память о еврейских предках сохранялась на протяжении многих поколений как потомками новообращенных, так и в особенности их соседями{121}. Примечательно, что и там и там практиковалось принудительное обращение в ислам.
Для тех, кто остался иудеем, в жизни под властью ислама в качестве зимми были как темная, так и светлая стороны. «И воздвигнуто было над ними унижение и бедность. И оказались они под гневом Аллаха», — говорит Коран (2:61) о евреях. Время от времени мусульманские правители, а чаще население, считали необходимым восстановить это состояние, если казалось, что евреи в нем не пребывают. В целом евреям приходилось опасаться не насилия, не преследований, не высылки, а мелких домогательств и унижений, насмешек и оскорблений и, конечно же, хронической незащищенности. В эпоху Крестовых походов и после них положение евреев, как и других религиозных меньшинств, заметно ухудшилось. Врач и философ Рамбам (Маймонид), чьи научные труды на арабском и теологические на арабском и иврите относятся к числу величайших достижений арабо-еврейского симбиоза, сам стал жертвой новой волны нетерпимости. Именно на основе личного опыта, а также религиозных размышлений и знаний, он смог направить послание евреям Йемена в 1172 году, когда и они столкнулись с насильственными обращениями. Налицо разительный контраст между письмом Рамбама (Маймонида) к его переводчику на иврит в Европе, где он говорит о богатстве арабского языка и превосходстве арабских наук, и его же письмом к преследуемым евреям в Йемен, где он горько сетует на униженное положение евреев под властью мусульман[37]: «Вы, братья наши, знайте, что Господь предал нас за многие грехи наши этому народу, то есть общине Ишмаэля. И он [этот народ] несет нам великое горе, законы, выведенные из их веры, [повелевают] причинить нам зло и относиться с отвращением… И не было [из] всех восстающих на Израиль общины более злобной, чем эта, и никто не заходил так далеко в унижении и ослаблении нас, как они»{122}. Эти суровые строки, несомненно, написанные под влиянием собственных горьких воспоминаний об Испании и Марокко, воспоминаний, вновь пробужденных недавними новостями из Южной Аравии, не могут быть приняты в качестве точной картины общей ситуации. Собственное положение Маймонида, его слава и успех в качестве придворного врача и общинного лидера в Каире свидетельствуют об обратном. Но его наблюдения, безусловно, содержат часть истины.
Некоторые выводы о мусульманском восприятии евреев и иудаизма можно сделать из того, как эта тема вообще проявляется в мусульманском дискурсе. В текстах классического периода часто встречается атрибуция еврейского происхождения или родословной для дискредитации человека, группы, обычая или идеи. Пример, процитированный Гольдциером, указывает на то, что эта практика восходит к ранним векам. В отрывке, который он приводит, два соперничающих поэта из арабского племени Ауф подозревали друг друга в инородстве. Один из них, чтобы дискредитировать другого, уличил его в еврейском происхождении. Аналогичное обвинение было выдвинуто против филолога Абу Убайды его врагами и самим Абу Убайдой против одного омейядского правителя, которого он хотел очернить{123}.
Эти и другие подобные примеры представляют собой не что иное, как социальный снобизм — распространенную во многих обществах игру в утверждение и оспаривание родословных. Более серьезна постоянная тенденция приписывать подрывные замыслы и экстремистские доктрины еврейскому происхождению или подстрекательству. Так, например, возникновение шиизма и, следовательно, раскола внутри ислама, и в частности, гипертрофированное возвеличивание Али и последующих имамов приписывается демонической фигуре Абдаллы ибн Саба’, якобы йеменского еврея, принявшего ислам. В суннитской традиции он считается зачинателем шиизма; в шиитской традиции иногда выступает как зачинщик экстремистских доктрин типа тех, что были осуждены умеренными шиитами-двунадесятниками. Современная историческая критика ставит под сомнение роль Абдаллы ибн Саба’, его еврейство и даже его историчность{124}.
Другой пример — мутазилит IX века Ибн ар-Раванди, обвиненный в еще более экстремальных идеях, выдвинутых по наущению или в пользу ранних Аббасидов. Он также считается одним из ведущих провозвестников свободной мысли и материализма в этот период. Существуют различные версии о происхождении Ибн ар-Раванди; согласно некоторым из них, он был еврейского происхождения{125}.
Третий, еще более известный, пример — Абдалла ибн Маймун аль-Каддах, который фигурирует в антиисмаилитской и антифатимидской полемике как основатель исмаилизма и предок фатимидских халифов. Образ Абдуллы ибн Маймуна смутен, и опять же есть разные версии его биографии; в некоторых говорится, что он был еврейского происхождения, что исмаилизм был иудаистской ересью, а Фатимиды были узурпаторами еврейского происхождения{126}.
Разумеется, у всех этих утверждений нет сколько-нибудь серьезных доказательств. Тем не менее тенденция видеть еврейское участие в крамольных идеях и подрывных действиях — что знакомо нам и в другие времена, и в других местах — сохранялась какое-то время и у мусульман. Ярким примером служит опасное восстание дервишей, которое в начале XV века едва не уничтожило зарождающееся Османское государство. Лидером дервишей, которого историографическая традиция обвиняет в проповеди экуменизма и коммунизма, был сын кази из Симавие (или Симавне), Бедреддин[38]. Его сподвижником — некий Торлак Ху Кемаль, который, по некоторым сведениям, являлся обращенным в ислам евреем и играл особенно зловещую роль{127}.
В наше время аргументация такого рода переключила подрывную деятельность евреев с религиозной на политическую. Таким образом, консерваторы — противники младотурок, особенно в арабских провинциях Османской империи, постоянно акцентировали их предполагаемые еврейские связи, хотя следует отметить, что это обвинение, по-видимому, возникло в христианской Европе. Совсем недавно евреев обвиняли в том, что они несут ответственность за распространение социалистических идей в исламском мире. Эти обвинения прекратились, когда социализм начали считать не угрозой, а достижением, и термин «социалистический» стали добавлять к официальным названиям многих государств и партий. Только противники социализма приписывают признание достоинств социализма еврейскому подстрекательству, но теперь они помалкивают или по крайней мере осторожничают.
Еврей выступает в мусульманском фольклоре не только как демиург-диверсант, но и в другой роли — как окончательный пример смирения и угнетения. В мусульманской литературе распространена такая фигура речи, как изложение события или суждения в гротескной и преувеличенной форме, но, в отличие от западного reductio ad absurdum («сведение к абсурду»), это делается не для того, чтобы доказать лживость суждения, а, напротив, показать, что даже при доведении до невероятной крайности оно остается правдой. Еврей, как и чернокожий, иногда используется для этой цели. Примером может служить небольшая история, бытующая о множестве разных мусульманских правителей, иллюстрирующая их заботу о справедливости и уважении закона. В османском варианте это рассказывается так: когда султан Сулейман Великолепный