Пораженный этим, он чуть не пропустил момент, когда, дождавшись паузы в беспрерывном потоке машин, Палач, сидевший за рулем «пятерки», рванул с места. Теремок рванул следом, и они оказались на набережной.
Следуя за Палачом, Теремок все гадал, куда же тот направится. Но кое-что было ясно уже сейчас.
— Ну, блин, мы щас с этим козлом разберемся! Ух, разберемся! — весело повторял он.
— Гы-гы-ы! — радостно заржал Груша, потирая руки.
Покрутив по Тихорецкой, Палач, наконец, увидел то, что искал, и «пятерка» въехала в освещенный солнцем двор дома, находившегося в состоянии капитального раздрая, именуемого ремонтом. Рабочих на стройке не было. Среди строительного мусора и еще недоразворованных стройматериалов сидели несколько кошек, которые разбежались, услышав шум подъезжающих машин. Под колесами захрустел битый кирпич, затрещали обломки досок. Салтыковцы вышли из машин, вытащили Дена, который все еще был без сознания, и бросили его на землю.
Теремок огляделся и сказал:
— А чё, конкретное место. В самый раз. Слышь, Палач, а ты его конкретно приложил. Уважаю!
Ден тихо застонал, медленно приходя в себя. Левая сторона его лица была раздута и кровоточила. Подняв глаза, он увидел перед собой троих похитителей, рука автоматически потянулась к поясу.
— Ну и что ты хочешь там найти? — насмешливо спросил Палач. — Пушку свою ищешь? Так вот она! — он повертел в воздухе Деновским «Макаровым».
Теремок и Груша было заржали, но Палач остановил их:
— Тащите его туда, — и указал на обшарпанный проем подъезда, перекошенная дверь которого висела на одной петле.
Теремок с Грушей подхватили Дена за руки и, слегка вывернув их назад, потащили в подъезд. Ден попытался сопротивляться, но, получив от Груши коленом в живот, пошел, спотыкаясь, куда вели.
Когда вся компания поднялась на второй этаж, Палач, оглядевшись, сказал:
— Тащите его в эту квартиру.
Квартира, в которую заволокли Дена, представляла собой одну большую комнату без перегородок с наполовину разрушенной внешней стеной. Пол был завален обломками кирпича и обрывками обоев. Среди всего этого бардака стояли штукатурские подмости, измазанные раствором и краской. Лучи солнца, проникавшего через проемы полуразрушенных стен дома, слегка оживляли мрачную картину общей разрухи.
— А привяжите-ка этого козла к вон тому козлу! — скомандовал Палач, и все трое, довольные таким тонким остроумием своего вожака, засмеялись.
Теремок быстренько нашел большой кусок ржавой проволоки, и через несколько минут Ден был привязан к подмостям наподобие буквы «X». Его руки и ноги были разведены в разные стороны и грубо прикручены проволокой, причинявшей ему сильную боль. Палач, просматривая документы, обнаруженные в папке, которая была при Дене, и, не понимая в них ничего, бросал на пол один лист за другим. Перебрав все и не обнаружив ничего интересного, он швырнул папку в угол.
— Слышь, — обратился он к Теремку, — а что у него там в карманах?
— Ща, посмотрим, — отозвался Теремок и стал обыскивать Дена.
— Так, это бабульки, — бормотал он себе под нос, — это ключики, они ему больше не нужны. Они ведь тебе больше не нужны, правда? Во, документы, годится. А это что?
И он вынул из внутреннего кармана Дена сложенный вчетверо розыскной портрет Бекаса с казенными комментариями к нему. Развернув его, он нахмурился, что-то соображая, затем, развернувшись к Дену, с размаху ударил его между ног и злобно прошипел:
— Да он мусор поганый, вот он кто! Он же мент поганый, он же, падла, конкретным пацанам жизни не дает! Дай, я его замочу, козла вонючего!
Ден, зажмурившись и закусив губу, сильно побледнел и замычал от боли.
Палач выхватил у него из руки листовку и сказал:
— Заткнись, сейчас разберемся.
Он был старшим группы, и ему следовало подчиняться.
Теремок с трудом успокоился и отошел к стоявшему в стороне Груше, который в это время забивал косяк. Груша, закончив забивать, протянул косяк Теремку и сказал:
— На, оттянись лучше, чего прыгать? Палач сам разберется.
Палач, внимательно изучив портрет, подошел к Дену вплотную и долго рассматривал его лицо.
