«Окей, я уеду, но ни один из вас никогда не увидит ни гроша из моих денег, никогда», — подумал я, но вслух этого не сказал.
Таким образом, я вернулся к съемкам следующего сезона «Друзей» в состоянии полной обдолбанности, и все поняли, что нужно что-то делать.
Я уже слышал о метадоне,[19] препарате, один маленький глоток которого обещал избавить вас от привычки заглатывать по 55 таблеток викодина в день. Единственная загвоздка заключалась в том, что вы должны были пить по этому маленькому глотку каждый день, иначе у вас была бы серьезная абстиненция. «Звучит заманчиво», — решил мой отчаявшийся разум. Я немедленно принял это вещество и уже на следующий день смог вернуться к съемкам «Друзей», чувствуя себя свежим как огурчик.
Мне говорили, что у метадона нет побочных эффектов. Это была неправда. На самом деле это было начало конца.
В остальном все шло отлично; «Друзья» пользовались таким же успехом, как и прежде. А потом в мой трейлер зашла еще одна персона. На этот раз это был не Дэвид, и этот визит не стал для меня хорошей новостью.
* * *
— Я знаю, что ты пьешь, — сказала она.
Я стал забывать о Дженнифер (с тех пор, как она начала встречаться с Брэдом Питтом), со мной все уже было в порядке, и я нашел способ долго смотреть на нее, не чувствуя себя неловко. Но тем не менее встреча с Дженнифер Энистон страшно меня расстроила. Сказать точнее, я был в замешательстве.
— Да как ты такое можешь говорить? — сказал я. — Я вроде никогда не работал пьяным.
Я пытался это скрыть…
— Да мы чувствуем запах, — сказала она как-то странно, но с любовью, и множественное число «мы» ударило меня, как кувалда.
— Я знаю, что пью слишком много, — сказал я, — но я точно не знаю, что с этим делать.
Иногда я был не в той форме, чтобы самому приехать на съемочную площадку (я никогда не работал под наркотой, только с похмелья). Тогда я заказывал лимузин — и это, скажу я вам, вызывало у людей косые взгляды. Все спрашивали меня, все ли со мной в порядке, но никто не хотел останавливать поезд под названием «Друзья», потому что сериал был очень прибыльным. Из-за всего этого я чувствовал себя просто ужасно. Моя самая большая радость была и моим самым большим кошмаром — я был близок к тому, чтобы загубить эту замечательную вещь.
В конце концов на работе у меня появился трезвый компаньон, но это не особо помогало. Однажды вечером, накануне съемок, я принял какое-то лекарство и запил его алкоголем. И все это сработало во время прогона на глазах у всех. Но в этом случае был любопытный нюанс: я был пришиблен этим «коктейлем», но не подозревал об этом и думал, что скрывать мне нечего. А эффект был налицо: я говорил очень невнятно, так что никто не мог понять ни единого слова.
А я об этом не догадывался.
Когда я снова вернулся в свою гримерку, там меня уже ждали едва ли не все участники шоу.
— Ну и что ты собираешься делать, Мэтти? — спросили они.
— Это все лекарство… Я исправлюсь… Мне очень жаль… — лепетал я.
В тот вечер я действительно не пил, а на следующий день пришел на работу. Я чувствовал себя как человек, идущий по тонкому льду.
Я позвонил своему менеджеру.
— Да, — сказал он, — они все против тебя.
Черт возьми! Значит, сценаристы, актеры — все всё знали… Поэтому я сказал менеджеру:
— Ты должен найти для меня фильм. Прямо сейчас. Вытащи меня отсюда!
