Читать интересную книгу Эхо в тумане - Борис Яроцкий

Каково же было удивление фронтовиков, когда в сборочном цехе им представили главного конструктора: был он маленький, худощавый, с близоруким прищуром голубых глаз. Все выдавало в нем рабочего-металлиста: и синяя, потертая на локтях спецовка, и грубые, темные от железа руки, и даже вытертый до блеска штангенциркуль в нагрудном кармане.

Говорил главный конструктор просто. Как школьный учитель.

— Перед вами, товарищи, — танк КВ, — показывал он вытянутой рукой. — Компактность конструкции и вооружение в одной башне позволили уменьшить его размеры — он значительно короче и ниже Т-35-го.

Новый танк фронтовики хвалили, говоря, что в этой машине достигнуто сочетание сильной броневой защиты и отличной огневой мощи при относительно небольшом весе.

Конструктор улыбался:

— Вы правильно определили.

— Испытали!

Танкисты невольно ловили себя на мысли, что взгляд застенчивых голубых глаз собеседника разительно похож на взгляд Ивана Поддубного. Поистине сильные — добрые…

Главному конструктору задавали вопросы, и один был — главней главного:

— На фронт поступает очень мало КВ. Почему?

Главный конструктор вздохнул:

— Сказать вам, что на Германию работает почти вся Европа, так вы это знаете не хуже нас, тыловиков. Сказать вам, что мы лишились крупных индустриальных центров, вам это тоже известно. Вы учитесь воевать, мы учимся делать танки. Современные и в достаточном количестве, — и он попросил: — Только вы, пожалуйста, удержитесь! Кажду машину мы делаем с мыслью о Москве.

С новой техникой танкисты вернулись на Западный фронт — во что бы то ни стало удержать столицу.

Необычный приказ

В избе с низким дощатым потолком, где размещался штаб отдельного танкового батальона, которым командовал капитан Хорин, было тесно от тяжелых, обитых железом ящиков — походного имущества.

У плиты стряпала быстрая на руку хозяйка. Ее детишки — мал мала меньше — притихнув, рассматривали с высоты полатей военных. А военные — три командира — склонились над столом. Голубой свет фонаря кругами ложился на карту, на ней — в левом верхнем углу обозначены дома и огороды Волоколамска, в нижнем правом, вдоль канала, — Химки.

Хорин включил радиоприемник. Избу наполнил чеканно-тревожный голос Левитана: «В течение пятого декабря наши войска вели бои с противником… На одном из участков Западного фронта противник ценою огромных потерь вклинился в нашу оборону. В этом районе немцы сосредоточили до двух пехотных дивизий и одну танковую…»

— Это здесь, — глухо отозвался Хорин. На его широкоскулом лице лежали глубокие морщины.

Для командиров не было новостью, что к утру 5 декабря в батальоне остался один КВ. Они смотрели на карту и прикидывали, какую дорогу прикрыть. Гитлеровцы давили техникой. Больней других это чувствовали танкисты.

За темным окном падал мокрый снег, залепляя стекла, а в избе пахло вареной картошкой и мясными консервами — хозяйка принесла ужин. Отодвинув карту, командиры принялись за еду, и в этот момент к крыльцу подкатил мотоцикл.

Забрызганный снегом связной вручил пакет. В нем был приказ комбрига. «В Нефедьеве, — сообщал комбриг, — танковая колонна противника — 18 машин. Приказываю к 8.00 6 декабря уничтожить».

— Зовите лейтенанта Гудзя, — распорядился Хорин.

Через двадцать минут черный от усталости Павел смотрел на своего командира, как смотрит человек, не вовремя оторванный от важного и срочного дела.

— Садись, Паша, ужинать будем.

— И только?

— Не совсем.

Сегодня первый раз за всю неделю танк отвели с переднего края: требовался ремонт. И экипаж, забывший, когда отдыхал в тепле, спешно менял каток, искореженный в утреннем поединке.

Павел сел за стол, непослушными от мороза пальцами взял горячую, с треснутой кожурой картошину, не спеша очистил, окунул в глиняную миску, на дне которой блестел растопленный свиной жир. Хорин подождал, пока лейтенант немного утолит голод, пододвинул карту:

— Это — Химки, а это — Нефедьево.

— Вижу.

— Так вот, в Нефедьеве — немецкие танки. Восемнадцать штук. У нас в батальоне — один. Твой, значит…

— Уясняю.

— Да ты ешь! Картошки — целое ведро.

Но Павлу есть уже расхотелось. Говорил Хорин, два других командира, один из них знакомый — лейтенант Старых, молчали.

— Если колонну не раскромсаем, — продолжал Хорин, — завтра она вкатится в Москву.

— Разумеется, будут боеприпасы?