— Ладно, ты не мент. А это кто? — и он поднес бумагу к глазам Дена.
— Не твое дело, — сквозь зубы ответил Ден и сплюнул кровь.
— Ну, не мое, так не мое. Эй, слышь, иди сюда! — обратился он к Теремку, только что набравшему полную грудь терпкого дыма.
Тот торопливо передал косяк Груше и, задержав дыхание, поспешил на зов.
— Этот козел говорит, что это, — и он потряс листовкой, — не мое дело. Может быть, это твое дело? Как ты думаешь? Сделай-ка ему, как тогда Банщику. Помнишь?
Теремок выпустил дым и обрадованно ответил:
— Помню-помню! Щас сделаем!
И в глазах Теремка, и так-то склонного к садизму, а теперь еще и сильно обкуренного, засветились нехорошие огоньки.
Он вдруг вытащил из заднего кармана опасную бритву, открыл ее и начал медленно играть перед лицом Дена страшным сверкающим лепестком. На его искаженном лице появилось странное выражение, а в углах рта выступила пена.
— Щас мы тебе будем делать чик-чик. А потом чук-чук. А потом снова чик-чик. Ты думаешь, я тебе буду фасад расписывать? Не-е-ет, — протянул он нежно. Мы тебе будем чик-чик делать.
Он опустился перед Деном на колени. Палач и Груша стояли в стороне и, передавая друг другу косяк, следили за происходящим. Теремок несколькими ловкими движениями раскроил бритвой брюки Дена, затем аккуратно потрудился над его трусами и, театральным жестом отбросив в сторону вырезанные лоскуты, поднялся на ноги и отступил на два шага.
— Чик-чик! — торжественно произнес маньяк, воздев бритву к небу. Его рука попала в солнечный луч, и опасное лезвие засверкало, как маленькое кривое зеркало.
Теремок обернулся к Палачу и ждал дальнейших команд.
Наступила тишина.
Палач, отбросив докуренную пятку, смотрел на Дена и молчал. Будучи очень жестоким пацаном, он, тем не менее, не любил маньяков, а сейчас он видел перед собой стопроцентного маньяка во всей красе. Он подошел к Дену и сказал:
— Если ты ответишь на мои вопросы, я тебя застрелю, и все. Если нет — мы с Грушей уйдем, а Теремок останется. Тебе все равно не жить. А как умереть — выбирай. Усек?
Ден сильно побледнел и, посмотрев на Палача несколько секунд, утвердительно кивнул.
Палач тоже кивнул и, прикурив сигарету, вставил ее в рот Дена.
Ден затянулся, а Палач начал спрашивать.
— Кто этот Бекасов?
— Он двинул из разбитой машины миллион баксов.
— Деньги до сих пор у него?
— Да.
Палач замолчал. Спрашивать стало не о чем. Он снова посмотрел Дену в глаза и сказал:
— Я отвечаю за базар.
После этого он достал «Макаров», передернул затвор и, не затягивая страшной минуты, выстрелил Дену в сердце. Пленник вздрогнул, уронив голову на грудь, и его тело безжизненно повисло на привязанных ржавой проволокой руках.
Отвернувшись от мертвого Дена, Палач убрал листовку в карман и сказал:
— Поехали.
Обкуренному Груше было все равно, а Теремок, уже раскатавший губу и представлявший, как он будет чикать Дена, был жестоко разочарован. Но, зная, что Палач шутить не любит, он обиженно молчал.
Расправившись с Деном, все трое уселись в «вольво» и отправились перекусить в крышуемое салтыковцами кафе «Обезьяна Чичичи» на проспекте Уточкина. Когда Салтыков наставлял Палача насчет Дена, он пояснил: «Завалите этого козла! А если еще кого из его козлов увидите, валите тоже. Ты, Палач, меня знаешь. За мной не заржавеет».
— Слышь, — обратился к старшему Теремок, — а что там этот про какой-то миллион вякнул?
Палач вздрогнул, оторвавшись от нелегких мыслей о делах скорбных, и, взглянув на Теремка, ответил:
— Миллион, говоришь?.. Правильно… Я знаю, что нам нужно делать. Значит, так. Сейчас мы поедем в одно место, где будем решать вопрос о миллионе «бакинских». И держите язык за зубами. Если мы хапнем этот «лимон», то можно будет отвалить от дел. До старости хватит.