — произносит Карамзин. — Только час. Через час я вернусь. Если ты не придумаешь что-то, я больше не приду никогда.

— Подожди! Я так не могу.

В головокруженье, продрогнув на Хташиной кухне, я отлетаю мгновенно еще дальше в прошлое, в жаркую палату Таганрогской больницы, согреваюсь. Здесь царит Карамзин.

— Ты все можешь, бычок-песочник. Я же творю твой мир, ты забыл? Есть бумага и есть карандаш, осталось придумать и записать. Это проще простого.

И, жестоко сопя, переваливается через подоконник, на свободу.

За окном лишь тополь и бордовые мальвы, цветы с моей будущей могилы. Подлец Карамзин! Что я могу придумать в гнусном запахе с моря? Не больше, чем тряпичный Лягарп. Жил-был один человек в одном городе. У него была… Собака? Дочь? Мечта? Пусть мечта. Он мечтал умереть. И однажды умер. Так сбылась мечта человека. Конец. Прощай, Карамзин. Заверните меня в простыню, тяжким гипсом залейте. Все бездарно, бессмысленно и безнадежно.

Мысль утопает в тугом желудке. Блины свернулись, превратились в праздную гущу.

Дайте мне судно. Я уйду на нем в свое мертвое море. Где же бабушка?

Я смотрю на хохочущих нимф, и в животе творится могучая скорбь. Рвется на воздух. Бабушка, где ты? Мне нужно судно. Только бабушка может помочь, избавить от скорби.

Нимфы, отвернитесь!

— Что вы хотите? Я помогу! — Требьенов откладывает на тумбочку справки, которыми любуется долго и страстно.

— Нет, ничего.

— Я ведь вижу — вы беспокоитесь. Может, судно принести?

— Нет, спасибо, бабушка скоро придет…

— Я все-таки принесу.

90

Жил-был человек, который никогда не ходил в туалет. Нет, лучше женщина. Даже девушка. Принцесса. Слава о ней шла по всему миру. Не только из-за ее красоты, а еще и потому, что она никогда не ходила в туалет. Жениться на такой принцессе мечтали все мужчины. Однажды к ней приехал свататься принц. Этот принц был очень хорош собой и еще он прекрасно готовил самые изысканные торты. Его так и называли — Принц-кондитер. Принц и Принцесса сразу полюбили друг друга. Сыграли пышную свадьбу и отправились в путешествие в теплые страны. Принц был счастлив, но ему не давала покоя лишь одна идея. Он очень хотел сделать для своей возлюбленной самый прекрасный торт в мире. Принц мучался над рецептом много дней и наконец решился.

Однажды утром принцесса проснулась и увидела у своей постели Самый Прекрасный Торт. Конечно, она обрадовалась и немедленно попросила Принца дать ей кусочек — вон тот, с алой ягодой.

Окрыленный Принц поднес Принцессе кусочек на серебряном блюдце…

— Можно забирать судно? — Сильвер произносит в щель двери — тактично, не появляясь сам, словно ласковое радио.

— Да… Мне очень неудобно…

Требьенов входит, несет перед собой маленькое победное знамя — серую полосу туалетной бумаги:

— Пожалуйста… Берите, я отвернусь. А теперь приподнимитесь… Я заберу. Не волнуйтесь. О! Потяжелело, — он улыбается. — Вы молодец!

Требьенов удаляется, прикрыв судно несвежей газетой.

Что там принцесса? Мне остается пятнадцать минут до тяжелых шагов Карамзина. Четырнадцать.

Едва Принцесса отведала кусок торта с алой ягодой, она воскликнула: «Ничего вкуснее я в жизни не ела!» Принц поклонился: «Я счастлив, моя Принцесса!»

А через тринадцать минут у нее началось расстройство желудка. Она не знала, что с этим делать и в панике стала метаться по спальне. Принц смотрел на нее с ужасом.

…Ночью он зарезал Принцессу большим кухонным ножом. Потому что она разрушила его сказку. За такое надо убивать.

91

Карамзин смеется и его подбородок почти касается подоконника:

— Очень смешно все придумал!

Он держит в руках листок с моими графитными страданиями (я успел записать). Требьенов взволнованно терзает старушку-подушку:

— Скажите, над чем вы смеетесь?

— Над тобой, дураком! — отвечает Карамзин, взмахнув листком.

— Почему вы решили, что я дурак?

Карамзин не смотрит на Требьенова, он сворачивает листок в узкую трубочку и убирает в свою черную сумку:

— Твой первый блин, твой блин бесценный. Перечитаю перед сном. Сочиняй дальше. Но сказок больше никаких! Пиши о жизни. О живых.

92

Ночью я ворошу горячими пальцами песок, рассыпанный по тумбочке. Требьенов спит так тихо, будто под его одеялом восковая кукла. Дурак, он не осознает, что совершил я сегодня, шкипер утлого судна.

Карамзин похвалил меня. Или он издевался? Нет, он смеялся так, что кровь выступила на его соленых губах. Я придумал вонючую сказку, а он сорвал мальвы под окном и бросил их мне на гипс. Что сочинить еще, что придумать? Чтобы Карамзин снова свернул священным пергаментом мой дурно пахнущий листок. Какой счастливый песок этой ночью. И в Таганроге случаются чудеса.

В коридоре по древнему линолеуму шаркает старик. Он высокий, с могучей бородой. Я не вижу его, я догадываюсь. Старик тихо бормочет молитву. За меня, мою левую ногу.

93

Так, Бенки, пришла пора, очей очарованье, когда герой должен объясниться с возлюбленной. Найдем для этого удачный интерьер. Нет, не тахта. Уныло и статично. Мне требуется движение, колыханье и яркий свет.