Еще раз: моя идея состояла в том, чтобы дислоцироваться. Я все еще думал, что если я выйду из той ситуации, в которой оказался, то смогу бросить наркотики и алкоголь и с честью выйти из боя. (А на самом деле получилось так, что я утроил рабочую нагрузку, а пил и упарывался все больше и больше.) Потому что, куда бы вы ни пришли, «они» уже там. Это напомнило мне о том времени, когда я рвался сняться в пилотном эпизоде «Друзей», а получил «L.A.X. 2194». Тогда у меня оказалось достаточно сил для того, чтобы принять участие в съемках «пилота» и, следовательно, достаточно денег для того, чтобы выпивать в Formosa Café. Мне казалось, что теперь, когда наступил новый век, у меня было достаточно много сил даже для того, чтобы написать музыку к фильму, если бы я этого захотел. Фильм «Мошенники» должны были снимать в Далласе… И я понятия не имею, почему я подумал, что это идеальное место для того, чтобы протрезветь…
* * *
Фильм «Мошенники» изначально был плохим, но оттого, что я плохо я в нем играл, он стал еще хуже…
Я был в ужасной форме, и я был перенапряжен. Четыре дня в неделю я работал над фильмом, а затем летел на частном самолете обратно в Лос-Анджелес, чтобы сниматься в «Друзьях». В самолете у меня всегда была с собой бутылка из-под воды, наполненная водкой. Читая реплики, которые мне предстояло произнести, я постоянно прикладывался к ней. (Дома я подсчитал, что в течение дня принимал метадон, ксанакс, кокаин и литр водки.) Дошло до того, что однажды в Далласе я собирался сыграть одну сцену, но вовремя понял, что мы уже сняли ее несколькими днями ранее. Мир вокруг меня разваливался.
И тут в Техас прилетела Джэми Тарсес — красивая, потрясающая, заботливая, гениальная Джэми Тарсес, которая фактически стала моей медсестрой. А я все еще пил и принимал разные наркотики, а главное, пытался скрыть это от нее. Однажды вечером, когда мы смотрели телевизор, Джэми повернулась ко мне и сказала:
— Мне кажется, ты исчезаешь.
Открылось окно — пока только узенькая щель, но открылась.
— Я не хочу исчезать, — прошептал я. — Останови все это.
Я позвонил своему менеджеру, я позвонил своему отцу, я позвонил всем.
— Я совсем спекся, — говорил я. — Помогите! Мне нужно лечь в рехаб.
Съемки фильма «Мошенники» прекратились — позже стало ясно, что они обошлись мне в $ 650 000. В общем-то, небольшая цена за спасение моей жизни. «Друзья» отложили съемки сцен с моим участием. А я отправился в детокс-центр в Марина-дель-Рей, на западе Лос-Анджелеса. Я чувствовал себя как авто, которое ехало со скоростью двести миль в час и только что врезалось в кирпичную стену, словно мой зеленый Porsche, впечатавшийся в лестницу. (Да, опять гребаные лестницы!)
В первый день они мне сказали:
— Иди в свою палату и больше не принимай наркотики!
С тем же успехом они вполне могли мне сказать:
— Иди в свою палату и больше не дыши!
— Но мне нужно дышать, чтобы жить.
— Нет, не нужно. У нас раньше лечились люди, которые сумели этому научиться. Они туда заходили и переставали дышать.
Именно так я себя чувствовал.
Я провел там месяц. Однажды ночью я был в рехабе и курил сигарету. Шел дождь. В курилке качалась лампочка. И я сказал вслух: «Вот что такое ад. Я в аду».
Именно в Марине-дель-Рей я наконец взял в руки Большую книгу Анонимных алкоголиков. Примерно на тридцатой ее странице я прочитал: «Эти люди пили не для того, чтобы уйти от решения; они пили, чтобы избавиться от тяги, не поддающейся никакому сознательному контролю».
Я закрыл книгу и зарыдал. Я и сейчас плачу всякий раз, когда вспоминаю тот день. Оказывается, существует целая группа людей, которые думают так же, как я. (И жил на свете американский врач Уильям Силкворт (1873-1951), который написал эти строки 27 июля 1938 года.) Для меня наступил критический момент — удивительный и ужасный одновременно. Эти строки означали, что я больше никогда не буду одиноким. Но это также означало признание того, что я был алкоголиком, что я должен бросить пить и прекратить принимать наркотики прямо сейчас, и я должен оставаться в таком состоянии каждый день, до самого конца своей жизни.
— Случай очень запущенный, — сказали люди из Марина-дель-Рей. — Тридцатидневный курс этому парню не поможет. Ему необходимо длительное лечение.
Итак, меня отправили в реабилитационный центр Малибу, где я провел первые двенадцать бессонных дней. Ферменты в моей печени зашкаливали. Но где-то месяца через три я начал поправляться — ходил в группы и, что называется, работал над собой.