Читать интересную книгу Статьи из журнала «Компания» - Дмитрий Быков

За последнее время мне показался смешным всего один анекдот:

— Мама, мама, смотри, мальчик девочку ест!

— Глупый, не ест, а целует… Нет, все-таки ест!

Ну и приятного аппетита.

9 марта 2007 год

№ 9(454), 12 марта 2007 года

Уличный фарш

Наверное, это репутационное самоубийство, и все-таки я попробую рассказать, почему не пойду на «Марш несогласных». Разумеется, это не призыв следовать моему примеру. Просить сограждан «Не ходите, ребята, на марш!» ничем не лучше требования «Все на улицу!». Пора каждому решать за себя и отвечать за этот выбор лично — что я и пытаюсь сделать в преддверии нижегородской манифестации 24 апреля, московской демонстрации 14 апреля и всех иных маршеобразных выражений несогласия, запланированных на эту весну.

Власть и оппозиция давно ничем не лучше друг друга как в смысле идеологической нищеты, так и в смысле полной моральной свободы в выборе средств. У сторон сугубо провокативные задачи — вывести друг друга из берегов. Кто первым выйдет, тот и даст оппоненту мандат на любые ответные действия. Расшатать нынешнюю российскую государственность на самом деле не штука — у нее нет ни идеологического, ни даже силового ресурса; есть только сырьевой, но в публичных дискуссиях — и тем более на баррикадах — он бесполезен. Однако вопрос в том и заключается, что оппозиции предложить тем более нечего — ни Каспаров, ни Касьянов в этом смысле не выглядят надежной альтернативой менеджерам в сером.

Согласен ли я с тем, что у нас сегодня делается? Нет, конечно, — очень не нравится. Готов ли я демонстрировать это несогласие? Сколько угодно. Желаю ли я маршировать в знак несогласия? Нет, ибо это означает ходить в ногу с теми, с кем я тем более не согласен. Мы привыкли восхищаться борцами и сочувствовать жертвам, и я готов признать героем того, кто идет подставлять голову под дубинку, — но не вижу никакого смысла в таком поведении. В лучшем случае побьют много народу. Но возможен и худший, много худший — из побитого сделают святого, по лучшим большевистским правилам организуют масштабную провокацию, подставят под избиение еще сотню-другую героев, раскачают наконец прогнившую лодку, повалят глиняную стену и приведут к власти истинного лидера. Сейчас его не видно — в такие минуты этот лидер избирается мгновенно, и становится им самый наглый, безбашенный и яростный.

«Показать, что мы их не боимся» — цель куда как благородная, но ясно же, что результат к этому далеко не сведется. Мне кажется, в сегодняшней России есть задачи поважнее публичных шествий — которые ни одной проблемы не решают, но страшно прибавляют самоуважения марширующим.

Возможна ли сегодня в России публичная политика? Нет, конечно. Но не думаю, что единственной альтернативой публичной политике должна быть политика уличных шествий, побоищ и провокаций. Свое несогласие я готов выражать в индивидуальном порядке — ибо сегодня нет политической силы, с которой можно было бы идентифицироваться без пароксизмов брезгливости и стыда. В принципе мне никогда не нравилось неприсоединение, и я немедленно присоединюсь к адекватной политической силе, как только она заявит о своем существовании; но несогласие — чересчур зыбкая платформа, а вектор сегодняшней российской политики слишком явно направлен в сторону дикости. И рушить тошнотворную нынешнюю стабильность уличными маршами — это делать в сторону этой дикости еще один, решающий шаг.

Разумеется, нежелание маршировать вовсе не означает отказа от любых убеждений и действий. Я и впредь готов использовать все свои небогатые возможности и невеликие умения для разоблачения кремлевских или антикремлевских передержек, разводок и свинств. Я не готов только ускорять движение России к тем временам, когда главными инструментами политической дискуссии станут головы, дубинки, дымовые шашки и слезоточивый газ. А ускоряют это движение с обеих сторон. И те, кто дубасит. И те, кто на это напрашивается.

19 марта 2007 года

№ 10(455), 19 марта 2007 года

Подвиг разведчика 

Нет, это черт знает что. В тайную кремлевскую организацию боевиков «РуМол Ультрас» внедрился нацбол Роман Садыхов и подробно рассказал журналистам о планах Кремля по созданию собственной мобильной уличной армии. Им там в Кремле надоело, что оппозиция может вывести на улицу пять тысяч человек или кинуть в кого-нибудь яйцо. Они сами теперь хотят нести яйца в массы. По рассказам Садыхова, их уличная гвардия отрабатывает применение дымовых шашек и взрывпакетов. То есть это, по сути, никем открыто не санкционированная и абсолютно незаконная силовая структура, состоящая из отмороженной, но лояльной молодежи.

