Ее сердце судорожно билось – скорее, не от усилия, а от испуга, вызванного собственной дерзостью, – и обернулась к Мастеру Квилону.
Он изучал ее с интересом, его голова была склонена на бок, а нос подергивался.
– Я хочу поблагодарить вас, – сказала Териза, пока смелость не покинула ее. – Это очень помогло. Я вас не выдам.
Он мрачно покачал головой, словно ее обещание было чем-то более серьезным, чем она себе представляла.
– Это было бы и в самом деле весьма неплохо, миледи.
– Я ничего не знаю о ваших зеркалах, – сказала она, не задумываясь. – И я не воплотитель. Но мне кажется, что миры, которые видны в зеркалах, могут быть реальными. Место, из которого я пришла сюда, было совсем не тем, что в зеркале Джерадина, и он попал туда вовсе не по ошибке.
Мастере Квилон пожал плечами, депрессия навалилась на него с новой силой.
– Я надеюсь, что вы правы, миледи. Я верю, что так и есть. Но аргументы противной стороны слишком серьезны, чтобы их просто отмести. Если ваш мир реален и если вы не воплотитель – тогда как могло произойти подобное воплощение, осуществленное Джерадином?
– Я не знаю, – повторила она. – Это все слишком ново для меня. Но…
– она была поражена, слыша, что говорят ее губы, – я постараюсь это выяснить.
Вероятно, лишь для того, чтобы не сказать еще чего-нибудь столь же не характерного для своего поведения, она уступила драматическим жестам Хэвелока, выражавшим нетерпение, и повернулась, чтобы следовать за ним по потайному ходу.
– Ничто другое, – пробормотал Знаток, мрачно поглядывая на нее. – Только игра в перескоки имеет значение. – Когда Териза вошла в ход, он закрыл дверь. В темноте он некоторое время копался, пока не извлек свет из своего куска стекла. Затем поспешил вперед, преодолевая ступеньки так быстро, как только позволяли его старые ноги.
Она обнаружила, что подниматься по ступенькам гораздо легче, чем спускаться, потому что ей было гораздо проще сориентироваться в положении в пространстве, чтобы правильно поставить ногу; но Хэвелок усложнял подъем, водя лучом из стороны в сторону и светя им далеко вперед вместо того, чтобы направлять его перед собой. Он стал проявлять еще большее нетерпение. Легкие его хрипели от усилий, но он не был намерен замедлять шаг.
«Ради чего спешка?» – думала она, дыша уже затрудненно. Лифты в ее доме не подготовили ее к длительным подъемам по ступенькам.
Знаток Хэвелок остановился на развилке и посветил лучом во всех направлениях. Затем посмотрел на нее сверху вниз.
– Проблема с женщинами в том, – задыхаясь, выдавил он, – что они не умеют вовремя промолчать.
И когда он снова начал подъем, ей показалось, что каменный коридор внезапно стал более давящим, узким. Стук каблуков Теризы по ступенькам, казалось, вторил ударам ее сердца и как будто даже отражался от стен. Потолок стал давить на нее. Хэвелок был безумен; то, что он пытался говорить о вещах, о которых не мог высказаться прямо, было чистым безумием. С чего эта спешка, эта паника? Она не понимала, почему пытается идти как можно ближе к нему – или почему старается сдерживать дыхание.
Не прошли ли они мимо ее комнат? Это было возможно, потому что волокли ее долгое время и она потеряла чувство дистанции.
А затем она услышала где-то вдалеке слабый металлический звук, приглушенный вскрик.
Хэвелок вполне различимо для нее пробормотал ругательство и бросился вверх по ступенькам, гася на ходу свет.
На долю секунды она застыла, когда тьма коридора навалилась на нее. А затем подгоняемая страхом, невольно бросилась вперед, вслед за Знатоком, отчаянно стараясь догнать его прежде, чем останется в темноте одна.
Шарканье его подметок из сыромятной кожи слышалось впереди. Она потянулась, потянулась сильнее, и ее пальцы вцепились в хламиду.
Этого было достаточно. Он сделал резкий неожиданный поворот; она смогла последовать за ним, держась за его одежду.
За поворотом забрезжил свет ламп; но освещение не помогло ей. Через мгновение после того, как ее ноги застучали по дереву вместо камня, она зацепилась за дверцу гардероба, полного одежды, и в полный рост растянулась на полу собственной спальни.
Здесь повсюду были павлиньи перья. Они летали в воздухе, лежали небольшими кучками на ковре, деликатно осыпали край постели. Одно из них накрыло ее лицо, ослепляя, когда послышался резкий возглас:
– Миледи! – и мелодичный удар стали о сталь.
Голос, похоже, принадлежал Рибальду.
Она отбросила в сторону перо, чтобы увидеть, как стражник отчаянно парировал удар, искры посыпались с лезвия его меча.
Вместе с Аргусом он ожесточенно бился с третьим мужчиной, который стоял у входа в спальню, отрезая их от нее.
Перья происходили от предметов обстановки комнаты, которые мужчина использовал в качестве щита.
Он был одет в плащ и кожаные латы, такие черные, что его было трудно рассмотреть; Териза воспринимала его как мечущуюся в неярком свете тень, и все его движения напоминали движения и изломы тени. Только меч его притягивал и отражал свет, злобно сверкая, когда высекал искры из клинков противников.
Руки у него, казалось, были заметно короче, чем у Рибальда или Аргуса, он был более хрупким, чем любой из них, но удары наносил не менее мощные.
И было ясно, что стражники не побеждают.
Оба уже получили серьезные повреждения. Аргус был отмечен свежим шрамом под глазом, костяшки его пальцев кровоточили. Рибальд заработал рану в основании шеи, там, где она переходила в плечо. Висящие лохмотья кольчуги отмечали места, куда были пропущены удары. Очевидно, противник Рибальда и Аргуса мог бы легко расправиться с ними поодиночке.
В этот момент Рибальд под яростной атакой отступил назад. Он потерял равновесие и оказался за пределами досягаемости клинка нападавшего, но сильно ударился об угол камина и рухнул на колени.
Аргус попытался продвинуться вперед, его меч вознесся над головой незнакомца. Однако тот оказался проворнее; его длинный меч успел смягчить удар и отвести его. Затем он ткнул своим импровизированным щитом в лицо Аргусу. Прежде чем тот сориентировался, человек в черном пнул противника ногой в пах так сильно, что тот подлетел в воздух.
Когда он рухнул на пол, то скорчился и его вырвало.
Мягко, как тень, мужчина повернулся к Теризе.
Сейчас она видела его лицо. Его глаза в мерцании ламп горели желтоватым светом, нос напоминал лезвие томагавка, а зубы обнажились в кошмарной улыбке. У нее сложилась смутное впечатление, что его щеки покрыты шрамами.
Его плащ, казалось, взлетел над плечами, когда он сжал рукоятку меча обеими руками и занес лезвие над Теризой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});