действительно надо бы навестить одного из арендаторов, но давайте сходим к нему вместе, втроем? Тебе пойдет на пользу добрый инисский воздух, Вулферт.
Арендатор, старый рыцарь, жил у тетеревиного болотца в трех милях от Лангарта. Вулф упивался осенними видами, Озерный край так и сиял золотистой листвой и медными лучами.
По дороге он расписывал красоты Хрота: сверкающий изумрудный лед в его дальних пределах, играющие в небесах завесы сияния; лето без ночи, водопады, застывающие накрахмаленными простынями и не оттаивающие почти весь год.
– Тебя послушать, там как во сне. – Мара перепрыгнула лужу. – Понятно, почему ты редко бываешь в Инисе.
– Инис красив по-своему, – возразил Вулф. – Не так дивен и огромен, зато он богаче. И ласковей.
Он вдохнул запах жухлой травы:
– Я соскучился по осени. И по весне тоже – по ее ароматам и краскам. Надоедает все время дышать снегами.
– У снега есть запах?
– Для него даже слово есть. «Скетра» – запах дочиста отмытого воздуха.
– А ты по-прежнему близок с другими дружинниками? – спросил благородный Эдрик. – Они к тебе добры?
– Да, отец, – ответил Вулф, чуть помедлив.
Почти правда. Не стоило тревожить родных из-за презрения одного.
– А знаешь, у тебя появился хротский выговор, – заметила Мара; щеки у нее порозовели от холода. – В прошлый твой приезд я его слышала как набегающую волну. А теперь он застыл льдиной.
Вулф, хихикнув, покачал головой:
– Хротцы, стоит мне открыть рот, узнают чужака.
– Ох какой же ты чужак! Ты с девяти лет топчешь те же снега.
– Мы так гордимся тобой, Вулф, – сказал Эдрик. – Будь ты здесь или в Хроте.
– Спасибо, отец.
У своего арендатора благородный Эдрик долго не задержался, и все же в поместье они вернулись только под вечер, замерзшие и облепленные грязью. К тому времени домоправитель приготовил для Вулфа его старую комнату. Вулф тронул пальцем знак, выцарапанный на косяке кем-то из прежних обитателей Лангарта, – крошечный кружок с протянувшимися вверх тонкими линиями.
Они с Марой и Роландом годами ломали голову над его значением. Находили и другие такие, выцарапанные у очагов, на окнах и дверях. Знаки, бесспорно, были языческими, но благородный Эдрик не велел их трогать. «Они так же принадлежат Лангарту, как мы с вами, – сказал он детям, – мы не станем святыми, стирая прошлое».
Вулф собирался просто прилечь, вспомнить, как спится рядом с родными, но задремал и увидел сон, который помнил с детства. Сновидение увело его в глубину лесов, он искал кого-то, сам не зная кого, искал долго и упорно, громко звал, но никто ему не ответил. Он бежал, бежал, плача от страха, пока деревья не расступились и не открыли пропахшую кровью поляну. Он слышал рядом гудение пчел – слышал, но никогда их не видел.
– Вулф.
Он вырвался из сна, еще слыша пчел. На краю кровати сидела Мара.
– Ужин готов. – Сестра тронула его за плечо. – Тебе что-то снилось?
– Нет. – Он протер глаза. – Па с Роландом вернулись?
– Скоро будут.
Мара переоделась в платье оливкового цвета, отчего стала ярче зелень ее глаз.
– Что тебя тревожит?
Сестра всегда все замечала, с сопливого детства.
– Ничего, – сказал Вулф. – Я сейчас спущусь.
Они прошли в Большой зал. Вулф всегда любил его неброскую красоту. Они с Марой сели к столу, уставленному блюдами, по которым он успел стосковаться: щавелевый пудинг и колбаски, жаркое из годовалого барашка, чернослив с того самого дерева во дворе, сладкие лепешки, яблочный пирог, подававшийся с белым сыром Ратдунского святилища. Слуги уже разливали бузинную настойку, когда в сводчатую дверь шумно ввалились двое мужчин.