Я возмущаюсь, как вы понимаете, не тем, что замглавы кремлевской администрации В.Ю.Сурков встречался с активистами «России молодой» и на прямой вопрос о необходимости создать свою боевую организацию ответил уклончиво: «С вашего позволения, я ничего не слышал». Типа делайте что хотите, я не против, но прямой санкции не даю. Я возмущаюсь даже не тем, что лидер «России молодой» Максим Мищенко создает боевую организацию с благословения и под непосредственным патронатом Никиты Иванова — неформального куратора молодежной политики Кремля, официально возглавляющего всего лишь отдел администрации по культурным связям с зарубежьем. Все это не стоит возмущения. Это привычная глупость — попытка воспитывать больного вместо того, чтобы лечить его. Они там вообще простые ребята, судя по всему: сначала вытаптывают начисто все поле публичной политики, упраздняют эту последнюю как класс, оставляют оппозиции единственный выход — на улицу, — а потом принимаются растить своих уличных бойцов, чтобы блокировать всякого рода «Марши несогласных».

Меня возмущает другое: вот у нас администрация президента — закрытая, малолюдная и всемогущая организация. Вот она создает тайный боевой отряд для разгона демонстраций и избиения протестующей массы. Вот устраивает для этой тайной боевой организации семинары, выезды, встречи с самыми законспирированными и высокопоставленными сотрудниками кремлевской идеологической обслуги — короче, все как положено. И в эту организацию внедряется один, прописью, двадцатилетний нацбол — за полгода, без напряжения. Делается «сотником». И с полпинка разоблачает всю эту многоэтажную конструкцию, передав журналистам стенограммы всех кремлевских встреч с румоловским активом!

Господа, это как называется? Это вы ТАК намерены противостоять оранжевой революции? Это вы с таким человеческим ресурсом хотите выступить против льготников, пенсионеров, нацболов и прочих безбашенных категорий населения?! Да тот же Садыхов уже озвучил истинную численность ваших «Ультрас», сообщив, что при наличии пяти «тысячников» и десятков «сотников» ее реальный актив не превышает ста человек! То есть вы и тут умудряетесь следовать привычным путем приписок и wishful thinking, потому что вместо отвязных борцов у вас гладенькие комсомольские карьеристики, не готовые пожертвовать ради вашего благополучия ни лбом, ни носом, ни личным спокойствием! Это что у нас делается с государством, если один воспитанник Эдуарда Лимонова шутя сдал разветвленную тайную боевую организацию на глазах мирового сообщества — а в НБП за пятнадцать лет ее существования до сих пор не сумел внедриться ни один полноценный кремлевский агент?! При том, что у НБП сроду не было ни государственного финансирования, ни кремлевского куратора, ни даже регистрации в последнее время… Нет, ребята, что-то надо делать. Так жить нельзя. Можно терпеть злодея, циника, даже карьериста. Но непрофессионал в проправительственных боевых структурах — это чересчур.

Лимонова, Лимонова туда!

26 марта 2007 года

№ 11(456), 26 марта 2007 года

Отвращение Европы

В последнее время Россию занимают два почти рифмованных вопроса:

«В ж…е ли мы?» (его особенно активно обсуждали на юбилейной церемонии национальной кинопремии «Ника») и «Европа ли мы?» (его вовсю муссируют в чересчур быстрой, но бурной программе Максима Шевченко «Судите сами», а также на специальном «круглом столе» «Живого Журнала»).

В принципе эти вопросы взаимосвязаны: всякий раз, когда мы пытаемся выбраться из ж…ы, происходит движение в сторону Европы, но тут же выясняется, что Европе мы не очень-то и нужны. Она нас не любит, Европа. Она согласна нас терпеть, но только при условии, что мы в ж…е, причем еще более глубокой, чем прежде. Петр I безумно стремился привести Россию в Европу, даже во всеуслышание называл себя учеником европейских государей, — но в результате всю жизнь с этой самой Европой и провоевал (Швеция — что, в Азии?). Не сказать, чтобы Россия платила Европе кротким непротивлением: здесь очень чувствуют, что ТАМ нас не любят и не полюбят никогда. А потому огромное количество народу всерьез озабочено тем, чтобы загнать Россию в глубокую и окончательную Азию, бесперспективную, тупиковую, некомфортную для жизни, зверскую по способам управления и вечно отсталую по его результатам.