Читать интересную книгу Unknown - user

Однако главное событие так и не наступило. Во-первых, они во время не притормозили и просчитались. Они не справились с крайне дерзким побегом Диддамса, который удивил абсолютно всех – ведь все этого время он казался таким вялым и апатичным – и, в конце концов, Градец сумел вернуть свою реликвию. Все хорошо, что хорошо заканчивается, но все-таки было бы забавно использовать это местечко.

Особенно обидно было за униформу Гарри. Гарри удалось уговорить Градеца, и тот на одном из своих самолетов доставил форму генерала армии Вотскоэк вместе с 52 короткими яркими, известными каждому в Вотскоэк, медалями. В их число входили медали за боевые действия, в которых армия Вотскоэк даже не участвовала и которые никогда и никому не были присуждены.

Но как же напыщенно они выглядели на широкой груди Гарри Хочмена, струились как лава поверх его толстого пузо. Гарри пожелал стать молчаливым и хмурым генералом Клибкрехтом (знанием магарско-хорватского похвастаться он не мог), снующим на заднем плане и время от времени ворчащим. Таким было его виденье пьесы и драмы в одном лице. Жаль.

Тем не менее, он смог надеть униформу на праздничную вечеринку. Так он и сделал. Этот бочковидный коротышка в темно-оливковой униформе украшенной медалями выглядел как ночной фотограф таймлапс трафика, идущий то вверх, то вниз по широкому шоссе на огромной горе. Весело!

В свои шестьдесят шесть Гарри Хочмен был готов для веселой и беззаботной жизни. Он всегда был низкого роста, бочкообразный с широким красным лицом и роскошной гривой рыжих волос (затем седых, но затем снова рыжих). Он считал, что сделал сам себя, так как все же, взяв небольшой отель, мотель и акции автобусной линии стоимостью не более чем три или четыре тысячи, превратив их и все последующее имущество в «мульти» - мультинациональный, мультимиллионный и мультинаправленный. Гарри Хочмен – человек-конгломерат выглядел так, как будто проглотил весь мир и тот пришелся ему по вкусу. Его раскрасневшееся лицо искрилось эмоциями, свойственными актерам – гнев, алчность, триумф, ликование. Он оказался прав: военная форма шла ему, хотя он выглядел хорошо во всем. (По секрету: он хотел бы носить ее все время, но даже для такого титана каким он себя мнил, существовали определенные ограничения. Смирение.)

Гарри Хочмену Восточная Европа с ее теперешним постсоветском беспорядком представлялась своего рода чудесным рождественским подарком, как например, игрушечный поезд, который нужно собрать в целое. Вотскоэк был самой главной, центральной деталью. Как только он прочно займет членство в ООН, как только наладятся экономические связи с соседними государствами, та небольшая бесплодная и почти без выхода к морю, каменистая земля в Карпатах станет для Гарри Хочмена трамплином, выходом в Европу. Во всю Европу.

Очень скоро Вотскоэк и другие страны СЭВ создадут новый экономический альянс. Этот реконструированный и переименованный СЭВ присоединится в европейскому обществу, нравится ли это Франции и Англии или нет. И однажды Гарри Хочмен станет единственным хотельером на всех этих землях, начиная от Скалистых гор до Урала. (Он даже придумал лозунг для своего рекламного агентства: «От Скалистых гор до Урала вы сможете отдохнуть на подушке Хочмена». Специалисты по рекламе займутся этим.)

Естественно, что сеть отелей будет лишь начальным этапом, базой для проникновения во всевозможные отрасли. Система страхования в Голландии, телевизионное производство во Франции, сельское хозяйство Италии, сеть моргов в Англии – возможности неограниченны.

И то, что светлое будущее этого светлого человека зависело от какой-то кости, было так нелепо, как пребывать в бешенстве, выйти из себя. Впервые за многие годы Гарри начал вставлять пластиковый протектор себе в рот, чтобы ночью во сне не скрипеть зубами. Кость! «Как же все-таки хорошо, что я не жестокий человек»,- повторял сам себе Гарри,- «иначе я бы прикончил того старого дурака архиепископа».

Глупо, конечно, но случилось так, что мощи Санта Ферганы стали играть такую важную роль в международной политике двадцатого века. По факту земли Вотскоэк не обладали достаточной привлекательностью, поэтому ситуацию на конкурсе спасла нога (простите за каламбур). Итак. От бедренной кости святой Ферганы зависело будущее Вотскоэк. Посол Градец Краловц отвечал за кость, а тот в свою очередь был «в кармане» Гарри Хочмена. Именно по этой причине он отличился таким великодушием в создании инсценировки, которая должна была довести парня до безумия и потом «прощай, утешься». Было весело.