Благородный Манселл Шор был единственным в семье южанином, он родился на берегу, у Торфяников. Крепкий, как бычок, один глаз темный, другой серый. На смуглом лице усы подковой, редеющие черные кудри над выпуклым лбом почти без седины.
При виде Вулфа он застыл:
– Сын?
– Па, – ухмыльнулся в ответ Вулф.
Благородный Манселл сочно расхохотался и раскинул руки. Вулф шагнул в его объятия. От улыбки у него ныли щеки. Роланд в дверях стягивал перчатки.
– Вернулся наш щенок! – Он хлопнул Вулфа по спине. – Рад тебя видеть, Волчонок.
– И я тебя, Ролло.
Роланд вырос в достойного наследника баронства. Он был широк в плечах и груди и хорош собой, не предпринимая к тому никаких усилий. Каштановые волосы достались им с Марой от матери – дамы Розы Гленн. Она и ее супруг погибли от рук разбойников, когда Роланду было четыре года, а Маре едва исполнилось два. То убийство всколыхнуло все королевство.
Лорд Эдрик усыновил племянницу и племянника, которые выросли, считая его своим отцом. Он сочетался браком с лордом Манселлом, и Вулф стал пятым членом семьи под крышей Лангарта.
– Вот нежданная радость! – Благородный Манселл сбросил плащ. – Что привело тебя в родные края, Вулф?
– Вверение дамы Глориан.
– Ах, ну конечно.
– Мы слышали, на пиру околачивались какие-то республиканцы, – обратился к Вулфу Роланд. – Как тебе язычники-карментцы?
– Кричащие наряды, драгоценности, пышная свита. На мой глаз, выборные монархи.
– И все же у них решает народ. Есть разница, – сказал благородный Эдрик.
Когда все расселись по местам, он любовно взглянул на супруга:
– Удалось тебе разрешить тот спор, милый?
– Куда там. Этак он затянется на сто лет. – Манселл закатил глаза, потом поудобней устроился в кресле и дал знак слуге наполнить чашу. – Рыцарь Армунд Кроттл! В жизни не видал, чтобы кто так уперся, как он в эту забытую Святым дорогу.
– Тебя не радует такое будущее? – обратилась Мара к Роланду, видя, как тот шевельнул бровью и потянулся к блюду.
– Все мы должны служить Святому. Со временем из твоего брата выйдет славный барон. – Благородный Эдрик улыбнулся со своего места во главе стола. – Вы посмотрите! Все снова в сборе.
– Действительно, полный сбор. – Роланд поднял чашу. – За Вулфа!
Они выпили. В свете оплывающих свечей Вулф слушал рассказ благородного Манселла о затянувшейся распре и понимал, как жестоко стосковался по их обществу, по их голосам.
– Из Болотного края доходят странные вести. – Манселл проглотил тушенный в масле горошек. – У них там, знаете, есть горячие ключи – Ферндейлское Варево. Наш добрый друг Армунд рассказывал, что вода в них вскипела. Ошпарила разом пятерых купавшихся.
– Какой ужас! – подала голос Мара. – Они выжили?
– Один выжил, остальные нет.
– И в Хроте случилось подобное, – припомнил Вулф. – Грязевые пруды у горы Домут… от них круглый год поднимается пар, но как раз перед нашим отъездом Бардольту донесли, что они бурлят и плюются, как котел, – вскипели все разом.
– Святой, надеюсь, в них никого не было.
– У нас хватает ума держаться подальше, – покачал головой Вулф. – Грязь всегда ужасно горячая.
– Наш маленький братишка! Всегда в шаге от смерти и так спокойно об этом говорит… – заметил Роланд. – От чего же такая перемена с инисскими ключами?
Благородный Манселл крякнул:
– Может, где-то в мире случилось землетрясение или извержение. – Он осушил чашу. – Или это недобрый знак, предвещающий отступничество ментцев.
– Потише, Па, – негромко предупредила Мара. – Как бы Рик не услышал.
– Ох, Святой,