— Будут, Паша! — воскликнул Хорин и показал на незнакомого, в замасленной телогрейке, капитана: — Наш новый артвооруженец. Он все выдаст, как по ведомости.

— Обеспечим, — скупо ответил капитан, дуя на горячую картошину.

Павел встал из-за стола, поблагодарил за ужин.

— Вот что, Паша, — добавил комбат, — ты потолкуй с ребятами. Приказ необычный. Раньше таких не отдавал. Легче было. Сейчас наши возможности — на грани фантастики…

Комбат убеждал его в том, в чем он сам давно убежден: дальше западной окраины Москвы ему нет жизни. Как и всем, кто обороняет столицу.

Павел испытывал неловкость перед лейтенантом Старых: он вместо него командует экипажем. Старых в чем-то проявил, как значилось в приказе, неразумную инициативу, и командир бригады отстранил его от должности.

Доедая картошку, лейтенант Старых поднял голову:

— Завтра будет нужен опытный наводчик.

— Наводчик есть, — ответил Павел. — Иванов. Хоть и новичок, но не дрогнет.

Иванов — доброволец, успел перед войной закончить десятилетку, мечтает поступить в университет на физико-математический факультет, возит с собой справочник по алгебре, как свободная минута — заглядывает.

— Все мы не дрогнем, — сказал Старых. — В хорошем бою нужно хорошо работать. Поэтому, товарищ капитан, прошу дать мне «добро» еще раз побыть наводчиком.

Хорин изумленно взглянул на товарища:

— А что? Резон!

— Тогда, может, командиром? — предложил Павел. — В экипаже ты человек свой.

— Э, нет! В училище меня считали лучшим наводчиком. Кроме того, Иванов пусть еще подождет. Войну мы принимали первыми, ему — заканчивать…

По-прежнему падал мокрый снег. В темноте он казался черным. Лейтенанты шли по еще не схваченной морозом тропинке. Сапоги скользили. Далеко на юго-востоке полыхало зарево. Тучи давили на него, и оно растекалось по горизонту, как огненная лава. До войны, в Саратове, Павел видел фильм — показывали извержение вулкана.

— Химки горят, — сказал Старых.

— Химки — почти Москва, — неохотно отозвался Павел. Лейтенанты опять замолчали. Думалось о многом. Разве еще полгода назад они предполагали, что немец окажется под Москвой?

Усталость исчезала. В тело вливалась бодрость. Еще бы! Предстояло отдавать приказ, выполнение которого требовало всей оставшейся жизни. Верно заметил комбат: наши теперешние возможности — на грани фантастики. Цену словам он знал: по законам военного такта — не каждое произносится вслух, но то, что произнесено — со смыслом.

— Замечаешь, Павел, — опять заговорил Старых, — сейчас, где мы воюем, сплошная глина. Вроде и смотреть не на что, а все-таки своя, русская… Ты хоть Россию-то видел?

— Даже Красную площадь.

— Когда?

— Участвовал в параде. Месяц назад.

— Это хорошо… Товарищи об этом знают?

— Не хвалился.

— Ты скажи. Сейчас это важно.

Кому принимать бой

В ночь с 5 на 6 декабря, после месяца непрерывных боев, в батальоне остался один КВ, несколько Т-60 и горсточка танкистов. И все же это было боевое подразделение.

На опушке леса, под старыми соснами, виднелся танк, присыпанный снегом, издали точь-в-точь деревенская банька. У костерка — танкисты, устало стучат ложками: ужинают.

При виде подошедших лейтенантов механик-водитель младший сержант Кирин достал из-под брезента котелок, протянул командиру:

— Ваш ужин, товарищ лейтенант.

— Спасибо, мы в штабе закусили… А эту порцию разделите.

Лейтенанты присели к огню, подождали, пока бойцы закончат ужин. А те, домовито работая ложками, расспрашивали, что слышно о Москве, где идут бои.

— Теперь мы прежде всего за Москву в ответе, — сказал лейтенант Старых, и в голосе его звучало столько уверенности, что все дружно и согласно закивали.

Это было понятно, непонятным оказалось только присутствие бывшего командира экипажа: все знали, что лейтенанта Старых отстранил от должности сам комбриг.

…Это случилось три дня назад. Комбриг приказал ему срочно прибыть к полковнику Белобородову, дивизию которого теснили фашисты. По дороге танк наткнулся на группу вражеских автоматчиков. Автоматчиков загнали в лес, а к Белобородову не успели…

Поужинав, танкисты достали кисеты. Закурили. Махорочный дым смешался с терпким запахом стрелявшего искрами костерка, Так частенько бывало дома, в Стуфченцах: сразу после обеда бригадир не спешил поднимать людей, давал им возможность перекинуться словом-другим и тогда уже командовал: «Пора. Поле ждет». Люди гасили самокрутки, приступали к делу.