Гарри обвел взглядом переделанную художественную галерею. Произведения стоимостью более шести миллионов укрыли, спрятали в искусственном подземелье. Он почти сожалел, что не может оставить это помещение в его теперешнем виде: надеть мундир и время от времени спускаться сюда, прохаживаться вокруг с напыщенным, важным видом, прислушиваться к глухим ударам ботинок по полу, устланному сайдингом из конюшни.

- Позорище,- он снова выругался.

- Гарри, ты ведешь себя как большой мальчик,- сказала его возлюбленная Адель, улыбаясь снисходительно.

Она была выше своего мужа и с каждым годом все моложе, величавая, как резная фигура на носу корабля. Если ему был свойственен рыжий цвет, то она сплошь была черно-белой: волосы черные, как у Рональда Рейгана, а кожа белая как у голема. Женщина почти всегда надевала вещи черного цвета, поскольку верила, что он ее стройнит. И в этом была ее ошибка. Темный, на самом деле, делал ее похожей на тетушку Дракулы, но никто, судя по всему, не решался сказать ей об этом.

Гарри улыбнулся в ответ своей довольно страшненькой, но все же любимой жене:

- Признайся, Адель,- начал он.- Ты ведь хотела посмотреть на лицо того парня, если бы он оказался здесь.

- Бедный Диддамс,- произнес Градец и засмеялся.

Красное лицо Гарри приняло насмешливое выражение:

- Бедный Диддамс? Но почему?

- Эдакий крохотный винтик в сложном механизме,- объяснил Градец. – Пехотинец, никто. И он был здесь, в самом центре всех этих махинаций. Что бы я хотел увидеть, так это его лицо, когда он узнал, что все это время был в Вермонте!

Все расхохотались.

- Так забавно! - сказала Татьяна.

Они допили свое шампанское и Гарри потянулся к ведерку со льдом. Схватив Дом Периньон за горлышко, он снова наполнил бокалы присутствующих.

- За Джона Диддамса,- сказал Хочмен и поднял бокал.- За несчастного болвана.

- Точно точно,- согласился Градец.

- За позитив,- поддержала компанию Татьяна.

Все осушили бокалы.

28

Когда воришка рухнул на стул в кухне, Мэй точно знала, как следует поступить. Одинокая женщина должна защитить себя и Мэй была готова. Ящик в тумбочке бесшумно открылся. Рука поначалу наткнулась на фонарик, который не был ей нужен, а затем она нашла то, что искала. Без единого звука женщина выскользнула из постели, держа его впереди себя. Через погруженную во тьму комнату она направилась к еще более темному дверному проему. Она колебалась и вдруг услышала звук приближающихся шагов. Кто-то осторожно двигался в ее направлении в конце коридора. Мэй вздохнула, открыла дверь, вышла и пустила струю прямо в лицо парня.

- Твою мать!

- Джон?

- О-о! О-о! О-о!

Мэй в ужасе вернулась в спальню, отчаянно пытаясь нащупать выключатель. Отыскав его, она включила свет – это был Джон, который корячился на полу зала, возле пролитой банки пива. Он извивался как клоп обрызнутый Рейдом. Дом, милый дом.

***

Каждый раз, когда Джон выныривал на воздух, он продолжал свой рассказ. Мэй снова и снова жалела его, в том числе и за тот стул, что его тюремщики ставили слишком далеко от стола с едой. Стоя на коленях в ванной комнате, Джон, словно одна из тех новых селекционных птичек, что могут пить воду, опускал свою пылающую голову в воду.

Итак, по частям Мэй смогла восстановить все злоключения Джона: его задержание, тюремное заключение, уловки его тюремщика, побег, поиск правды и долгое путешествие домой из Вермонта в разных грузовиках. Ведь водители грузовиков единственные в Америке, кому не страшно взять попутчика, который выглядит как Джон Дортмундер, поскольку большинство из них сами выглядят как Джон Дортмундер.

Когда жжение на лице, шее и ушах Джона немного поутихло, когда он смог открыть глаза и при этом не проливать ручьи слез повсюду, и когда исчез очень дууууууурной привкус во рту, Мэй решила оставить его и пойти в кухню за пивом для двоих и красиво нарезанными треугольниками белого хлеба с сыром, маслом, политые майонезом, горчицей и кетчупом. Все это она принесла в гостиную, где сидел Джон с белым полотенцем на шее с красной кожей и покрасневшими глазными яблоками. Он выглядел как нечто, что только что ободрали.

Во время еды на его лице появилась гримаса, видимо Мэй плохо приготовила еду, которую обычно он любил, но Джон ничего не сказал, лишь один раз пробормотал: